– Куин-сиии, – сказала подруга певучим голосом, который был ей так хорошо знаком, – не поможешь мне все это отнести? Ну пожалуйста!

Куинси повесила камеру на шею.

– Ну уж нет. Сама брала это барахло, сама его теперь и таскай. Ты же и половиной всего этого не воспользуешься.

– Но так я ко всему готова. Разве это не девиз настоящих бойскаутов?

– Будь готов! – сказал Крейг, таща мимо них переносной холодильник на своих крепких плечах. – Надеюсь, ты не забыла вместе с багажом захватить ключ от этого домика.

Воспользовавшись предлогом побросать чемоданы, Жанель стала шарить по карманам джинсов и некоторое время спустя нашла ключ. Потом подскочила к двери и хлопнула по кедровой дощечке с названием.

– Может, сфоткаемся все вместе? – предложила она.

Куинси установила фотоаппарат на крышу внедорожника Крейга и запустила таймер автоспуска. Потом побежала и встала вместе с остальными у входа в домишко. В ожидании контрольного щелчка затвора все шестеро улыбались.

Команда Ист-Холла, как окрестила их еще на первом курсе Жанель. Они остались закадычными друзьями и теперь, проучившись два месяца на втором.

Когда снимок был сделан, Жанель торжественно отперла и распахнула скрипучую дверь.

– Ну, что скажете? – спросила она, не дав остальным ни секунды, чтобы оценить обстановку. – Уютно, правда?

Куинси согласно кивнула, хотя в ее представления об уюте не вписывались ни медвежьи шкуры на стенах, ни истоптанный ковер на полу. Она бы назвала стиль интерьеров «рустикальным», правда, не была уверена, предполагает ли он наличие ржавых кругов на раковине и бурый цвет воды, лившейся из крана в единственной ванной.

Зато здесь было довольно просторно. Четыре спальни. На задах терраса, доски которой почти даже не скрипели, когда по ним ступали. Большая гостиная с камином из камня – по размерам сравнимая с комнатой, которую заняли Куинси и Жанель. Рядом аккуратная поленница.

Этот домик – подумать только, на все выходные! – Жанель подарили на день рождения мать и отчим. Им очень хотелось быть классными родителями, которые относятся к детям как к друзьям. Которые понимают, что их дочь, студентка колледжа, все равно будет пить алкоголь и курить черт знает что, поэтому предпочитают сами снять для нее домик в горах Поконо, где она сможет все это делать относительно безопасно. Сорок восемь часов без кампуса, старост на этажах, студенческих столовых и пропусков, которыми приходилось проводить в пазах специальных приемников у каждой двери и лифта.

Но еще до начала праздника Жанель приказала всем сложить мобильные телефоны в небольшой деревянный ящичек.

– Никаких звонков и эсэмэсок и точно никаких фоток и видео, – заявила она, запихивая ящичек в бардачок внедорожника.

– А как насчет моей камеры? – спросила Куинси.

– Можешь пользоваться. Но фотографировать будешь только меня, и так, чтобы получалась я хорошо.

– Ну разумеется, – ответила Куинси.

– Отнесись к этому серьезно, – предупредила Жанель, – если что-нибудь просочится на «Фейсбук», я тебя удалю из друзей. И в социальных сетях и в реальной жизни.

Потом по ее сигналу все бросились врассыпную по комнатам, причем каждый старался занять самую лучшую. Эйми и Родни заграбастали себе спальню с резиновым, наполненным водой матрацем, который дико всхлипнул, когда они на него бросились. Бетц, у которой не было парня, смиренно заняла комнату с двухъярусной кроватью и сразу же завалилась на нижний ярус с огромным талмудом «Гарри Поттер и дары смерти». Куинси затащила Жанель в комнату с двумя односпальными кроватями, стоявшими у стен точно так же, как в их комнате в общежитии.

– Прямо родной дом, – сказала Куинси, – ну, или что-то в этом роде.

– Действительно мило, – ответила Жанель, но в ее словах чувствовалась какая-то пустота, – хотя если честно, я даже не знаю.

– Можно занять другую комнату. Это же твой день рождения, право выбора за тобой.

– Ты права. И я выбираю, – Жанель схватила Куинси за плечи, стащила с бугристой кровати, – спать одной.

Она повела подругу в комнату в конце коридора. Будучи самой большой в доме, та могла похвастаться эркером, из окна которого открывался великолепный вид на лес. На стенах яркими цветными лоскутами красовалось несколько пестрых домотканых покрывал. На краешке широченной кровати сидел Крейг. Взгляд его упирался в пол, в точку между носками высоких кроссовок. Его руки были сцеплены в замок, большие пальцы вращались вокруг друг друга. Когда Куинси переступила порог, он поднял голову. В его застенчивой улыбке она углядела проблеск надежды.

– Я уверена: здесь тебе будет гораздо удобнее, – сказала Жанель таким тоном, будто кому-то незаметно подмигнула, – повеселитесь тут как следует.

Она подтолкнула Куинси бедром, побуждая ее пройти дальше в комнату. После закрыла дверь и, тихо хихикая, отправилась к себе.

– Это была ее идея, – заметил Крейг.

– Надо думать.

– Вряд ли мы должны…

Он осекся, предоставляя Куинси возможность самой заполнить пропуски. Оставаться наедине в этой комнате? Переспать, как решила за них Жанель?

– Все в порядке, – сказала она.

– Куинни, ну правда. Если ты не готова…

Куинси села рядом с ним и положила руку на его дрожащую коленку. Крейг Андерсон, восходящая звезда баскетбола. Зеленоглазый брюнет, долговязый и оттого еще более сексуальный. Из всех девушек в университете он выбрал именно ее.

– Все в порядке, – повторила она со всей искренностью девятнадцатилетней девушки, которая прощается со своей девственностью, – я рада.

Джефф обнаруживает меня на диване с книгой Лайзы на коленях и зареванными после целого дня слез глазами. Когда он ставит на пол кейс и заключает меня в объятия, я кладу ему голову на грудь и вновь принимаюсь рыдать. После двух лет ухаживаний и еще двух совместной жизни он, даже не спрашивая, уже знает – что-то случилось. Поэтому просто дает мне выплакаться. И только когда на воротнике его рубашки не остается сухого места, я говорю:

– Лайза Милнер покончила с собой.

Он крепче прижимает меня к себе.

– Та самая Лайза Милнер?

– Да, та самая.

Больше ему ничего не требуется. Все остальное он понимает и сам.

– Ох, Куинни, бедная ты моя. Поверь, мне очень жаль. Но когда? Что произошло?

Мы садимся на диван, и я сообщаю Джеффу подробности. Он слушает с обостренным интересом – побочный эффект его работы, где ему приходится сначала поглощать всю доступную информацию, а потом ее просеивать.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает он, когда я заканчиваю свой рассказ.

– Хорошо, – отвечаю я. – Но это сильный удар. И я скорблю. Надо полагать, это глупо.

– Нет, – произносит Джефф, – у тебя есть все причины расстраиваться.

– Ты думаешь? Но ведь мы с Лайзой даже никогда не виделись.

– Неважно. Зато много говорили. Она тебе помогла. Вы были родственные души.

– Мы были жертвы, – возражаю я, – и это единственное, что нас объединяло.

– Куинни, не надо упрощать то, что произошло. Не со мной.

Это говорит государственный защитник Джефферсон Ричардс. Он начинает выражаться, как адвокат, всякий раз, когда не согласен со мной. Но такое случается нечасто. Обычно же он просто Джефф, бойфренд, который никогда не против поваляться в обнимку. Который готовит куда лучше меня и чей зад выглядит просто сногшибательно, когда он надевает костюм и отправляется в суд.

– Мне не дано понять, что случилось с тобой в ту ночь, – говорит он, – как и любому другому. Это под силу только Лайзе и второй девушке.

– Саманте.

Джефф с отсутствующим видом повторяет это имя, будто прекрасно знал его и без меня.

– Да, Саманте. Я не сомневаюсь – она чувствует то же, что и ты.

– Но это бессмысленно, – возражаю я, – мне непонятно, зачем Лайзе кончать с собой после всего, что она пережила. Получается, все было напрасно. Я думала, она сильная.

В моей голове опять раздается ее голос: