И тут меня накрывает, потому что я покорно расслабляю рот, и горячий и твёрдый член медленно, очень медленно скользит по моему языку всё глубже и глубже, пока, наконец, не утыкается мне в горло. Я давлюсь, кашляю, на глаза наворачиваются слёзы, а Илай уже делает второй заход, придерживая мой затылок двумя руками.

— Расслабься, я постараюсь не делать тебе слишком больно. Оближи его, — командует он сверху. — Пососи головку, вот так, ещё нежнее. Посмотри мне в глаза.

И вот я, с членом во рту, поднимаю глаза вверх, мысленно представляя, как это выглядит со стороны — грязнейшая в своём разврате картинка.

— Смотри на меня, — глухо говорит Илья, медленно отстраняясь от меня, так, что моих губ касается только головка, и снова входя на всю длину до самого горла:

— Хорошая девочка, старательней соси, дыши глубже.

У меня слюна течёт уже по подбородку, слёзы катятся из покрасневших глаз, ломит челюсть, саднят совсем непривычные к такому обращению губы. Илай начинает ускоряться, крепко зафиксировав мою голову в своих ладонях:

— Положи руку на свой член, — внезапно хриплым голосом приказывает он. — Поласкай себя, так проще.

Я подчиняюсь, действительно, возбуждение, нарастающее во мне, требует выхода, внизу становится так же хорошо под моей сжавшейся на члене рукой, как дискомфортно мне сейчас вверху. Кажется, что губы трескаются от того напряжения, в котором сейчас находятся, уголки рта болят, а Илья уже просто долбит мой рот со скоростью отбойного молотка, всё так же не отрывая от меня взгляда:

— Смотри на меня.

Его член напрягается у меня на языке, и он с громким стоном дёргается так сильно, как в эпилептическом припадке, а я чувствую, что мой рот наполняется тем, что я даже в самых смелых своих фантазиях и представить не мог.

— Глотай, детка, ну же, — Илай держит руку на моём горле, оно сжимается, и я всё же давлюсь, снова кашляю, сперма вперемешку со слюной течёт по подбородку, смешиваясь с моими слезами.

Я пытаюсь отдышаться, но он снова приказывает:

— Додрочи себя, я хочу посмотреть.

Я в полнейшей прострации откидываюсь на одной руке назад, другой сжимаю свой уже на пределе эякуляции член, пара рывков — и меня накрывает такой мощный оргазм, что комната вокруг меня кружится, а я, как на детской карусели, стремительно несусь навстречу безумию.

Я обессиленно опускаюсь на пол, а Илай подходит ко мне, застёгивая свои джинсы, опускается рядом, целует меня в лоб и говорит:

— Вот это была сейчас реальность, детка. Подумай об этом.

Поднимается на ноги:

— Не провожай меня, дверь я за собой захлопну.

========== Часть 12 ==========

Я слышу, как закрывается входная дверь, и со стоном закрываю глаза. Теперь, когда пелена возбуждения спала, я адекватно понимаю, что именно сейчас произошло. Ещё пару минут назад, под воздействием аффекта, в каком-то полубреду, я не совсем осознавал, что именно я делаю, потому что всё вокруг меня в тот момент до такой странности исказилось, что это даже казалось естественным. Но сейчас я вновь прокручиваю по кадрам произошедшее, и меня накрывает такой волной стыда, что внутренности скручивает в остром спазме от перенесённого унижения.

Ситуация, в которой ты вдруг оказываешься игроком за другую команду, где ты никогда не был, не знаешь правила, где белое — это чёрное, а чёрное — это вообще не цвет. До сегодняшнего дня я так был уверен, что если ты получаешь удовольствие от минета, то и тот человек, который склонился в этот момент над тобой, тоже испытывает не меньший кайф.

Оказывается, нифига подобного. То, что сейчас случилось со мной было слишком далеко от кайфа, несмотря на моё возбуждение. Это было какой-то демонстрацией силы, доказательством того, а кто тут на самом деле рулит процессом, подтверждением права сильного. А я тут реально был той самой девочкой, которую тупо поставили на колени и приказали сосать. А так как в этом и есть её предназначение, то и отказаться ей в голову не пришло.

Слишком унизительно, слишком обидно, и ещё целая гамма незнакомых мне прежде эмоций.

Тебя просто поимели, использовали, вытерли об тебя ноги, а ты даже слова против не сказал.

Я поднимаюсь с пола, иду в ванную, смотрю на своё отражение в зеркале.

Ну да, помнится, я рассуждал на тему шлюх… ну, теперь я могу слишком уж близко рассмотреть, как это выглядит. На меня смотрит лицо с покрасневшими глазами, слипшимися ресницами, губами, растерзанными в хлам, с запёкшейся кровью в правом уголке, с подсыхающими потёками на подбородке.

Здравствуй, детка. Сколько тебя ебало? Семеро сразу? Да ты секс-машина просто. Пиздец.

Лезу под душ, включаю воду погорячее, стою так, опершись руками о стену минут тридцать. Потом, обернув вокруг бёдер полотенце, иду на кухню: где-то тут была начатая бутылка виски — срочно выпить, чтобы та пружина, которая сейчас с каждой минутой всё туже закручивается у меня в груди, хоть немного ослабла, потому что сдерживаться становится всё труднее и труднее, и больше всего хочется расхуярить тут всё, что под руку попадётся. Пью прямо из горла, тут же начинает немилосердно щипать губы и трещинки в уголках рта, но я всё равно пью, чтобы хоть чуть-чуть отпустило.

Вспоминается эта замечательная фраза, что парни не плачут, но мне сейчас так хочется разрыдаться, как той маленькой девочке, у которой злые мальчишки отобрали любимую куклу, что я бью кулаком в стену, чтобы боль немного отвлекла меня от отходняка после такого «охуенного» секса.

А что я хотел вообще? Я возомнил себе, что я такой особенный, что я чем-то отличаюсь от других, кто не раз и не два подкатывал к Илаю с предложениями о сексе. И сколько таких, кого тот вот так же, как меня, нагибал, потому что как-то так получается, что когда процесс уже запущен, то поезд едет именно по маршруту, который он проложил, а тебе и на ум не приходит, что тут может быть и другая дорога.

Теперь мне даже смешно от мысли, что тогда Михей думал, что можно сделать из Фролова жертву насилия. Теперь я даже не сомневаюсь, что Илья мог всё обставить так, что Михей и в самом деле умолял его, что сам, по своему желанию захотел встать перед ним на колени, сам просил позволить отсосать тому.

Да уж, такого гнобить ни у кого так просто не получится, такой сам загнобит, кого хочет. Как теперь верить в эти мифы про забитых и лишённых прав геев? Кто так говорит, те просто Фролова не видели.

Как мне теперь с этим жить? Как мне теперь идти в понедельник на занятия, и знать, что там я увижу его? И как он будет вести себя после того, что сегодня произошло? С Фролова станется отпустить перед всей аудиторией одну из своих шуточек — полуправду-полунамёк, после которой очень трудно будет сохранить достойное лицо. А его поведение будет зависеть от того, с какой целью он всё-таки приходил сегодня. Продолжить месть или всё же заставить меня забыть о своих мыслях в отношении него?

Понятия не имею, и стараюсь об этом сейчас не думать. Я просто сижу на полу и тупо допиваю то, что ещё осталось в бутылке. В голове уже шумит, мысли путаются, но мне надо ещё, чтобы совсем отрубиться от этой сраной действительности, потому что она в один момент перестала быть прекрасной и вселяющей надежды на будущее и веру в радужные перспективы.

Моя действительность напоминает сейчас кошмар наркомана, потому что выбраться я из него теперь не смогу, как ни старайся.

Я утыкаюсь затылком в холодильник, сижу так час, два, может, больше. Из прострации меня выводит звонок в дверь. Я поднимаюсь, иду открывать. На пороге стоит взлохмаченный Мальцев:

— Ты что трубку не берёшь? Я тебе уже раз двадцать звонил, думал, что случилось.

Я пожимаю плечами, не слышал я никакого телефона, да и вообще, меня тут не было, я выходил в другую реальность, где я не я, и правда там другая.

Пашка тащится следом за мной на кухню, с удивлением смотрит на пустую бутылку, валяющуюся на полу:

— Ты что, бухаешь тут? Что за повод?

Я снова опускаюсь на пол: