Лайза желала мне добра. Сказала, что в случае нужды всегда готова мне помочь. Мы никогда больше не разговаривали.

И вот теперь я вглядываюсь в лицо, которое смотрит на меня с книжной обложки. Замечательный снимок. Чуточку подретушированный, но без вульгарщины. Дружелюбные глаза. Небольшой нос. Подбородок, наверное, чуть тяжеловат, немного высоковат лоб. Не идеальная красавица, но хорошенькая.

На фотографии она не улыбается. Книги подобного рода не дают оснований для улыбок. Губы сжаты как раз настолько, чтобы в лице не было ни особого веселья, ни чрезмерной суровости. Идеальный баланс серьезности и самодовольства. Я представляю себе, как Лайза тренировала такое выражение перед зеркалом. Как же грустно от этой мысли.

Потом я думаю, как она лежала, скрюченная, в ванне с ножом в руке. Эта мысль еще хуже.

Нож.

Что-что, а это мне непонятно даже больше, чем акт самоубийства как таковой. Случается всякое. Жизнь – отстой. Порой кто-то не может справиться и решает уйти. И как бы печально это ни было, такое случается сплошь и рядом. Даже с такими, как Лайза.

Но она использовала нож. Не пузырек лекарств с водкой. (Первое место в списке моих предпочтений, если до этого когда-нибудь дойдет). Не ласковые и роковые объятия угарного газа. (Второе место). Лайза предпочла лишить себя жизни тем же самым орудием, которым ее чуть не закололи несколько десятилетий назад. Надо полагать, полоснула себя лезвием по запястьям, стараясь вонзать его как можно глубже, чтобы завершить то, что начал Стивен Лейбман.

Помимо своей воли я начинаю гадать, что было бы, если бы мы и дальше друг с другом общались. Не исключено, что мы встретились бы лично. Может быть, стали бы друзьями.

Может, я бы ее спасла.

Я возвращаюсь на кухню и открываю ноутбук, которым главным образом пользуюсь для работы с блогом.

После быстрого поиска в «Гугле» я прихожу к выводу, что новость о ее смерти еще не разлетелась по Интернету. Но это неизбежно случится, причем очень скоро. А вот как это повлияет на мою собственную жизнь – большой вопрос.

Спустя несколько кликов я оказываюсь на «Фейсбуке», в этом тоскливом болоте лайков, ссылок и грамматических ошибок. Лично я не связываюсь с соцсетями. У меня нет «Твиттера». Нет «Инстаграма». Много лет назад у меня был аккаунт на «Фейсбуке», но я удалила его, после того как на меня подписались слишком много сочувствующих и слишком много сдвинутых на Последних Девушках совершенно неизвестных мне людей прислали заявки в друзья. Теперь у меня осталась только страница моего блога. Неизбежное зло. Через него я могу без проблем зайти на страничку Лайзы. В конце концов, она была подписана на страницу «Сладости Куинси».

Страничка Лайзы превратилась в виртуальную мемориальную стену, испещренную соболезнованиями, которые она уже никогда не прочтет. Я прокрутила вниз несколько десятков надписей, в основном банальных, но искренних.

«Мы будем скучать, Лайза-Пайза! Чмоки».

«Никогда не забуду твою милую улыбку и удивительную душу. Упокойся с миром, Лайза».

Самое трогательное сообщение оставила шатенка с глазами олененка по имени Джейд.

«Ты вышла победителем из самой сложной в твоей жизни ситуации, и это помогло мне справиться с самой сложной ситуацией в моей. Ты всегда меня вдохновляла, Лайза. И теперь, когда ты присоединилась к ангелам на небесах, приглядывай за теми, кто остался здесь, внизу».

Среди множества фотографий, которые Лайза запостила за последние несколько лет, я обнаруживаю одну с Джейд. Она сделана три месяца назад, на ней они щека к щеке позируют, по всей видимости, в парке развлечений. На заднем плане перекрещиваются деревянные опоры американских горок. В руках у Лайзы огромный плюшевый медведь.

Искренность их улыбок не вызывает сомнений. Такую радость невозможно подделать. Видит Бог, я пыталась. В то же время их окружает едва заметный ореол потери. Я вижу это по глазам. Точно такая же подсознательная печаль всегда просачивается на мои фотографии. На прошлое Рождество мы с Джеффом отправились в Пенсильванию к моей маме и в какой-то момент решили сфотографироваться втроем на фоне дерева, делая вид, что мы настоящая благополучная семья. Потом, разглядывая снимки на компьютере, она, ошибочно приняв напряженную ухмылку на моем лице за гримасу, спросила: «Куинси, неужели так трудно было улыбнуться?»

Полчаса я роюсь в Лайзиных фотографиях, знакомлюсь с разрозненными частичками ее жизни, так непохожей на мою. Хотя она не вышла замуж, не пускала прочно корни и не завела детей, ее жизнь казалась насыщенной и осмысленной. Лайза окружила себя людьми – близкими, друзьями, такими девушками, как Джейд, – которым необходимо было участие. Стоило мне захотеть, и я тоже стала бы одной из них.

Но вместо этого я сделала нечто противоположное. Стала держаться от людей на безопасном расстоянии, а при необходимости и отталкивать их. Обретать и вновь терять близкие отношения – это роскошь, которую я не могу себе позволить.

Вглядываясь в снимки Лайзы, я мысленно представляю себя рядом с ней. Вот мы вместе позируем на краю Большого Каньона. Вот стираем с лиц водяную пыль перед Ниагарским водопадом. Вот вместе с другими женщинами синхронно поднимаем ноги в двухцветных ботинках посреди боулинг-клуба. Подпись под фотографией гласит: «Подруги по боулингу!»

Взгляд задерживается на изображении, которое Лайза выложила три недели назад. Сэлфи, снятое широким углом с немного завышенной точки. На нем Лайза держит в руке бокал вина, стоя в обшитой деревянными панелями комнате, по виду гостиной. Под снимком надпись: «Время пить вино! Ха-ха-ха!»

За ее спиной виднеется девушка, частично обрезанная перекошенным кадром. Она напоминает мне фотографии, якобы изображающие Снежного человека, которые иногда показывают в идиотских телепередачах о паранормальных явлениях. Она не смотрит в камеру, и в кадре видно только размытое пятно черных волос.

Даже не видя лица этой неизвестной женщины, я чувствую, что мы с ней похожи. Мне тоже пришлось отвернуться от Лайзы и в одиночку укрыться на заднем плане.

Я превратилась в смазанное пятно – в черную кляксу, на которой нельзя разглядеть ни одной детали.

Поначалу, думая об этом домишке, Куинси представляла себе какую-то сказку, главным образом в силу его причудливого названия.

«Сосновый коттедж».

От его звуков в голове тут же возникли образы принцесс, гномов и лесовиков, жаждущих сделать всю работу по дому. Но когда внедорожник Крейга покатил по гравийной подъездной дорожке и домик наконец предстал их взору, Куинси поняла, что воображение сыграло с ней злую шутку. Действительность оказалась далеко не такой романтичной.

Снаружи «Сосновый коттедж» представлял собой прочное, приземистое и очень практичное строение. Он выглядел не намного более сложным, чем домик из детских кубиков. Окруженный соснами, возвышавшимися над шиферной крышей, домик казался меньше, чем был на самом деле. Деревья, переплетаясь ветвями, окружили дом плотной стеной, за которой виднелись еще ряды стволов, молчаливо тянущихся во всех направлениях.

Темный лес. Это и была сказка, которую искала Куинси, только придумал ее не Дисней, а братья Гримм. Когда девушка вышла из машины и всмотрелась в густую чащу, где-то глубоко в душе кольнуло мрачное предчувствие.

– Так вот как выглядит место, куда ворон костей не заносил, – заявила она, – стремновато.

– Вот трусиха, – сказала Жанель, выходя из внедорожника вслед за Куинси и вытаскивая даже не один, а целых два чемодана.

– Вот барахольщица, – парировала Куинси.

Жанель показала ей язык, замерла и оставалась в этой позе до тех пор, пока Куинси не сообразила, что ее таким образом просят взять фотоаппарат и запечатлеть этот миг для потомства. Она покорно вытащила из сумки новенький «Никон» и несколько раз щелкнула затвором. А потом, когда Жанель перестала корчить рожицы и попыталась поднять оба чемодана своими худенькими ручками, сделала еще пару кадров.