- Ты не будешь прежним, - кричит ему вслед Мишонн. – Если ты сделаешь это, ты никогда не будешь прежним.
Рик двигает челюстью до хруста и поворачивается обратно к ней, смотрит на нее, пока она не отводит бездонные ямы своих глаз в сторону. – Хорошо, - говорит он. – Я был прежним слишком долго. Пусть это наполнит меня. Пусть его любовь ко мне и моя к нему изменит нас обоих. Мне все равно, как сильно мне придется измениться. Мне все равно, что я должен отдать, чтобы сохранить его, – я готов отдавать всего себя. Снова и снова. Если это будет означать, что он будет в безопасности.
Мишонн пытается заговорить, но Рик отворачивается от нее. Ее слова бессмысленны. Ее существование бессмысленно. Она просто одна из них, не более, еще один ангел, который, хватаясь за сердце, пытается указывать ему, где быть, кем быть и как действовать. И нахер их. Нахер ее. Нахер всех их. Теперь у Рика нет ограничений. Он словно яростно пылающее пламя, и он охватит Рай, будто облака – это засохшие кусты. Смотрите, как он горит.
========== Собственная воля ==========
Рик шагает прочь от Мишонн и ее маленького изящного садика и спустя примерно полмили и трех напуганных ангелов находит уголок рядом с дорогой, где можно скрыться за низко свисающими ветвями огромного дерева, покрытыми золотыми листьями. Он приваливается к стволу и сгибает одно колено, свешивает с него руку, а вторую ногу подворачивает под себя.
Периферийным зрением он видит свое крыло и вытягивает его, пристально глядя на кожу. Что он делает? Что он собой представляет, просто невзрачный мелкий демон, который только что отчитал Бога, как детсадовец, который плачет и злится на родителей. Что вообще он делает, по его мнению? Какой план у него есть, чтобы вернуть благодать Дэрила?
Вот только он не шутил. Когда все это говорил. Слова покидали его губы так, словно он обладал всесторонней поддержкой всей вселенной, мощью гигантских звезд, что вращаются в пространстве, и ощущением, что все мироздание подчинится ему, чтобы он своего добился. В тот момент слова «поражение» вообще не существовало, он ни капли не сомневался, что это судьба. Но сейчас, сейчас, вдалеке от ярости и бесконечных глубин глаз Мишонн, он чувствует слабость. Рука, свисающая с его колена, дрожит, а его крылья трясутся от того, насколько одиноко он себя ощущает. Насколько изолированно, здесь, в белоснежной стране чудес мягкости и предательства.
Он автоматически подносит руку к переносице и снова роняет ее. Он больше так не делает, твердо говорит он себе. И он не жалеет себя. Как он может, когда Дэрил на него рассчитывает?
Так что вместо того, чтобы нюнить, вместо того, чтобы сдаться, Рик снимает нимб с пояса и, сидя в траве, рассматривает его. Нимб пялится в ответ, черный и шершавый, словно сделанный из набухшего от воды песка вместо чистого, гладкого металла, как раньше. Он выглядит уныло и мертво, словно ничто в мире не способно сделать его таким, как прежде. Но Рик прищуривается, продолжает тщательно его осматривать и думает, короткими отрывками мыслей.
Что он знает? Он знает, что Дэрил болен. Он знает, что он болен, потому что его благодать ушла. Он знает, что его благодать ушла из-за Рика – нет, не думай об этом, говорит себе демон. Думай о будущем, не о прошлом. Он знает, что благодать ушла. Он знает, что, чтобы вылечить Дэрила, ему нужно вернуть благодать. Он знает, что Бог не станет этого делать. Он знает, что Мишонн сказала, что благодать создается исцелением. Самоотверженным исцелением. Естественным исцелением.
И разве Мерл говорил не то же самое? Ангелы исцеляют боль. Они убирают ее. И это заряжает их благодать, как батарейки Энерджайзер. Так что если Рику нужна благодать… может ему просто заполнить нимб исцелением? Но он не думает, что провернуть это получится, если просто дать его в руки Мерлу, когда он кого-то исцеляет. В конце концов это ведь просто поток благодати Мерла, а не Дэрила? И Рик на сто процентов уверен, что если бы был вариант, что это сработает, Мерл бы об этом сказал. Он любит Дэрила, как родного. Он не позволил бы ему страдать, если бы был выход.
Значит ни один другой ангел не сможет наполнить нимб. И предположительно, если Мишонн не врала сквозь чересчур-белые зубы, Бог тоже. Потому что она опять же будет просто сливать собственную благодать, и пусть сама себя ей трахнет с тем же успехом. Рик надеется, что ее аура треснет вокруг нее, как земля, разверзающаяся во время землетрясения, но это не имеет отношения к делу. Это не то, что волнует его сейчас.
Сейчас его волнует то, что Дэрилу нужно заново наполнить собственный нимб, и ни один другой ангел не сможет сделать это для него. Но он слишком слаб, думает Рик, чтобы сделать нечто подобное. Так что никто в Раю не сможет помочь. И никто в Аду, тоже. Или на Земле. Так что Дэрилу трындец. Разве что…
Рик открывает свой разум, удаляет все ограничения, что добавлены туда по умолчанию, идеи типа ангелы хорошие, а демоны плохие, а маленькие девочки не могут освоить геометрию. Он дает волю мыслям, так что они расширяются, заполняют все сущее и идут еще дальше. Он удаляет предложение Бог – это все. Он удаляет Ангелы исцеляют, и Демоны причиняют боль, и Ты не сможешь.
И он обнаруживает, что в его мыслях, где были только верх и низ, право и лево, север-юг-восток-запад, теперь он может двигаться в другом направлении. Он проникает сквозь все, что когда-либо было известно, выходит за рамки влияния Бога, и в его разуме формируется предложение, так легко, что это должно быть нечто вроде закона, что он извлек из эфира: Я исцелю. И я верну его благодать.
И словно в ответ на его мысли, нимб, лежащий в траве, издает легкий тихий звон и на мгновение вспыхивает. Это не сильное свечение, не яркое, просто краткий перелив бездонного черного в нечто более похожее на угольно-серый, но это начало. Рик хватает его, подносит поближе, чтобы тщательнее изучить. Он продолжает думать. Итак, он исцелит. Он наполнит эту штуку благодатью. Но кого он исцелит? Вот следующий вопрос.
Он должен исцелить естественно. Самоотверженно. Он думает о том, что говорил ему о своей работе раньше Дэрил, о том, как он слетает к тем, кто нуждается в этом. Рик пытается представить себя, занимающегося подобным делом, представить, как его кожаные крылья будут гнать воздух навстречу кому-то, кого он найдет плачущим и отчаявшимся на тротуаре. Он думает, сможет ли он стать этой исцеляющей силой – сможет ли быть неравнодушным в достаточной мере, чтобы дать им то, в чем они нуждаются, наполнить их надеждой так, чтобы они смогли двигаться дальше. Маловероятно. Он потратил сорок лет на то, чтобы стать невосприимчивым к проблемам других, предпочитая смех серьезным обсуждениям, и чтобы переключиться обратно понадобится немало времени, если это вообще возможно.
А кажется, что это невозможно, ведь так? Как он вообще будет их находить? У Дэрила хотя бы есть ангельское шестое чувство, которое наводит его на горе. У Рика нет ничего подобного, и сама идея о том, чтобы бродить по улицам Сан-Франциско, или Берлина, или Токио в поисках кого-то, кого он мог бы исцелить, кажется… неправильной. Кажется, что должно быть иное решение, иная боль прямо у него под носом, которую нужно излечить.
Он моргает. Так и есть. Он действительно уже знает кого-то, существо, окруженное величайшей болью, что он может себе представить. Болью, которую создал он, болью, которую он вызвал к жизни, оформил и выковал в демона, полного ярости к миру, запятнанного, искореженного и изувеченного. И разве не правильно будет, если Рик исцелит Мэгги, если они будут созданы заново вместе, уйдут от кошмарного тумана и теней, что удерживали их все это время?
И Рик обязан дать ей это. Помимо всего прочего, она заслуживает это, может быть в большей степени, чем он сам когда-либо заслуживал. Рик любит ее, как члена семьи, потому что она и есть его семья. Его единственный родной человек, помимо Джудит и Дэрила, и его самый давний спутник. А боль в ее глазах отражается в нем, ее ярость заразительна, ее горе опустошительно реально. Она не должна больше за него держаться, не должна постоянно калечиться и разбиваться о скалы уродливых берегов времени и невозможности ощутить облегчение.
