Сердце забилось, будто птица в клетке. Колени подкашивались, Альтвига трясло, но никто — кроме семейства эльфов, — не обращал на это внимания. Гвардеец снова зачитал приговор, палач в синей маске с нарисованной на ней улыбкой накинул храмовнику на шею петлю…

— …и если кто-нибудь протестует…

— Я! Это, черт побери, я!

Илаурэн бросилась к возвышению, распихивая людей локтями.

— Этрайле Айнэро, вас, к сожалению, мы уже выслушали.

— Выслушали?! Да вы сидели с жуткими скучающими мордами, не проявляя и доли сострадания! За что вы собираетесь убить человека? За то, что он пережил огромную боль и не смог себя контролировать? Вспомните — даже молодые каратримы не сохраняют нормальный разум, когда перевоплощаются впервые! Вы не можете просто так…

В глубине восточного переулка что-то громыхнуло, и Альтвиг молча упал. На маску палача и доспех гвардейца брызнула кровь, и она же начала расползаться ярким пятном под виском осужденного.

Толпа заволновалась, кто-то закричал, женщины подняли вой…

— Это там! Стреляли оттуда!

— Гномья аркебуза, небось…

— Да что же творится-то!

— Мама! Мне страшно, мама! Давай пойдем домой!

Илаурэн, будто в полусне, встала на первую ступеньку лестницы. На вторую. Подошла к Альтвигу, неподвижному и до зелени бледному. Аккуратно взяла за плечи, перевернула.

На лице храмовника застыла благодарность. Он услышал голос в свою поддержку, получил надежду на жизнь.

И у него сразу же ее отобрали.

Синие глаза потихоньку выцветали, становились стеклянными, словно у пустой куклы. На левый, развороченный выстрелом, висок оседали мелкие клочки пыли. Карминовая жидкость поблескивала на щеке и на шее, впитывалась туда, куда Альтвиг изначально упал.

Илаурэн протянула ладонь и опустила его веки. Они были теплыми, а то, которое пересекал шрам, еще и приятно шероховатым.

— Рэн, ты в порядке?

— Да, — тихо произнесла эльфийка. — А вот он — нет. Помоги мне, Кира.

Эстель мог по праву гордиться своими результатами.

До этого он никогда не пользовался аркебузой, предпочитая более практичные пистоли и револьверы. Но господину Амоильрэ показался привлекательным именно такой вариант. Ругаться с ним инкуб не желал — в конце концов, хозяин, — и успешно выполнил требуемое.

Уже выходя из дома, чей чердак послужил смотровой башенкой, Эстель вдруг почувствовал себя странно. Нечто подобное происходит при головокружении. Демон оступился и схватился за подоконник, сбив маленький цветочный горшок.

Зрение пропадало. Улица столицы Белых Берегов погрузилась в вязкие сумерки, а на каменную дорогу — одна за одной, — полетели яркие горячие капли.

Инкуб не успел осознать, как именно умер.

Он упал и сжался в комок, надеясь унять предательские спазмы, но очень скоро затих. А в его изумрудных волосах, прекрасных даже в не расчесанном виде, продолжали распускаться влажные алые цветы.

Розы.

Снежок стоял на крыше, прижав к себе бутылку дорогого вина, и наблюдал за последней дорогой Альтвига Нэльтеклета. Парень, как ни крути, заслужил немного почестей — вроде визита Смерти этого мира. И еще…

Покосившись влево, убийца ожидаемо обнаружил высокую худую фигуру своего приятеля. Ретар Нароверт сидел, свесив ноги с края трубы, и явно не боялся, что хозяевам может понадобиться печь. Впрочем, он с легкостью мог внушить им, будто настало время готовить пищу на костре, и люди смиренно отправились куда-нибудь в пригород.

— Я знал, что ты придешь, — безо всяких эмоций сказал Снежок. И, поразмыслив, добавил: — Ты не мог не прийти.

Вампир стиснул ладонями виски. Это правда, остаться в стороне было выше его сил. Амоильрэ выиграл, демонический сюжет окончен — а значит, больше не надо мучиться угрызениями совести. Достаточно взглянуть на гибель второго, упрямого и своенравного, скитальца, а затем вернуться в Костяные Дворцы и, наконец, почувствовать себя свободным.

Убийца поежился, когда на центральную площадь форта Шатлен налетел ветер, и предложил:

— Вина хочешь?

— Давай, — согласился Ретар.

Далеко внизу Альтвига вели на плаху, и он покорно следовал за стражей, опустив голову и вспоминая двенадцатый ярус. Нельнот.

Снежок протянул другу бутылку, подумал и уселся рядом. Буркнул:

— Ты не виноват.

— Неправда, — огрызнулся рыжий. — Виноват. Если бы я не спасовал перед Амоильрэ… или если бы я сам кого-нибудь из них убил — еще до того, как ребятам выпало встретиться… что за черт?!

Остроухий проследил за падением храмовника, покрутился на носках, будто флюгер, и указал пальцем:

— Вон там, посмотри.

Вампир послушался.

— Эстель… это Эстель, слуга нашего дорогого военачальника. Либо он идиот, помешанный на убийстве, либо Амоильрэ не посчитал нужным предупредить его об опасности.

— Поделом, — равнодушно бросил Снежок. — Пускай подыхает.

Ретар немного поколебался.

— Пускай, — решил он. — Смысла замыкать обратные потоки нет.

— Никакого. Шэльрэ уже в агонии. — Остроухий взял протянутую другом бутылку. — Я устал за сегодня. Хлопотный день. В империи Ильно все по-прежнему тупые, никак не забудут Яритайля и его товарищей. Они могли найти новых заклинателей по меньшей мере пять раз.

— Надеюсь, ты не показывался им на глаза? — уточнил Ретар.

— Нет, — успокоил его Снежок. — Я в них не заинтересован. Так, бегло оценил обстановку, прежде чем протащить Рикартиата по тем проклятым пещерам. Все сделал. Цепи, правда, успели проржаветь, но порвать их он все равно не сможет.

— Он уже не Рикартиат, — напомнил рыжий. — Надо придумать ему новое имя. Что-нибудь мрачное и зловещее. Например, Фасалетрэ.

— Звучит странно.

— Предложи сам.

Остроухий поправил воротник.

— Как насчет Эштаралье? Ты не мог его забыть. Так называли первого ландарского принца, когда верили, что он действительно дитя Аларны.

— Как скажешь, — легко принял его вариант Ретар. — Мне нравится.

Илаурэн сидела в корчме, прижимая к себе гитару и глядя на посетителей пустыми, невидящими глазами.

Она не плакала. Разучилась уже очень давно. И теперь могла переживать утрату лишь внутренне, про себя, внешне сохраняя спокойствие. Никто в заведении не заподозрил, что с девушкой что-то не так. Все наблюдали с восхищением, с трепетным ожиданием, полагая, будто эльфийская песня будет даже лучше человеческой.

Но Илаурэн их разочаровала.

— Менестрель Мреть обещал устроить здесь выступление, — громко, чтобы все слышали, сказала она. — Но, как вам должно быть известно, он погиб. Я была его близким другом и исполню то, что он собирался сделать. По вашим требованиям спою самые любимые его песни. Итак?

— Ну, — отозвалась пышногрудая девушка с серыми, словно небо в дождь, радужками. — Как насчет истории про небесные корабли?

Эльфийка опустила взгляд, перебрала несколько струн. Мотив, в исполнении Рикартиата легкий и не такой монотонный, ей удался с горем пополам. Но Илаурэн стоически делала вид, что держит ситуацию под контролем.

Компания студентов из алаторской Академии неотрывно за ней следила. Восторженные, юные, неопытные юнцы. Они еще не знакомы с настоящей музыкой. Они не знают, не помнят, как мягко и нежно пел Мреть, как в его голосе сочетались боль и искреннее счастье, а любовь уходила в бездны отчаяния и больше не могла их покинуть.

Илаурэн опустила веки. Ни к чему глазеть на толпу.

От тоски и от боли, от смерти и страха жить,

от безумства и от неумения дорожить

чем-то большим, чем нож или меч за спиною в ножнах.

Я смотрю, как за краем омытой дождем земли

исчезают твои небесные корабли, —

безысходно, безрадостно, тихо и осторожно.

Пышногрудая девушка нахмурилась, поняла, что раньше эту версию людям не доносили. Возможно, Рикартиат счел ее идиотской. Он часто упоминал, что обладает целой горой песен, которые никогда не покажет никому, кроме самого себя. Эльфийка, видимо, решила пойти наперекор этому правилу.