— Не переживай. Это чья-то дебильная шутка, — успокаиваю её я, высматривая в толпе Илая.

Его нигде нет — Мальцев, гарцующей рысью обежав весь универ, отрицательно качает головой — Фролов как сквозь землю провалился.

Ильи нет сегодня, его нет завтра, его нет всю неделю, и следующую тоже, — он, конечно, и раньше пропускал нещадно, но чтобы вот так, две недели подряд — это даже для него слишком. Преподаватели уже недовольно морщатся, вновь и вновь ставя ему пропуски, старосты отрицательно пожимают плечами на вопросы, а куда испарилось это исчадие ада, а я почему-то начинаю нервничать и постукивать копытом в диком желании бежать и искать этот мешок с проблемами, с которым могло произойти что угодно.

Мальцев картинно закатывает глаза, скачет в магазин, возвращается оттуда с коробкой конфет и заваливается в деканат. Вываливается он оттуда через тридцать минут, покрасневший, почему-то взлохмаченный, но довольный, держа в вспотевших пальцах листок с адресом Фролова.

Я тихо присвистываю:

— Ты видел, что за райончик?

— И что? И там люди живут, — равнодушно моргает Мальцев и предлагает:

— Погнали?

— Что я ему скажу? — начинаю откручивать заднюю я.

— Да можешь молчать, я сам могу сказать, что не мог сидеть ровно, пока ему и фас, и анфас не совмещу.

И мы едем. Я раньше в этом районе и не бывал никогда — не было предпосылок появляться в таком месте, где средний достаток жителей равняется годовому бюджету небольшой страны.

Возле нужного нам коттеджа мы останавливаемся, а Паха, уже сам смущённый донельзя, спрашивает:

— Тут и охраны, наверное, дофига.

— Звони, чего уж, — я подталкиваю его к двери.

Мы звоним, наверное, минут пять — внутри тишина, и когда мы, уже отчаявшись, собираемся повернуть назад, дверь открывается — в первую секунду мне кажется, что перед нами Илья, но приглядевшись, я вижу, что это высокая, очень стройная женщина лет сорока — а сам Фролов просто её копия, один в один. Те же длинные пепельные волосы, те же большие синие глаза, обрамлённые густыми накрашенными ресницами, тот же прямой нос и тонкие аристократические черты лица.

«По-любому, мать», — мелькает у меня в голове, а Паха уже спрашивает:

— Илья дома? Здрасьте.

Женщина вопросительно смотрит на нас и нараспев спрашивает мелодичным голосом:

— Илья?

Мы тоже смотрим на неё:

— Ну да, Илья. Фролов Илья. Это же ваш сын? — Пашка от нетерпения пытается заглянуть за её спину.

У женщины на лице появляется понимание, и она улыбается:

— Ах, Илай. Вы друзья? Проходите, — она делает приглашающий жест вглубь дома.

Мы с Пахой с недоумением смотрим друг на друга. Первый раз в жизни вижу, чтобы мать называла своего сына придуманным прозвищем. Вся семейка со странностями, ничего не скажешь.

Женщина идёт впереди нас:

— Меня зовут Анна Аркадьевна, а вас, мальчики?

Мы что-то бормочем, но она не переспрашивает, видимо, не так уж нужны ей наши ответы.

— Присаживайтесь, — она указывает на кресла в богато обставленной гостиной, сплошь увешанной картинами, а сама присаживается на диван:

— Так что там с Илой?

— А его что, нет дома?

— Дома? — Анна Аркадьевна изумлённо поднимает красивые брови вверх. — Нет, Ила не живет тут.

— А где он живёт? — уже спрашиваю я.

Женщина делает неопределённый жест рукой:

— Где-то в городе. Что-то случилось?

Пашка смотрит на неё, как на музейный экспонат под стеклом, а она и есть экспонат, потому что на лице её не отражается никаких эмоций. Она спокойна, невозмутима и холодна — Снежная королева на своём троне.

— А вы когда его в последний раз видели?

Анна Аркадьевна задумывается:

— Когда? Ах, ну конечно. Я видела Илу на открытии своей последней выставки. Когда же это было… две недели назад. Он приезжал поздравить меня. Был такой красивый, — она мечтательно вздыхает. — Кстати, такая хорошая фотография получилась, — она берёт с журнального столика фотографию в рамке и протягивает нам.

Я смотрю на неё и вздрагиваю от увиденного сюрреализма. На фото, не отличимые друг от друга как сёстры-близнецы, стоят Илай и его мать, высокие, стройные, с одинаковым макияжем на красивых лицах и в почти одинаковых брючных костюмах. Если бы я точно не знал, что Фролов парень, то я бы ни за что не усомнился, что это девушка.

— Вы художница? — спрашивает Пашка, рассматривая картины на стенах. — Это вы всё нарисовали?

— Написала, — снисходительно поправляет его женщина. — Я это всё написала.

Я тоже смотрю по сторонам. Даже встаю, чтобы лучше рассмотреть, и вдруг перед одной картиной замираю. На ней на коленях сидит Илай, ему тут лет семнадцать, не больше, — вокруг чёрный фон, а он лишь в очень короткой, едва прикрывающей бёдра белой прозрачной юбочке и таких же белых ажурных чулках. Больше ничего на нём нет. И ангельские крылья за спиной, и глаза, поднятые вверх, как будто он молится, а из уголка рта стекает алой дорожкой кровь.

— Впечатляет? — Анна Аркадьевна неслышно подходит сзади. — Это моя любимая. Это была парная работа «Ангел и Демон». «Демона» я давно продала, а вот «Ангела» не могу, самой нравится. А мне за него целое состояние предлагают, — тут она вздыхает. — Надо копию будет сделать и продать, а оригинал у меня будет.

Я с трудом отвожу взгляд от картины, Пашка стоит рядом с открытым ртом и видом, как будто земля сейчас разверзнется под нашими ногами.

— Вы, мальчики, как Илу увидите, пусть мне позвонит, а то он номера всё время меняет — не дозвониться, — женщина улыбается и смотрит в сторону входной двери — понятный намёк, что делать нам тут нечего больше.

Мы молча покидаем этот странный дом, потом минут двадцать стоим возле дороги — Пашка нервно курит, я тоже испытываю дикое желание начать курить тут и сейчас. Потом Мальцев поднимает на меня глаза и подытоживает наши общие мысли:

— Это что, блядь, сейчас было?

========== Часть 15 ==========

Прийти в себя после знакомства с великосветской дамой высшего общества, а по совместительству матерью Ильи было непросто. Вот хоть кто она, но матерью её язык просто не поворачивался назвать. Я понимаю, творческие люди все не совсем от мира сего — сами с этими кругами очень тесно связаны, но от этой дамочки просто дрожь по коже и ощущение такое, будто в террариуме побывал. Красивая, холодная, сытая и ленивая королевская кобра, и сын её под стать ей.

Сын, да только вот считает ли она его сыном?

Илай просто копия своей матери, и ей, судя по всему, это безумно нравится. Не она ли сама своими руками сделала это с ним?

Я ёжусь от этой мысли, а Паха шумно вздыхает и спрашивает:

— Ты видал эту картину? У меня мурахи по всей спине табуном прошлись. Как можно рисовать своего сына в таком образе?

— Писать, Паха, — машинально поправляю его я, а он только отмахивается:

— Да похер, как это называется. Вот скажи, у тебя не встало от этой картины? Она кому такое продаёт? Я представляю — кому. Если от этого ангела хочется дрочить не переставая, то я боюсь представить, что было на другой картине. Она, конечно, талант, но это извращение полное, она больная на всю голову. Теперь не удивительно, почему Илай такой отмороженный.

Да уж, говорить про своего сына, какой он красивый, когда с тобой рядом стоит не парень, а девчонка, и наряжать его в чулочки, и рисовать, блядь — писать, его в этом шлюшьем образе, нет, что-то не так с этой женщиной, что-то не в порядке у неё с головой.

И это вальяжное безразличие к его судьбе, ах, он живёт где-то в городе, и неопределённый взмах рукой — всё это вымораживает просто невъебенно.

Беспокойство же за Фролова становится сильнее, а я тут вспоминаю, что он мне звонил как-то. Роюсь в журнале входящих звонков, да, так и есть, нажимаю на вызов:

«Данный абонент недоступен или находится вне зоны действия сети».

Блядь.

Это было бы слишком просто.

— Что делать? — я растерянно смотрю на Пашку, а тот лишь пожимает плечами.