— У меня никого не было, — вырвал его из размышлений тихий, какой-то обречённый голос Нонга. Тот всё ещё сидел, не подняв головы. — В полноценном смысле — не было.
Маленькое чудовище где-то внутри угрожающе клацнуло зубами. Резко испортившееся настроение заставило вновь напрячься каждую мышцу в теле и поглубже сунуть руки в карманы.
— Так было или… — Артит проклинал себя за то, что не смог промолчать. Он делал только хуже, всегда, идя на поводу у своего эгоизма.
Умом он понимал, что Конгфоб взвинчен не меньше его самого, знал, чего ему стоило открыться. Но мысль, что кто-то дотрагивался до его — его! — Нонга отчего-то приводила в состояние неконтролируемого бешенства.
Конг наконец поднял голову. На бледном лице застыла горькая ухмылка, и юноша произнёс, глядя прямо в сощуренные глаза Пи:
— О, так вот, что именно тебя интересует? — он помолчал, наблюдая, как красные пятна покрывают шею и скулы наставника и продолжил негромко: — Было, в таком случае. До тебя я встречался с несколькими девушками. Мы не заходили дальше предварительных ласк, всё-таки я на тот момент ещё не являлся совершеннолетним.
Внутри Ройнапата бушевали странные эмоции: гнев, ревность и необъяснимое облегчение. Парень сделал пару шагов и обессилено повалился на кровать, закинув за голову руки.
Наверное, он должен был решиться на ответное откровение. Наверное, это было бы честно. Но слова комом застряли в горле, и старшекурсник поспешно сглотнул, осознав, что не может. Просто не может!
Однако ответа от него и не требовали. Конгфоб снова сгорбился и, уткнувшись невидящим взором в пол, сообщил:
— Это давно перестало иметь какое-либо значение, Пи’Артит.
Наставник приподнялся, непонимающе посмотрев на младшего. Тот вскинул на него взор и снова горько усмехнулся:
— Недавно я понял, что до тебя вообще никого по-настоящему не хотел.
— Кхм, — на большее моментально засмущавшегося Ройнапата попросту не хватило. Юноша сел, невольно скопировав позу Нонга, и отвёл глаза в сторону: — Зачем ты мне это говоришь?
— Зачем? — изогнулась тонкая бровь. — О, пожалуй, затем, чтобы ты понял: мне в одном помещении с тобой находиться невыносимо. Вижу тебя — и всё. В голове только картины того, как я раздеваю тебя и раскладываю на постели. Как ласкаю от макушки до кончиков пальцев, как ты выстанываешь моё имя в момент оргазма.
— Извращенец, — заалев по самые уши, фыркнул Артит.
Господи, как Конгфоб умудрялся так резко изменять настрой? Минуту назад они ругались, а теперь он сидит и не знает, куда спрятаться от этого голодного взора. Не то чтобы ему не нравилось, просто всё это было как-то резко, стремительно, без подготовки. Не признаваться же, в самом деле, что он о том же самом только и думает последние двое суток…
Словно почувствовав настроение Пи, Конгфоб встал и приземлился прямо на пол подле кровати, крепко сжав вспотевшие ладони наставника и уверенно заглянув тому в глаза:
— Я не извращенец, Пи’Артит. А всего лишь по уши влюблённый девятнадцатилетний парень. И если тебя так сильно беспокоит моя неопытность… — он осёкся, мучительно прикусив нижнюю губу. — Ты знаешь, я умею учиться. Нет на свете той вещи, которую мне не под силу освоить. И я научусь. Обещаю.
Лидер инженеров вздрогнул. Такой Конг — сильный, властный, уверенный — всякий раз заставлял его тушеваться, нервничать и в то же время привносил в душу ясность и парадоксальный покой. Такому не страшно было довериться. Такой не предаст и не высмеет.
Может, именно поэтому, Артит разлепил непослушные губы и едва слышно ответил:
— Придурок… Говоришь так, будто я в этом деле гуру.
— Но разве… — недоумение на лице младшего медленно сменялось каким-то отупелым восторгом, и наставник поспешил пояснить:
— Нет. Когда бы? У меня дел по горло, на мне целый курс висит с вами, идиотами, в придачу.
Взгляд Сутхилака стал таким… Пи подумал, что, пожалуй, не существует слов, способных описать это. В нём чередовались страх и обожание, граничащие с настоящим помешательством. Так, наверное, рождаются звёзды и формируются галактики. На дне чёрных зрачков — целая вселенная, в сердце которой единственное Солнце.
Эмоции, распирающие первокурсника изнутри, передались самому Артиту, и он прерывисто задышал, будто в замедленной съёмке подаваясь вперёд. Их губы встретились на полпути, и поцелуй вышел нежным, немного неловким и робким.
Пальцы Нонга дрожащим движением обвели точёную линию челюсти и зарылись в чёрные, взъерошенные волосы. И Ройнапат понял — Конгфоб обещал. Сегодня, завтра, в любое мгновение, если только он позволит…
С тихим влажным звуком наставник оторвался от тёмных губ возлюбленного. Тот тепло улыбнулся, давая ему отдышаться, и произнёс, так и не убрав руку от волос Пи:
— Давай сделаем перерыв. Я утром купил риса с курицей, надо лишь разогреть. Потом ты мне поможешь с матанализом, а вечером посмотрим какой-нибудь фильм. Ты же останешься?.. — на последних словах в голосе его появилась неуверенность, и Артит поспешил кивнуть. — Хорошо.
Наблюдая за тем, как Сутхилак прибирается на столе, третьекурсник тайком дотронулся до своих губ. Те всё ещё горели, словно храня воспоминание о прикосновении. Он смущённо улыбнулся, осознав, что напряжение исчезло.
Теперь они и правда могли сосредоточиться на занятиях, ведь вечером…
Всё будет вечером.
***
Из-за приоткрытой балконной двери доносились негромкие голоса студентов, отдыхающих от занятий: весело щебетали о чём-то девчушки, им громко вторили юноши… Предзакатное солнце, почти исчезнувшее за линией крыш, осыпало потальным золотом медленно остывающие после дневного зноя провода. На них иногда садились птицы и оглашали округу звонкой трелью, предупреждая о надвигающейся ночи.
За окном постепенно темнело, небо окрасилось багряными всполохами, причудливо отобразившимися светлых стенах комнаты. Необыкновенно гармоничное сочетание — смешение алого, жёлтого и розового — сделало скромные апартаменты Конгфоба завораживающе красивыми, придав им какой-то лукаво-интимный вид. Вот чуть смятое покрывало на обычно идеально заправленной кровати — глубокие складки, сохранившие очертания тела Пи’Артита, похожи на хитрый прищур. Ворох исписанных листов в мусорной корзине — её решётчатая тень, похожая на затянутую в сетчатую перчатку руку, почти достигла оставленного на полу рюкзака Конга… И всё вокруг — немного таинственное, тёплое и уютное.
В целом вечер был приятным и сонным. Для всех, но только не для двух юношей, сидящих за приземистым столиком подле большого не зашторенного окна.
Ройнапат методично жевал совершенно безвкусную курицу и твердил про себя одну единственную фразу: «Успокойся». «Успокойся», — заклинал он, усердно работая челюстями. Вероятно, не такой уж и пресной была запечённая птица, да и рис, приправленный специями — тоже. Только вот кусок буквально не лез в горло, однако юноша, повинуясь врождённому упрямству, продолжал с деланным равнодушием закидывать в себя еду. Зачёрпывал ложкой кашу, рассматривал её какое-то время и с обречённым вздохом открывал рот.
За последние, прошедшие в гробовой тишине полчаса он так и не осмелился поднять взор на Конгфоба, уплетающего нехитрую снедь с присущей ему изящностью.
От грохочущего под рёбрами сердца делалось физически дурно, и Артит несколько раз порывался вскочить и позорно ретироваться.
Ему было страшно. Он и сам не смог бы внятно ответить, чего именно боялся: оплошать или не совладать с собой. Конг, сидящий на расстоянии вытянутой руки, источал какой-то немыслимый, иррациональный жар. Казалось, прикоснись — и обожжёшься. Этот жар притягивал, подобно открытому пламени, в котором находят свою бесславную кончину глупые мотыльки. И наставник ощущал себя тем самым безмозглым насекомым, слепо несущимся навстречу верной погибели — яркой, красивой и молниеносной.
Периферическим зрением он уловил движение: младший отодвинул от себя почти нетронутый контейнер. Музыкальное запястье обессилено опустилось на столешницу, а тонкие пальцы принялись ритмично постукивать по деревянной поверхности.
