Наконец, щель была найдена. Я вставил ключ, два раза провертел его на 360 градусов, и дверь чуточку приоткрылась. За ней был длинный коридор с множеством дверей по обе стороны. Конца не было видно. Двери были разных цветов, некоторые деревянные, некоторые железные, новые и старые, только что выкрашенные или уже выцветшие, с облупившейся краской.

Я неуверенно ступил вперед, а когда оглянулся, двери уже не было, был тот же коридор с еще более разнообразными дверьми. Между ними, почти у потолка, висели лампы с больно бьющим по глазам ярким желтым светом. Я шел по коридору, не решаясь заглянут ни в одну дверь, тихо ступая босыми ногами по красному ковру, взятому из какой-то богатой гостиницы.

Вдруг я наступил на что-то мокрое. Из-под одной двери текла вода, однако шума не было слышно. Я дотронулся до ручки, как вдруг из другой двери на противоположной стороне, находящейся через две от той, где стоял я, в той части коридора, какую я уже прошел, раздался шум. Я остановился, не двигаясь, не поворачивая головы, стараясь уловить краем глаза, что могло послужить ему причиной.

Меня обдало холодным потом: темная фигура смотрела на меня в упор, стоя в чуть приоткрытом дверном проеме, не двигаясь. Я видел его светящиеся глаза, две круглые белые точки где-то на лбу. Фигура не была похожа на человеческую, а скорее на нарисованную черным карандашом детскую страшилку.

Мы стояли так, не двигаясь, несколько минут, которые казались мне вечностью. Он пугал меня, а я не знал. Это было что-то мое, что-то, что пугало во мне меня самого, но я даже не знал, что это. Я непроизвольно дернулся, шея затекла и не могла больше держать голову. Это спугнуло моего наблюдателя, и он исчез, хлопнув дверью.

Я выпрямился и с минуту не знал, что делать дальше. Мне хотелось заглянуть в ту комнату, куда он сбежал, она пугала и завораживала. Но тут неожиданно все остальные комнаты одна за другой стали греметь, кричать, испускать дым из-под дверей, которые ломились от переполнявшего комнаты содержимого.

Дверь, у которой стоял я, тряслась, трещала, из щелей меж дверью и косяком сочилась вода. Казалось, она вот-вот вылетит, как пробка из шампанского. Все пришло в движение, все сходило с ума. Раздался грохот, и я увидел, как из дальней двери в глубине коридора высовывается огромная лапа чудовища. Она искала что-то на ощупь, пытаясь схватить и затянуть в комнату, дверь от которой превратилась в щепки.

Кто-то начал бешено стучать по своей двери, будто на него надвигалось что-то ужасное. Из других дверей слышались крики, человеческие или нет – я не мог разобрать. Сыпались перья, валил дым, из одной двери сочились облака. И тут все подпрыгнуло, затряслось, оглушающий грохот пронесся по всему коридору, я свалился на мокрый пол. В дверь с другой стороны на полной скорости врезался дирижабль, выбил ее вместе с кусками стены, и медленно начал падать вниз.

Поднялась пыль, я почти ничего не видел, но пытался подняться. Размахивая руками, очищая пространство от серой пелены и вглядываясь вглубь коридор, я с ужасом заметил, как на меня бежит огромный, еле помещающийся в коридоре, мускулистый носорог. Я побежал. Я слышал, как поток воды выбил дверь и теперь разливался в обе стороны, догоняя и обгоняя меня, я слышал, как со всех сторон рушились стены, что-то громыхало, взрывалось.

Двери с бешеной скоростью вылетали, как только я пробегал мимо, ударяясь друг о друга и разлетаясь в щепки. Я снова ощутил, как с обеих сторон от меня движется что-то огромное, пробивая стены, бежит сквозь комнаты вместе со мной, разрушая все на своем пути. Все рушилось за спиной, все превращалось в груду камней и дерева, помятое железо. Все исчезало.

Стены рушились, обнажая огромное, пустое и темное пространство за ними, где и были собраны все комнаты. Я бежал мимо сотни новых дверей, как вдруг огромная трещина прошлась поперек моего пути, и весь коридор медленно начал падать, переламываться, перемалываться, крошиться на сотни мельчайших частиц, плавающих в пространстве, кружить, как в мясорубке.

Я остановился, пока стены и потолок вокруг меня падали и медленно парили в черной бесконечной невесомости. Остался только я и дорога, которой я пришел – все остальное кануло в бесконечность, в темную материю, не имеющую в себе ничего, но в то же время являющей собой абсолютно все.

Я добрался до места, я был в пункте назначения, я стоял над пропастью, куда мне следует упасть, в безграничную пустоту, в мир без жалких и ограниченных мыслей, в мир без слов, соединенных в предложения. Не в мой мир, не в чужой – во все миры сразу, во все возможные их вариации, во все, что могло быть, во все, что могло случиться, во все, что не случилось. В абсолютное все, живущее в каждом из нас, но ограниченное жизнью, восприятием, представлениями, нелепыми понятиями, названиями и прочей несущественной человеческой чепухой.

Все мои мыли, все мои знания, все мои страхи, чувства, воспоминания – все это затерялось в безграничной, неподдающейся описанию пустоте, все это так ничтожно мало по сравнению с ней, все это так ограничено.

Я сидел у обрыва, не решаясь сделать шаг. Я боялся, меня пугала ее безграничность, я не мог постичь всех ее истинных размеров, потому что их у нее не было, ее нельзя было свести к чему-то одному, как это делают люди, она была всем. Отдаться ей – значило навсегда забыть о мире, в котором я живу, умереть для него, потерять с ним последнюю связь. Значило перестать мыслить, перестать быть собой, слиться со всем сущим, стать всем, а точнее, перестать существовать.

Я не мог решиться. Что-то держало меня у самого края, меня завораживала эта пустота, это ощущение близости чего-то поистине огромного. Меня держала радость наблюдения, которая исчезнет, как только я стану частью чего-то.

В пустыне не так много воды, скажу я вам. Этого не поймешь по-настоящему, пока не пробудешь в ней хотя бы восемь часов без единой капли во рту. Все это при том, что нужно идти, не останавливаясь, перекатываться с дюны на дюну, в надежде отыскать если не город, то хоть колодец или, в крайнем случае, караван.

К счастью, уже как час я вижу перед собой неясные очертания чего-то большого, напоминающего целый город серых и однотипных высоток. Понимаю, что в пустыне высотки – еще большая редкость, чем вода, но все же я уверен, что это не мираж.

Странно то, что сколько бы я ни шел, они не прекращают расти, но все же остаются вдалеке. Неужели они такие огромные?

Похоже, так оно и есть. Через час они выросли до моих размеров, еще через два уже превышали в размерах небольшой дом, через следующие два они казались мне бесконечно высокими, притом, что путь до них достаточно долгий.

Сейчас уже было ясно, что это вовсе не городские высотки, а просто-напросто огромные бетонные колонны без окон и вообще чего-либо – голые серые цилиндры, растущие из земли, как тростник, вот и все. С моим приближением нарастал и какой-то шум, басистый, протяжный гул. Когда я подошел совсем близко и мог коснуться холодной поверхности колонн и почувствовать их легкую вибрацию, я отлично различал этот звук.

Это были барабанные удары, спокойные, размеренные, глухие. Они эхом отскакивали от колонн и разносились по всей этой территории. Возможно, когда-то давно здесь и правда стучали барабаны, но они ушли, а эхо от них все еще бродит здесь, как в клетке, не в силах освободиться. Может, эти колонны и есть тюрьма для звука: куда бы он не направился, в какую бы сторону не отскочил – везде он встречает на пути эту мощную конструкцию и снова вынужден оттолкнуться от нее, чтобы врезаться в другую.

Воды здесь не было, только песок и бетон. Мне нужно идти дальше, долго я не протяну. Огромные тени падали на землю, в них было холодно, а на свету жарко. Я старался чередовать эти явления, чтобы не сгореть и не замерзнуть. Глупо будет замерзнуть в пустыне.

Я шел долго и утомительно, но, наконец, выбрался из леса бетонных колонн. Вдалеке виднелись скалы, острые, как копья, направленные прямо на меня. Терять нечего, а это хорошо – можно упасть и умереть прямо сейчас, и никто тебя не осудит, никто не посмотрит на тебя с упреком, да и грустить по мне некому. Но все-таки я иду, надежда есть, пока ноги идут, а разум не затуманен.