Величайший Маг. Избранный. Сила всех сил.

До сих пор странно осознавать, что этим парнем должен стать я. Но и отрицать этого я не могу. Никто, кроме меня, не владеет подобной силой. Я не всегда могу ее контролировать или направлять в нужное русло, но она есть.

Когда я объявился в Уотфорде, люди уже, скорее всего, забыли о древних пророчествах. Или же гадали, не проворонили ли они появление Величайшего Мага. Может, он явился, а его никто не заметил.

Но вряд ли кто мог представить себе, что Избранный придет из нормального мира – из посредственности.

У нормалов никогда не рождались волшебники.

Но со мной наверняка случилось именно это, поскольку маги не бросают своих отпрысков. Пенни говорит, что магических приютов попросту не существует. Магия слишком ценная штука.

Ничего этого Маг не сказал, когда пришел забрать меня. Я не догадывался, что я первый нормал, обладающий магией, и самый могущественный волшебник, которого видел свет. А еще что множество волшебников – в особенности врагов Мага – считали меня просто выдумкой, своего рода политической уловкой. Одиннадцатилетним «трояном» в мешковатых джинсах и с бритой головой.

Когда я впервые объявился в Уотфорде, некоторые Старинные Семьи пожелали, чтобы я по очереди нанес всем визит, познакомился с самыми влиятельными лицами, и они бы при личной встрече составили свое мнение обо мне. Так сказать, проверили резину на колесах. Но Маг этого не позволил. Он говорит, что большинство волшебников настолько погрязли в мелких интригах и борьбе за власть, что упускают из виду общую картину. «Саймон, – сказал он, – я не хочу, чтобы ты стал пешкой в чужой игре».

Сейчас я благодарен за то, что он так защищал меня. Конечно, здорово узнать других волшебников и почувствовать себя частью общины, но у меня здесь появились свои друзья – мы подружились в самом юном возрасте, когда никого из них не волновало мое Великое Предназначение.

Из-за своего звездного статуса я так или иначе обзавожусь друзьями в Уотфорде. Ни для кого не секрет, что рядом со мной все взрывается и искрится. Правда, пока ни один человек не пострадал – уже прогресс.

Не обращая внимания на любопытные взгляды, я помогаю Пенелопе с чаем.

Хотя мы посещаем элитный пансионат – с собственной часовней и крепостным рвом, в Уотфорде нет избалованных студентов. Мы сами прибираемся, а после четвертого курса и стираем. Нам разрешено использовать магию для повседневных нужд, но я обычно к ней не прибегаю. Повариха Притчард и ее помощники готовят еду, а остальные по очереди дежурят в столовой. На выходных – самообслуживание.

Пенелопа приносит нам тарелку бутербродов с сыром и целую гору теплых лепешек, а я стремительно поглощаю полпачки масла. Кладу на лепешки большие куски масла, так что сверху оно тает, а внутри остается холодным. Пенни смотрит на меня с некоторым отвращением, но в то же время ясно, что она соскучилась.

– Расскажи, как провела лето, – говорю я по ходу дела.

– Хорошо. Серьезно.

– Да? – Из моего рта вылетают крошки.

– Мы с папой ездили в Чикаго. Он проводил исследования в лаборатории, а я и Мика помогали. – Она немного расслабляется, когда речь заходит про ее парня. – Мика потрясающе говорит по-испански. Он научил меня стольким новым заклинаниям – если я подучу язык, то смогу накладывать чары не хуже носителя.

– Как у него дела?

Пенелопа краснеет и откусывает сэндвич, не торопясь с ответом. Мы не виделись всего несколько месяцев, но она выглядит иначе. Более взрослой.

В Уотфорде девочкам не обязательно носить юбки, но Пенелопа и Агата их обожают. Пенни носит плиссированные до колен, обычно с высокими гольфами в ромбы с расцветкой школы. А туфли у нее черные и с пряжками, как у Алисы в Стране чудес.

Пенни всегда кажется младше своего возраста – вся такая пухленькая, круглолицая, с полноватыми ногами и ямочками на коленях. В форме она выглядит совсем девчонкой.

И все же… за лето она изменилась. Теперь она больше похожа на женщину в одежде маленькой девочки.

– У Мики все хорошо, – наконец отвечает она, заводя свои темные волосы за уши. – Так много времени вместе мы еще не проводили.

– Значит, дрожь в коленках уже прошла?

– Нет, – смеется Пенни. – Все было… по-настоящему. Впервые.

Я не знаю, что сказать, поэтому слабо улыбаюсь.

– Эй, закрой рот! – говорит она; я так и делаю. – Что насчет тебя? – Пенни ждала с расспросами до последнего, но, видимо, больше не в силах сдерживаться. Оглянувшись по сторонам, она подается вперед. – Расскажешь, что произошло?

– А когда что-то произошло?

– Летом.

– Ничего не произошло, – пожимаю я плечами.

Она со вздохом откидывается назад:

– Саймон, я не виновата, что уехала в Америку. Я пыталась остаться.

– Да нет же, – отвечаю я. – Мне и правда нечего рассказывать. Ты уехала. Все остальные уехали. Я вернулся в приют. На этот раз в Ливерпуль.

– Хочешь сказать, Маг просто… отослал тебя подальше? После всего случившегося?

Пенелопа выглядит растерянной. И неудивительно. Я только вырвался из плена похитителя, а Маг сразу же отправил меня собирать вещи.

Я считал, что, стоит нам с Пенни рассказать Магу про случившееся, он немедленно бросится по следу Тоскливиуса.

Мы знали, где находится этот монстр, и наконец-то выяснили, как он выглядит!

Тоскливиус нападает на Уотфорд с тех самых пор, как я здесь появился. Посылает сюда темных существ. Скрывается от нас. Оставляет шлейф мертвых зон в магической атмосфере. И вот у нас появилась зацепка!

Мне хотелось найти его. И наказать. Раз и навсегда покончить с этой кутерьмой, сражаясь на стороне Мага.

Пенелопа кашляет. Наверное, я не только чувствую себя потерянным, но и выгляжу таковым.

– Ты говорил с Агатой?

– С Агатой?

Я кладу масло на очередную лепешку. Они уже остыли, и масло больше не тает. Пенни поднимает правую руку, в луче света сверкает огромный фиолетовый камень ее кольца.

– «Некоторые любят погорячее!»[4]

Пенелопа впустую расходует магию. Она постоянно делает это для меня. Масло плавится на дымящейся лепешке, и я перебрасываю ее с ладони на ладонь.

– Ты же знаешь, Агате не разрешено разговаривать со мной на летних каникулах.

– Я думала, может, на этот раз она найдет способ. Предпримет особые меры… попытается объясниться.

Не справившись со слишком горячей лепешкой, я бросаю ее на тарелку:

– Она бы не ослушалась Мага. Или родителей.

Пенни неотрывно смотрит на меня. Она тоже дружит с Агатой, но относится к ней строже, чем я. Мое дело не судить Агату, а быть ее парнем.

Пенни вздыхает и отворачивается, пиная стул:

– Значит, так? Ничего? Никакого прогресса? Просто еще одно лето? И что нам теперь делать?

Это в моих привычках все пинать: летом я пинал стены, а еще тех, кто косо смотрел на меня.

– Наверное, вернуться к учебе, – пожимаю я плечами.

Пенелопа не хочет возвращаться к себе в комнату. Говорит, что девушка Трикси тоже приехала пораньше, а эти две не знают никаких личных границ.

– Я тебе рассказывала, что летом Трикси проколола уши? Теперь с ее заостренных кончиков свисают огромные шумные колокольчики.

Иногда мне кажется, что жесткая критика Пенни в адрес Трикси граничит с видовым шовинизмом. Озвучиваю это подруге.

– Легко тебе говорить, – отвечает она, вновь вытянувшись на постели База. – Ты же не живешь с пикси.

– Зато я живу с вампиром! – возмущенно говорю я.

– Это не подтверждено.

– Хочешь сказать, что не считаешь База вампиром?

– Я знаю, что он вампир. Но все же это не подтверждено. Мы сами не видели, чтобы он пил кровь.

Я сижу на оконном карнизе, слегка подавшись вперед и нависнув над крепостным рвом, а рукой держусь за щеколду распахнутого настежь окна.

– Мы видели его с головы до ног в крови, – презрительно усмехаюсь я. – В Катакомбах мы нашли груды обескровленных крыс с отметинами от клыков… Я же говорил тебе, что, когда ему снятся кошмары, у него раздуваются щеки? Будто во рту появляются лишние зубы.