– Ну же, Торки?! Где в городе гномов можно найти человеческих женщин?

– Где-где… – раздраженно отозвался советник. – В борделе! Их у нас целых пять.

– Так это, мисс эльфа, я вам еще раз доподлинно советую: когда мастер Оскинор начнет чегой-нибудь говорить, то ради всех подгорных богов не удумайте с ним спорить приниматься. А то ведь был у нас в позатом году случай… Пришел к нему клиент, из людей, но по части упрямства форменный тролль. Поспорили они насчет одного стволика – нитро-экспресс 655, как сейчас помню… Ну и слово за слово… а у Оскинора в его отнорке позади мастерской пещерка есть, прямой такой коридор ярдов на сотню, где он контрольные отстрелы проводит. Вот там-то они и встали, друг напротив дружки, мастер Оскинор и клиент евойный. Я так, мисс, понимаю, что клиент тот еще и насчет пуль Оскиноровых сомнение выражать изволил, потому как наверх его потом доставляли в тачке, то, понятно, что собрать сумели.

В провожатые советник Торк выделил нам того самого юного гнома – по гномьим меркам юного – привратника в сизом с радужным кафтанчике, который первым открыл перед нами давешнюю дверь. Звали его, как он поведал нам, убедившись, что Юлла не собирается приводить в исполнение свою угрозу, несколько нетипичным, на мой взгляд, для гномов именем Санчо… а еще, на мой взгляд, он был несколько излишне… словоохотлив.

– Мы запомним, – ответила вместо меня Юлла. – И в беседе с мастером Оскинором будем вести себя кротко, как лани.

Санчо с сомнением покосился на Юллу, но приподнятые уголки рта моей спутницы могла различить лишь я, для гнома же её лицо должно было показаться воплощением невозмутимости. И опасливо воздохнув, он ступил на нижнюю из трех мраморных ступенек перед дверью из матово-черной стали. На прикрепленной к двери сверкающей начищенной медью табличке золотисто поблескивала одна-единственная руна – пожалуй, самая известная из всех символов Старшей речи. «Оружие».

Признаюсь, при словах «гном-оружейник» мое сознание рисовало образ полуобнаженного, бугрящегося узлами могучих мускулов крепыша с опаленной бородой, стоящего у пышущего жаром горна. Или, по крайней мере, в мастерской, где столы, стены и даже потолок усеяны сотнями смертоубийственных приспособлений, а от запаха разогретой стали, масел и пороха голова начинает кружиться еще за дюжину шагов от порога.

Разумеется, я ошибалась. Хотя вышеперечисленные запахи и наличествовали, но они оставались далеко на заднем плане, перебиваемые ароматом тропических цветов. Каждая из служивших им жилищем терракотовых ваз была произведением искусства сама по себе – они в три яруса расположились вдоль всей правой стены кабинета мастера Оскинора. Справа, из застекленных полок, сочился тонкий запах книжной пыли, и при виде нескольких потемневших от времени тиснений на корешках драконьей кожи я с трудом удержалась от тоскливого вздоха.

Сам же мастер Оскинор больше всего напоминал старого клерка одного из гномьих банков в Сити – разве что устилавшие его стол листы были покрыты не ровными цепочками цифр, а исчерканы линиями десяти различных цветов, источником которых, по всей видимости, послужила вытянувшаяся вдоль края бронзовая чернильница, изображавшая группу водоносок.

Затем мастер поднял голову, и я немедленно изменила свою первоначальную оценку. Два льдисто поблескивающих полированной сталью кружочка под седыми кустистыми бровями никак не могли принадлежать существу, всю жизнь занимавшемуся лишь переноской закорючек с одного листа на другой.

– Значит, – хрипло произнес он, – именно для этой юной леди сам советник Торк попросил меня подобрать что-нибудь достойное. Что ж, хе-хе, я не держу в своей мастерской недостойных вещей, а вот удастся ли нам подобрать для вас что-нибудь действительно подходящее – это мы сейчас посмотрим.

– Мастер Оскинор, я… – начал было Санчо.

– Ты, – оружейник встал и, ловко протиснувшись между краем ствола и зелеными нитями свисающих побегов, направился к нам, – будешь молчать, пока разговаривают старшие. Прошу вас, – вновь обратился он ко мне, – прекрасная леди, покажите вашу руку?

– Правую или левую? – уточнила я, откидывая плащ.

Оскинор не отозвался. Он стоял передо мной, словно заглянув в глаза василиску, и, проследив за его остановившимся взглядом, я обнаружила, что тот направлен точно на рукоять Огонька.

– Клянусь подгорными богами, – тихо произнес он полминуты спустя. – Ваше высочество, я понимаю, что подобная просьба невероятно дерзка… но не позволите ли вы бедному старому мастеру взглянуть на ваш клинок?

Судя по тому, как потеплела под моей ладонью рукоять, речь мастера Оскинора пришлась Огоньку по вкусу. Что же до меня… я искренне порадовалась, что эльфы не умеют краснеть.

– Разумеется, досточтимый мастер, – церемонно ответила я, медленно развязывая шнур подвески и протягивая меч в полном соответствии с третьим параграфом малого кодекса – рукоятью вперед, ножны идут вдоль руки чуть – и это «чуть» также строжайше регламентировано – наклонившись к полу, дабы клинок не выскользнул под собственной тяжестью… – Не так уж часто ему доводится бывать в столь же достойных руках.

Прежде чем коснуться ножен, гном шагнул назад к столу и, лишь прикрыв ладони двумя листиками бумаги, осмелился коснуться лакированной поверхности. Предосторожность, вообще-то говоря, требуемая кодексом, но в данном случае совершенно излишняя – то, что у меня самые обычные дорожные ножны из магнолии, а не бесценный голубой дуб, покрытый столь же бесценным лаком «ночной полумрак», было очевидно даже для Санчо.

– В прежние времена дело обстояло совсем по-другому, – прошептал он, поднося клинок почти к самому лицу – так, что я даже забеспокоилась за целостность его носа. – Раньше эту рукоять сжимали руки великих. Хе-хе, готов спорить сто против одного, что я знаю, откуда взялась эта глубокая царапина на эфесе… но время течет, и старая слава перестает быть в цене для слишком многих… а ты не смей ржать, юный оболтус! – неожиданно рявкнул он, уловив краем глаза тень ухмылки на лице Санчо. – Я твои мысли читаю лучше, чем узор на булате! Небось, решил, что старый Оскинор совсем запек мозги у топки и потому готов на колени рухнуть перед какой-то древней железкой? А?

– Да что вы, мастер, как можно, – поспешно забормотал наш провожатый, склонив, тем не менее, голову, дабы не показывать пляшущих в глазах развеселых искорок. – Разве ж я…

– Дурак, – ласково сказал Оскинор, легким, почти незаметным движением выдвигая из ножен первый дюйм лезвия. – Молодо-зелено… пока полдесятка дюжин годков в забое киркой не помашет, ума в башке – ни унции, право слово. Думает, раз дуру с мортирным жерлом на пояс навесил, так теперь у него с дороги тролли разбегаться будут. Знал бы ты, олух, кого этим клинком добывали… не то, чтоб на колени перед ним пал, а весь пол в кабинете бы протер, на пузе елозя.

– Ну что вы в самом деле, мастер, – чуть обиженно отозвался Санчо. – Я ж не человек какой… все ж понятие имею. И почет сумею воздать, коли надо и вообще… уважение испытываю. Только…

– Что «только»? – передразнил его Оскинор. – Что замолк, язык проглотив? Только всем этим махательным штукам место на стене в Чертоге Славы, а дойди сейчас до настоящего дела – нашпигуют его владельца свинцом, как каплуна, прежде чем он полшага сделать успеет? Только вот некоторые пеньки, бородами заросшие, все никак это постигнуть не могут, все с топорами таскаются, будто при Гвалине-Основателе.

– Напраслину возводите, мастер! – Санчо, похоже, напрочь позабыл собственные рассуждения о категорической нежелательности споров с мастером-оружеником. – Не родился еще под каменным небом гном, который про наши топоры не то, что слово молвить, а и мысль недобрую помыслить мог. Когда дело и впрямь горячим железом пахнет… патронов-то на всю жизнь не напасешься, а топор – он у настоящего гнома завсегда под рукой. Топор, он…

– Между прочим, – оружейник медленно повернул клинок, любуясь вспыхивающими на долах искорками, – этому клинку доводилось встречаться и с обладателями топоров… и не худших, далеко не худших… но, как оказалось, излишне самоуверенных.