Мати кивнул. Поморгав, он рассмотрел, что свет льется через какую-то решетку. На расстоянии в два хвоста перед ними висела круглая деревянная дверь, покривившаяся от старости. Дверь была слегка приоткрыта. Риа и Бинжакс сидели под решеткой, и к их полоскам добавлялись полоски света, падавшие сверху; вокруг их глаз сгустились тени, мордочки противно кривились.

– Домино, ты уверен?..

У Мати сорвался голос.

Риа и Бинжакс фыркнули.

«Ладно, – подумал Мати, – с этого момента я должен быть пожестче. Ни одна кошка не будет насмехаться надо мной! Ни одна!» Он внутренне закипел, его усы шевельнулись, но он промолчал.

– Идем, – не обращая внимания на враждебное напряжение между Мати и серыми, Домино подтолкнул его ко входу в помещение.

Домино подошел ко входу и мяукнул, сообщая о своем присутствии.

Через несколько мгновений из-за двери раздался хриплый голос:

– И кто это решился разбудить трудягу, хотелось бы мне знать?

Уши Мати тревожно прижались к голове. Он ведь предполагал, что кот с таким именем, как Воробей, должен быть маленьким, но ни у какого малыша не могло быть такого голоса!

– Это я, мистер Воробей, Домино. И еще Риа и Бинжакс. И с нами тут гость… – ответил черно-белый, не делая ни шага вперед.

– Домино, говоришь? – откликнулся Воробей. – А… сынок Трильон. Да-а… Домино. И как поживает Трильон, юный Домино? Все так же ловит мышей?

– О да, сэр.

– А с тобой Риа и Бинжи? Детки Синестры и Круфа?

Уши Бинжакса дернулись назад, и Мати чуть не мяукнул.

– Да, мистер Воробей. Бинжакс и Риа, – поправил Бинжакс.

Как и другие подростки, он стоял прямо, выражая уважение к голосу Воробья.

– Как Синестра поживает, дети?

– Наша амма в порядке. Не так давно она немного простудилась, но все прошло, теперь ей гораздо лучше, – вежливо сообщил Бинжакс, изо всех сил стараясь говорить правильно.

– А ваш отец, Круф… все так же подбирает всякую всячину на рынке?

– Да, – мяукнула Риа, явно развеселившись.

Бинжакс неодобрительно хлопнул сестру по уху.

Снова наступило молчание. Мати уже начал подозревать, что Воробей заснул за дверью, но тот наконец опять заговорил:

– Итак, юный Домино, ты сказал, что с тобой пришел гость?

– Да, сэр. Подросток, его зовут Мати.

– Подросток, говоришь? – Воробей фыркнул. – Мати, говоришь? То есть ты хочешь сказать, он не с рынка, не один из наших?

– Да, мистер Воробей. Но он вполне неплох и, думаю, умеет ловить мышей.

Это было ложью – ведь Домино не мог знать, хороший ли охотник Мати. Да к тому же он и не потрудился спросить, поймал ли Мати вообще хоть одну мышь в своей жизни.

Но Воробей просто проворчал что-то протяжно и неразборчиво.

Мати подумал, что все это выглядит очень странно. Воробей по одну сторону двери, котята – по другую… И тем не менее он ждал, когда к нему обратятся, – он следовал примеру других и решил заговорить лишь в таком случае. Мати посмотрел на Домино, и тот утешающее моргнул:

– Что ж, ладно, детки, думаю, вам лучше войти, здесь у меня копченая селедка.

После такого приглашения Домино лапой открыл дверь пошире, и подростки следом за ним спустились по двум невысоким ступеням. Воробей, огромный рыжий кот с маленькими круглыми ушами, широкой мордой и отвисшим животом, вытянулся вдоль стены пещеры на подстилке из перьев и полотенец. Косые лучи света проникли через решетку над входом. Помещение оказалось удивительно большим и теплым, с красными кирпичными стенами и железным сводчатым потолком.

Воробей закопошился на подстилке, стараясь сесть прямо для разговора с гостями; от его движений в воздух взлетело облачко перьев, они покружились и опустились на пол. Огромной рыжей лапой Воробей подтолкнул к гостям горку селедок.

– Ешьте, ешьте, – ободряющим тоном предложил он.

Мати с трудом сдержал возбуждение. Из вежливости он подождал, пока кто-нибудь из остальных не откусит первый кусочек. Мгновения тянулись тягостно, Мати ни о чем другом просто не мог думать, но наконец Бинжакс принялся за селедку. Мати с жаром набросился на еду, едва заставляя себя прожевывать кусок, прежде чем проглотить.

Воробей добродушно замурлыкал и поудобнее устроился на своем ложе.

– Ах, детки! – заговорил он. – Какая честь, какая великая честь! У меня нынче редко бывают гости. Конечно, есть та милая леди из палатки с хлопковой тканью, что приносит мне ужин, и есть встречи в заброшенном складе, но…

Он умолк, рассматривая Мати. Мати заметил, что Воробей слегка косит левым глазом.

– Ты, мелкий… Как, ты сказал, тебя зовут?

– Мати, сэр. Меня зовут Мати.

– Хм… Подойди ближе, Мати, дай как следует тебя рассмотреть.

Мати с волнением подошел к огромному рыжему коту.

Воробей подался вперед и склонил голову набок:

– Мальчик мой, у тебя удивительная шкурка!

– Спасибо, – откликнулся Мати.

Заметив неприязненные взгляды серых, он решил не уточнять насчет агути.

– И метки на твоей мордашке… как у серых, но где полоски? Весьма необычно. – Воробей пристально всмотрелся в Мати. – Как ты сказал, откуда ты?

– Он приплыл вместе с мусором, который выуживают из реки, – прошипел себе под нос Бинжакс.

Риа тихонько мяукнула.

Воробей не обратил на них внимания, он ждал ответа Мати.

Мати слегка откашлялся.

– Ну, мистер Воробей, я не помню, как называется то место. Там очень жарко, жарче, чем здесь, и мне кажется, это должно быть где-то далеко, потому что солнце вставало и луна садилась много раз за то время, как я плыл по воде в огромном корабле, который потом встал здесь, у пристани. А потом я долго шел вверх по реке и дошел до парка…

Отчетливых воспоминаний у него сохранилось мало. Мати сосредоточился, и вдруг в памяти всплыли прощальные слова его матери:

– Мой милый, мой котеночек… Ты теперь должен уехать далеко от меня, от земли, которая тебя любила, и от аммы, давшей тебе жизнь. Может быть, однажды ты поймешь, почему мне пришлось так поступить и что значит для аммы потерять свое единственное дитя. Но не проси меня что-то объяснить. Ты должен уехать, дорогой мой сынок, и найти свою судьбу. И однажды мы встретимся снова, если не в этой жизни, то в следующей.

– Но, Амма, почему я должен уехать?

Ведь его мать была молодой кошкой, разве не так? Но ее мордочка на фоне темно-синего неба выглядела такой усталой…

И только ее глаза сияли, когда она вскинула голову, отказываясь отвечать.

– У нас больше нет времени.

Она грустно посмотрела на него, а потом повернулась к морю.

Теперь он вспомнил. Она повела его к порту, на стоявший там корабль, вместе с ним поднялась по трапу и затолкала его в грузовой люк.

Потом она вылизала голову Мати быстрыми уверенными движениями.

– Разве не вчера только я могла носить тебя за загривок? Ты так быстро вырос…

– Куда я еду, Амма?

– Далеко, дитя мое.

– А ты разве не поедешь со мной?

– Я не могу покинуть это место. Моя судьба связана с ним. Однажды ты поймешь. Посмотри на меня.

Мати сердился и боялся, ему хотелось отвернуться, но устоять перед голосом матери было невозможно. Он помнил, как ее янтарные глаза, обведенные черными кругами, вспыхнули светом.

– Когда корабль пристанет к земле, беги с него на берег. А до тех пор прячься, никто не должен тебя заметить.

– А что потом, Амма, что потом?

– Потом, сынок, ты останешься по-настоящему один и будешь следовать своим ощущениям, чтобы начать новую жизнь в совсем другом мире. И пусть у тебя будут три опоры…

– Амма, пожалуйста, не бросай меня!

– Я всегда буду рядом. Посмотри на заходящее солнце, и найдешь меня.

– Амма, подожди!

Но она уже умчалась вниз по трапу и исчезла в темноте. Корабль отошел от берега.

От этих воспоминаний хвост Мати бессильно упал, а в груди заболело. Подняв голову, он увидел Воробья и котят, выжидающе смотревших на него. Он совсем не хотел говорить о матери и потому промолчал.