– Ого, а маленькая девочка храбрее, чем ее отец, – сказал старший. – Просто смирись, девочка. Наш господин так постановил.
Тонкий тоже спешился и посмотрел на девочку, ухмыляясь.
– Знаешь, девчонка, после таких слов я могу убить тебя. Оскорбление вышестоящих это преступление, которое карается смертью.
– Нет! Не трогайте мою дочь! Она не хотела! Она просто маленькая девочка! Она ничего не понимает! Проявите милость!
– Ты все еще не знаешь своего места, мужик. Нет, не так. Ты без земли, дохода, имущества, даже здоровья. Ты никто. Кто ты такой, чтобы мне указывать? – издевался тонкий. – Только из-за этого. Да. Думаю, я сделаю это.
И он вытащил свой меч. Нет! Нет! Этого не может быть! Глаза Мии стали огромными и круглыми. Она упала на колени рядом с Коута-сан, который молил о пощаде, кланяясь так низко, как только мог. Его лоб почти касался земли.
Это так неправильно.
Старший копался в своей сумке, и было ясно, что он не видит в происходящем ничего плохого.
Мия так напугана. Коута-сан велел Кеншину оставаться внутри. Но как он мог оставаться внутри? Разве он не хвастался Мие, что он мечник? Разве он не хотел быть героем? Эти самураи не правы и злы! И Мия так испугана. Больше некому их остановить. Некому, кроме него. Он воин-герой. Кеншин сглотнул. Кента подтолкнул его:
– Да. Давай. Мы можем это сделать.
Кеншин вышел. И прежде чем он успел сказать хоть слово, тонкий заметил его.
– Ого, иностранное отродье. Что ты здесь делаешь? Где твоя семья?
– Я не иностранец, – ощетинился Кеншин. – И у меня нет семьи. – А потом, просто потому, что так говорил Мастер, добавил, – вам не нужно знать больше. Просто отпустите их! Я буду защищать Мию и Коута-сана!
– Ты будешь защищать их? Чем? Этим ножичком? Ха! Иностранный паршивец носит японский меч. Как-то это неправильно. – И прежде чем Кеншин успел ответить, и что-то сделать, другой зажег факел и бросил его на крышу дома.
– Вы не можете это сделать!
– Мы можем и мы сделаем. У нас есть приказ, – насмехался над ним тонкий. Кеншин никогда раньше не чувствовал себя таким сердитым. Ему хотелось ранить тонкого. Ему хотелось победить самураев и спасти Мию! Закричав на самурая, он положил руку на меч и сосредоточился на том, который лениво стоял рядом с лошадью, шагнул вперед, готовый к броску…
– Угх, – подавился Кеншин. Что? Кто-то держал его за горло. Я не могу дышать!
Кеншин вцепился в руку, держащую его за горло, слезы набрякли в глазах. Другая рука скользнула к его мечу, вынула его и бросила тонкому:
– Вот, еще один для твоей коллекции, Дзюро-сан.
Мия плакала рядом с отцом. Коута-сан все еще кланялся, но поднял глаза и пробормотал умоляюще:
– Мальчик не с нами. Просто заберите его и оставьте мою дочь. Пожалуйста.
Нет, нет… Этого не может случиться… Это же так, как раньше…
Кеншин чувствовал себя беспомощным. Он упорно тренировался, чтобы пользоваться мечом. Но как он может защитить других, если даже не может постоять за себя? Слезы навернулись на глаза. Нет. Сдаться не вариант.
Кеншин пытался ударить, поцарапать, вывернуться… Ничего не помогало. Хватка за горло была слишком сильна. Нет. Он был беспомощен. Слишком маленький, слишком слабый! Снова!
– Помогите.
Кента бился в стену, разделяющую их, и Кеншин чувствовал это.
– Помогите.
А потом дух потек сквозь стену.
Его тело словно сдвигалось самостоятельно. Удар, и хватка на горле ослабла. Они втянули воздух, помчались, присели, чтобы взять меч и нанесли удар. Кровь брызнула над ними. Их это не волновало. Не время для этого. Они обернулись назад. Старший самурай стоял на корточках, пытаясь отдышаться, держа руки у промежности. Он поднял голову и грубо выругался, доставая меч.
– Я убью тебя, сукин сын!
Они увернулись от удара над головой и ударили по рыхлой позиции. Лезвие прошло глубоко, прорезая кожу и кишечник. Глухой стук звучал между ними. Они пытались отдышаться, но не могли. Сердце билось так быстро, словно хотело вырваться из груди. Дыши! Им нужно дышать! Но они ничего не видели!
Этот запах крови… кровь… кровь…
Крик. Кто-то кричит. Но они так устали… устали…
Крики. Дым, от чего так трудно дышать. Что-то громко треснуло.
– … не мог видеть, как он двигается. Они просто упали, мертвые…
– Что вы собираетесь делать?
– Что я буду делать? Что мне делать? Они убьют меня за это! Будут охотиться на меня и убьют меня.
– Соберитесь! Вы этого не делали. Вы не могли этого сделать, и даже они это поймут.
– Кто знает, что они поймут и что будут делать? Самураи всегда делают то, что им хочется. Моя семья! Что мне делать?
– Уходите. Исчезните. Если вас найдут и начнут задавать вопросы, просто скажите правду.
– Правду? А что я им скажу? Что демон убил их товарищей? Демон, которого не могли увидеть человеческие глаза? Демон…
Смех.
– Чего бы мне это ни стоило, я извиняюсь. Вот, возьмите это. С этими деньгами у вас будет возможность сменить имя и начать жизнь заново.
– Я не могу быть благодарен вам. Вы принесли горе моей семье. Просто забирайте своего ребенка-демона и уходите. Оставьте нас.
– Хорошо.
Сильные руки подняли их. Они чувствовали себя в безопасности, но такими уставшими… Что за дым и треск? Они пытались открыть глаза, чтобы посмотреть.
Деревня, оставшаяся за спиной, была объята пламенем.
О, так вот что это за треск…
Он медленно просыпался. Голова болела, словно кто-то стучал молотком по вискам.
Рядом трещит костер. Пламя? Деревня горит! Нет!
Он открыл глаза. Больно! Он покачнулся. Костер. Небо, темное вечернее небо. Лес вокруг него, одежда висит на дереве – его рубашка, штаны и белый плащ. Моя одежда! Во что же я одет? Он посмотрел вниз. О, запасная рубашка. Моя рубашка…
– Вижу, ты, наконец, проснулся, Кеншин.
Мастер! Взрослый мужчина сидел у костра, раздувая пламя. Но Кеншин… Кеншин был… это… не я?
Кто я?
Воспоминание оказалось в пределах досягаемости. Двое мужчин, один тонкий, другой постарше, с мечами. Маленькая девочка, Мия, плачет. Ее отец молит на земле…
Он потрогал лоб. Что случилось?
– Кеншин.
Кеншин это его имя, но он не Кеншин.
Другое воспоминание, на этот раз мальчика. «Мне очень нравится мое имя. Думаю, ты тоже можешь иметь имя. Кента…»
Но он был не Кента. Кента, Кеншин… Ни один из них. И оба сразу.
– Кеншин, посмотри на меня. Вынь голову из облаков и посмотри на меня. Вот так, мальчик. Сосредоточься.
Это Мастер. Он поддерживал их голову. Мастер выглядел очень обеспокоенным. Почему он волнуется? Они посмотрели на него, потому что он так велел.
– Хороший мальчик. Следи за моим пальцем.
Они сделали, потому что они были хорошим мальчиком. Они всегда хотели быть хорошим мальчиком. Они не могли заботиться меньше о том, чтобы быть хорошим мальчиком. Они медленно обвели взглядом пространство, но голова все еще болела, и они так устали. Так устали…
– Устали, – сказали они Мастеру, потому что Мастер всегда хотел знать, когда они не могут продолжать, и после этого закрыли глаза.
– Нет, глупый ученик. Ты не можешь заснуть! Сосредоточься!
Глупый…
Им очень не нравилось, когда их называют глупым. Они не глупые. Они не возражали, если их назовут глупым. Это просто показывает, что Мастер заботится о них.
О, так больно, так плохо.
– Что-то не так с твоей ки.
Ки?
Холод. Стена. Дух. Он потек сквозь стену. Сквозь стену. Стена, разделявшая двоих…
Стена!
Они сконцентрировались. Да. Стена была там, с отверстием в ней. Но духа за ней не было. Он был на неправильной стороне. Они были вместе на одной стороне.
Их голова болела. Они были утомленными и запутавшимися, но они не хотели болеть. Они хотели остановить боль.
Да, стена и отверстие в ней.
– Назад на другую сторону… – подумал один. Другой согласился. – Должен вернуться на свою сторону.
