Когда я снова пришел в себя, меня окружала полная темнота и ни намека на снег и морозный воздух. Только боль в ноге. Я осторожно пошевелился. Пальцы нащупали шероховатый край одеяла. Одеяла?! Где я?! Какого… Словно в ответ на мои вопросы, в темноте раздались чиркающие звуки и пыхтение. Сноп искр осветил неясный силуэт.

– Кто ты? – хотел окликнуть я незнакомца, но вместо этого только сухо заперхал. Неизвестный у очага молча чиркнул еще раз, сушняк в маленькой печурке разгорелся и осветил немолодое, бородатое лицо. Так же молча он добросил дров, затем вынул из огня горящую лучину и тяжело, слегка припадая на одну ногу, протопал ко мне. Я приподнялся на руках насколько мог, и, прокашлявшись, снова спросил:

– Кто ты?

Человек остановился, поднял лучину между нами, как бы показывая себя и заодно рассматривая меня.

– Ksilm enna rrom? – пробасил он, всматриваясь в мои глаза. – Robberin! Es inn enstr.

Я смог в ответ только недоуменно хлопать глазами. Седовласый богатырь вопросительно поднял брови, как бы говоря – не молчи, скажи что-нибудь!

– Э-э, – выдавил я, – Я… Это, заблудился… Где… Другие люди? Куда я попал, черт возьми?!

Старик до ответа не снизошел, молча глядя на меня и что-то обдумывая. Лучина в его руке догорела и потухла. Он вздохнул, протопал обратно к очагу, выудил новую, стал в ее свете копаться в низеньком шкафчике. Вернулся он с двумя свечами. Зажег их, сразу стало светлее. Поставив плошку импровизированного светца на табурет около моей постели, он придвинул другой, сел и продолжил изучать меня пристальным взглядом серых глаз. Мне стало как-то не по себе, и я нервно заоглядывался. У избушки было двое дверей и одно крохотное окошечко. Напрягшись в попытке подобрать ноги, я тут же завыл от боли. Сорвав грубое одеяло, я увидел, что нога перебинтована чистым тряпьем и увязана в лубок из пары деревяшек.

– Stom, stom! – успокаивающе забубнил седой, указал на больную ногу и покачал головой.

От боли меня замутило и я тяжело упал на кровать.

– Больно, – простонал я и почувствовал, что снова позорно отключаюсь.

«Странный малый. Очень, очень странный. Коричневые глаза… Такие только у бомви. Но бомви малорослы и черны, как ночь. А волосы? Тоже коричневые. Таких уж точно ни у кого нет!.. Но кожа белая… Какой-то дикий метис? Маги, слышал, балуются смешением пород разумных, мать их через колено… А этот и сам похож но молодого мага. Уж больно странно одет. Черная кожа куртки. Непонятные застежки. Неизвестный упругий материал подошвы его ботинок. А чего стоит его язык? Я сам знаю три, еще пять сносно понимаю, слыхал и того более… Но такого – ни разу, хоть и помотала меня воля Девятерых по миру!»

Свенд поднялся, еще раз глянул на бледное лицо пришельца, и погасил одну из свечей.

«Пусть спит. Поговорим завтра».

Я проснулся от покашливания. Глаза открывались с трудом. Немного придя в себя, я осмотрелся. Все тот же домишко, сложенный из кое-как пригнанных бревен. И все тот же старик у очага. Он что-то бросал в кипящий котелок, от которого исходил тяжеловатый, но приятный запах. Я приподнялся на локтях, удивившись про себя, как тяжело это оказалось сделать. Некоторое время понаблюдал за его манипуляциями, и наконец решил напомнить о своей персоне. Пора было задать главный вопрос.

– Э-э… Извините!

Старик повернулся и я понял, что ошибочно посчитал его старым – оказалось, что ему где-то под пятьдесят. Утреннее солнце, освещающее эту лачугу из крохотного оконца, позволило хорошо его рассмотреть. Суровый такой, с резковатым прищуром, как оказалось, не серых, а блекло-голубых глаз. Высокий лоб, прямые черты лица. Усищи по плечи, борода, шевелюра – все белое, как молоко. Этакий дядька Черномор… Или Беломор?

Тем временем он подошел к постели, подтянул табурет, вздохнул и спросил что-то на том же грубоватом языке. Я удивленно покачал головой. Такого языка я ни разу не слыхал. Что-то из скандинавских?…

– Нет, не понимаю…

Потом он произнес несколько фраз на, несомненно, других языках. Я сел немного поудобней, стараясь не потревожить ногу, и в свою очередь постарался прийти ему на помощь, проговаривая несколько фраз на немецком, английском, русском, украинском языках. Богатырь только повторил мой жест, задумчиво покачав головой. Потом, видно приняв какое-то решение, приложил руку к груди, повторяя несколько раз одно слово:

– Свенд!

Ясное дело, представляться, так представляться. Я хлопнул себя в ноющие ребра и четко выговорил:

– Серж!

– Серш? – поднял брови Свенд, и что-то быстро пробормотал.

– Нет, не Серш. СерЖ, – страрательно жужжа и чувствуя себя очень глупо, проговорил я.

Свенд закивал.

– Серж, ульм Серж. Гмм…

Свенд встал, снял котелок, налил в огромную глиняную кружку варево и знаками дал понять, что надо выпить. Затем он взял овчинный кожух и вышел из хижины. Я же, машинально хлебая густое варево, крепко призадумался. Непонятно! Где же это видано, чтоб не знали ни английского, ни немецкого… Так не бывает! Я вдруг почувствовал себя очень потерянно. Логичного объяснения произошедшему не находилось… Пока я соображал, на каком я свете, ввалился мой спаситель с огромной охапкой дров. Не в силах больше терпеть неопределенность, я позвал Свенда и попытался спросить его про место, где мы находимся, и как оно называется. Тот морщил лоб и глядел на мое размахивание руками, затем выдал пару коротких слов, наверное, названий окружающих нас предметов. Я испытал самое настоящее отчаяние. Некоторое время я потерянно оглядывался, ища сам не знаю чего, но в итоге свежее решение таки нашлось – я показал, как будто я пишу или рисую, и Свенд быстро сходил к очагу за угольком и листом бересты. Писать с помощью угля раньше не приходилось, но уж как-то я ухитрился нарисовать на желтоватой плотной коре очертания, хорошо знакомые любому школьнику. Евразия, Африка и Австралия справа, обе Америки и Гренландия – слева. Я молча подал рисунок Свенду. Тот некоторое время соображал, глядя на мое творение, потом широко повел кругом рукой, затем тыча в мою импровизированную карту и вопросительно подняв брови. Я горячо закивал, обрадованный понятливостью хозяина, отобрал карту и ткнул пальцем примерно в Скандинавский полуостров, посадив жирную точку и спросил:

– Это здесь? – Для верности я ткнул пальцем в пол.

Свенд некоторое время глядел мне в глаза, потом протопал к столу и вернулся с кожаной сумкой. Порылся и достал небольшой сверток бумаги. Снял связывающую сверток тесьму и стал раскладывать прямо на постели, несомненно, географические карты. Они были вырисованы в стиле века этак десятого. На них вились речки, с плавающими там рыбами, и отметками городов в виде башенок с подписями незнакомыми буквами. Большинство из них показывали в разном масштабе одно и то же государство, западной границей прилегающее к морю или океану. Северными границами служила цепь заснеженных гор с изображением белого змея. С юга и востока были размещены соседние державы. Границы были показаны цепью маленьких фигурок воинов с алебардами. Немного трясущимися руками я прекладывал их снова и снова, тщетно надеясь отыскать хоть что-то знакомое. Я попытался взять себя в руки и ткнул в то государство, которое было подробнее всего показано и глянул на молчаливо следившего за мной Свенда.

– Арр, – немедленно проговорил Свенд.

Я указал на государство к югу от Арра.

– Варва.

Закрыв глаза, я некоторое время просидел так. Потом предпринял еще одну попытку. Взял карту с самым мелким масштабом и указал за границы поля карты. Свенд хмыкнул и сказал что-то. Он взял тот ломоть коры с моей картой и на обратной стороне начал малевать что-то свое. Ждать пришлось долго. Прошло около пятнадцати минут, показавшихся вечностью, пока он наконец не отложил уголек и отдал рисунок мне. На нем грубо, но вполне понятно были показаны материки и океаны все с теми же рыбами для наглядности. Я уставился в карту, видя и не видя ее. Вот восточный материк, с прихотливо изрезанной береговой линией, похожий формой на треугольник. Западный – похожий на перевернутый молот. И центральный, бесформенный, на побережье которого около северной полярной шапки виднелся крест. Не дожидаясь вопроса, Свенд ткнул пальцем в него.