Обитая железом створка беззвучно приоткрылась, и принц — нет, король, — народа хайли виновато заглянул во мрак, охвативший башню.

— Эс? — позвал он. И на всякий случай добавил: — Прости, я не буду смотреть на твои работы, я всего лишь хочу убедиться, что ты в порядке. Ты в порядке? — сорвался он, искренне переживая за вполне взрослого и самодостаточного дракона.

Светловолосый парень промолчал, но всхлипы выдали его с поличным.

— Эс, — Уильям приблизился — вслепую — и нащупал чужое прохладное запястье, обтянутое манжетой. — Не плачь. Я понимаю, что король Тельбарт был тебе дорог, я понимаю, что…

Он запнулся, потому что Эс подался вперед и безутешно уткнулся носом в его рубашку. В Талайне, у перевала Альдамас и позже, в Льяно, никто не поступал подобным образом, и юноша растерялся. К его чести, он быстро сообразил, что так ведут себя дети, огорченные потерей любимой игрушки — или чем-нибудь более страшным, — и попробовал обнять крылатого звероящера. Но получилось так нелепо, что Уильям ощутил себя идиотом, а плач Эса перешел в неуверенный, немного надрывный, смех.

— Что ты делаешь?

— Успокаиваю тебя, надеюсь.

— А почему так?

Юноша тоже рассмеялся:

— Потому что я не умею, Эс. Но если тебя это смешит, то я буду обнимать тебя вновь и вновь, пока ты не перестанешь печалиться.

Крылатый звероящер оценил каждое его слово:

— Ты ужасно добрый. Что ж, — он традиционно пощелкал пальцами, зажигая свечи, — спасибо, я успокоился. Посиди со мной, пожалуйста, хотя бы пару минут.

— Конечно.

Уильям изобразил отсутствие интереса, как явления, но разбросанные по столам, полкам и книжным шкафам рукописи его заинтриговали. Перевязанные черными лентами свитки пергамента будто намекали: «Возьми и прочти меня», и если бы не уважение к Эсу, юноша схватил бы первый попавшийся и азартно его развернул.

Вероятно, для Эса он был книгой, распахнутой где-то на середине — крылатый звероящер помялся, поколебался и предложил:

— Не боишься — бери, но я о них имею смутное представление.

— Это как? — растерялся Уильям, не спеша действовать. Мало ли, вдруг это было шуткой, а он испортит ее своими скоропостижными выводами?

— Все мои стихи, по отдельности или вместе — это ложь, Уильям. Поэты, менестрели, писатели — они всего лишь талантливые обманщики. Но у них есть выбор: заключать свои способности к обману в стихи, книги или песни, или врать повсюду, воображая себе, что они живут не так, как обычные, нормальные люди. Хотя, признаю, эти самые нормальные скучнее тринадцатого тома Истории Тринны, где летописец по имени Фараста рассказывает о восстании Братства Рыцарей против сэра Пьяницы, посмевшего нарушить законы с пятого по шестнадцатый таким-то образом, в такие-то дни, с таким-то возмутительным отношением…

Уильям внимательно следил за поведением Эса, но был вынужден признать, что светловолосому парню либо действительно полегчало, либо он, сам же предупредив, талантливо об этом солгал. По крайней мере, он вел себя, как ни в чем не бывало.

И хорошо.

***

Ресвайт, командир королевской стражи Талайны, быстро миновал северное крыло замка, где располагались комнаты принца Уильяма, и зашагал прямиком к выходу в тронный зал, невзирая на прием послов Саберны. Гномы приехали, чтобы выразить свои соболезнования в связи с гибелью жениха принцессы Хайны, но у Ресвайта были новости посерьезнее — и эти новости отметали соболезнования, как бесполезный мусор, потому что принц Уильям оказался вполне себе живым, здоровым и дееспособным.

Ожидать чего-то подобного от наследника трона — молчаливого, глупого, с непонятно какими мыслями на уме, — не осмеливался даже такой человек, как верховный дознаватель, что уж говорить о командире стражи? Никто, абсолютно никто в Талайне не знал юношу как следует — и теперь словно бы расплачивался по счетам за то, что его недооценил.

Ресвайт, ни секунды не колеблясь, распахнул тяжелые створки:

— Ваше Величество, разрешите доложить…

— Господин Ресвайт! — рассердилась королева, вскакивая с трона. Гномье посольство — на этот раз настоящее, — обернулось, как по команде, а королева недовольно продолжила: — Что вы себе позволяете? Господа сабернийцы приехали меня утешить, донести, каким важным человеком для принцессы Хайны был мой сын, как страшно его обманули и провезли через Альдамасов хребет гильдийские наемники — подлые, коварные, расчетливые твари! А ты вламываешься в зал, тревожишь моих гостей, нарушаешь собственные уставы…

— Потому что у меня срочные новости, — со смирением, достойным храмовника, пояснил командир королевской стражи. — Ваш сын, венценосный принц Уильям, вовсе не погиб. Он жив, и он, если вам это, разумеется, любопытно и если ваши гости не возражают, прислал письмо из Драконьего леса, извещая нас о возрождении народа хайли и о своей коронации, проведенной каким-то господином Эсом, хозяином замка Льяно.

Королева побледнела.

— Что?..

— Ваш сын, венценосный принц Уильям, нарек себя королем лесного племени и просил передать «спасибо» своему отцу за то, что Его Величество никогда не упоминал имя госпожи Элизабет, своей первой жены и, соответственно, вашей…

— Заткнись! — поверх бледности полыхнул такой румянец, что от Ее Величества отшатнулись даже гномы, обычно невозмутимые. Она покинула тронное возвышение, споткнулась, оттолкнула слугу, который попытался помочь ей удержать равновесие, и гордо выпрямилась, будто на всей земле не было никого, кто превосходил бы ее по духу и разуму. — Значит, мой любимый сыночек получил корону от врагов Талайны, родственников Элизабет — тех, что объявили войну моему мужу около семнадцати лет назад? И ему за это не стыдно? Значит, он сам обманул господ сабернийцев, надругался над честью венценосной принцессы Хайны, бросил свою семью и доверился ублюдкам-хайли?

— Прошу прощения, — вмешался гномий посол, — но что, если это хайли обманули принца Уильяма? Что, если они его спасли и решили использовать, как свое главное оружие? Вспомните — они жить не могли без войн, а заключить взаимовыгодный союз с драконами для них проще и радостнее, чем пообедать. Они вполне способны убедить крылатого звероящера — например, того песочного, что питался вашими аристократами, — украсть господина принца, а затем устроить игру, выставить себя героями и спасителями. Хайли гораздо хитрее и расчетливее упомянутых вами гильдийских наемников, и вся эта ситуация — шутка в их стиле.

Королева широко распахнула глаза, выдавая свое изумление.

— И как я сама не догадалась? Благодарю вас, господин Увер. Если вы не против, я прочитаю… его письмо… вероятно, там есть какой-нибудь скрытый смысл, Уильям любил доносить свои замыслы между строк, пряча их, как пиратские сокровища. То есть… извините, не слишком удачное сравнение…

Она окончательно смутилась и выхватила у Ресвайта свиток пергамента, перетянутый голубой лентой. Знакомый изящный почерк, рунический наклон влево, мелкие округлые литеры, подпись — стилизованная «H»… все это явно не было ошибкой — таким способом написания не пользовался никто, кроме Уильяма. Пусть королева и плохо справилась со своей ролью заботливой и любящей матери, но привычки приемного сына запомнила во всех деталях — на всякий случай, чтобы король не посмел упрекнуть ее в недобросовестности…

«Дорогая госпожа Дитвел,

я пишу вам из Драконьего леса, древнего королевства народа хайли. Спешу сообщить, что со мной все в порядке — Эс говорит, что драконы не питаются такими костлявыми людьми.

Вам должно быть известно, что шестнадцать с половиной лет назад хайли пропали, а границы Драконьего леса поросли непроходимым терновником. Это произошло по воле короля Тельбарта, моего дедушки — он, избегая войны с Талайной, погрузил своих сородичей в сон, и долгое время в их королевстве жили одни медведи, белки и зайцы. Однако после моей коронации, проведенной Эсом, народ хайли вернулся и снова охраняет свои владения.

Было бы чудесно, если бы вы передали моему отцу неискренние слова благодарности. Спасибо ему за то, что имя госпожи Элизабет, моей родной матери, не звучало в Талайне с тех самых пор, как она умерла от болезни, а меня предоставили развеселому отряду нянек и слуг. Спасибо ему за то, что он отказался меня воспитывать, потому что иначе из меня выросла бы такая же свинья, какой сделался он сам, и я бы тоже сидел в королевской кухне и хрустел капустой, пачкая рассолом одежду. Спасибо ему за то, что он бросил королевство, спасенное от войны женщиной, чьи последние просьбы он забыл или отмел за ненадобностью, считая, что держать свое слово перед мертвыми совсем не обязательно.