Майк в третий раз налил себе бурбон. Он так крепко держался за стакан и стойку, будто бар обеспечивал ему необходимую стабильность, чтобы вынести это жалкое состояние. Сделав глубокий вдох, он рассказал, как все начиналось.

Летом девяностого года они с Харри решили заняться продажей страховок для тогда еще граждан ГДР. Это были легко заработанные деньги, и они решили заниматься этим до тех пор, пока не заработают достаточно основного капитала, чтобы основать свою фирму. Однако у Харри дела шли хуже, он продавал намного меньше страховок, чем Майк. Зарплата была невысокой, больше всего денег можно было заработать на комиссионных сборах, но и их едва хватало. Страховой бум длился весь год вплоть до середины следующего года, когда началось перенасыщение рынка как на западе и заработки упали. У Майка с этим не было проблем, так как он на протяжении двух лет удачно продавал страховки и смог отложить достаточно много денег. У Харри напротив почти не было накоплений.

— Я не мог его ждать,— сказал Майк. — Вернее, не хотел. Понимаешь, у меня в голове была идея обзавестись собственной фирмой или фабрикой, а тогда для этого были все условия. Так как Пёль был экономически слабо развитым регионом, на него выделялись государственные субсидии. Рыбаки Мекленбурга уже были готовы заключить долгосрочные договоры с фабриками на западе. Если бы я прождал еще год, то мог бы попрощаться со своей идеей. Поэтому я довел это дело до конца.

Это было нелегко, можешь мне поверить. Я предложил Харри работу на моей фирме, он стал бы на ней вторым человеком. Но до этого не дошло, так как ему нужно было проходить гражданскую службу в Тюрингии, от которой я был освобожден, потому что управлял предприятием. Когда Харри вернулся, он больше не хотел работать у меня, как бы я его не уговаривал, он становился все упрямее. Он начал настраивать людей против меня и фирмы. Постоянно подавал на меня в суд. Конечно, я защищался, причем достаточно успешно. Этот идиот сам испортил себе жизнь.

Майк опрокинул стакан бурбона, поставил его на стойку так резко, словно это была точка в мрачной странице жизни.

Под предлогом посмотреть, где Жаклин, он вышел, а я подумала: «тебе опять удалось Лея». Хотя теперь мне стали ясны кое-какие детали, но своими вопросами я превратила веселый вечер встречи, которому сама же так радовалась, в меланхоличный.

— Не волнуйся, он сейчас придет в себя,— сказал Пьер, угадав мои мысли.

Но дело было не только в этом. Я уже встретилась со всеми друзьями юности, кроме Юлиана конечно, и вынуждена была с грустью подытожить, что наша бывшая компания была словно поражена циррозом. Майк и Харри враждовали, Маргрете недолюбливала Жаклин, в браке Майка и Жаклин тоже было не все гладко, Маргрете презирала собственного брата, и по моим ощущениям, Майк и Пьер тоже не особо нравились друг другу. Они почти не разговаривали друг с другом, особенно Пьер был заметно молчалив в присутствии Майка.

Что касалось Юлиана, то я по-прежнему была сбита с толку его отсутствием и обстоятельствами его исчезновения. Более того, я испытывала какое-то странное беспокойство. Сама не понимаю почему, но я постоянно думала о таких передачах как «Номер (уголовного) дела ХУ (икс игрик) — нераскрыто» или «Вскрытие», в которых регулярно находили давно пропавших людей, например, в саду у соседа или замурованными в подвале. Я постоянно говорила себе, что Юлиан не мог ни с того ни с сего куда-то исчезнуть. Особенно перед ним я должна была загладить свою вину, а теперь кажется, что я его больше никогда не увижу. Это обстоятельство заставляло меня нервничать. Чтобы заполнить вакуум, вызванный его отсутствием, я хваталась за каждую соломинку.

— Пьер, ты сможешь выяснить для меня, в каком доме престарелых находится господин Моргенрот

Моя просьба его совсем не удивляет.

— Конечно.

— Спасибо,— вздохнула я. — А теперь скажи мне, пожалуйста, что-нибудь хорошее, я срочно в этом нуждаюсь.

Он забрал у меня коктейль, отставил его в сторону, медленно наклонился и нежно поцеловал меня в губы.

Так же, как Пьера не удивила моя просьба касаемо отца Юлиана, меня не удивил этот поцелуй, хотя я не думала, что это произойдет именно в данный момент. Честно говоря, я даже надеялась, что меня поцелует. Хотя не прошло и двух дней после нашей встречи, и Пьер был моим старым другом, я ни секунды не боялась вступить с ним в интимные отношения. Для меня, мужчина, обнимавший и целовавший меня, никак не был связан с тем мальчиком, которого я знала раньше, прежде всего потому, что тогда я испытывала к нему совсем другие чувства. Кроме того, двадцать три года разлуки сохранили во мне иллюзию того, что мы сегодняшние и подростки образца девяностого года — совершенно разные люди.

Пьер покрыл мое лицо и шею сотней сухих поцелуев, а я уже было собралась расстегнуть его рубашку.

— Не здесь,— смеясь, прошептала я.

— Хорошо, тогда давай исчезнем.

— Не получится. Мы обещали Майку провести с ним вечер.

Его ответом был еще более длинный поцелуй, чем первый, и я даже и не думала прерывать его. Пьер был не только привлекателен, он разными способами давал мне почувствовать себя в безопасности, например, когда снабжал меня информацией, держал меня за руку и приютил у себя дома. Но важнее всего для меня было осознание того, что я желанная женщина. Не только бесчисленные, мелкие шрамы по всему телу вызывали у меня неуверенность в себе, но и большой шрам, пересекавший мое представление о самой себе.

Амнезия отдалила меня от самой себя. В моих воспоминаниях я была уверенной в себе женщина, добивавшейся успеха в профессии, меняла любовников и жила жизнью, полной развлечений. От этого эго мало что осталось, хотя большинство фактов совсем не изменились. Я по-прежнему была фотографом, материально независимой, не замужней. То, что со мной случилось, можно было сравнить со страницей книги, которую разрезали посередине и снова склеили. Содержание осталось тем же, но у самой страницы была уже совершенно другая история.

Любовь Пьера попала в самую точку и излечила самую болезненную из моих ран.

Вдруг громко заиграла музыка, аргентинская песня. Майк стоял возле стереоустановки рядом с комнатной дверью. Не знаю, как долго он смотрел на нас с Пьером, но что-то он точно заметил, хотя не проронил об этом ни слова.

— Жаклин спит как младенец,— коротко сообщил он, чтобы сменить тему. — Лея, научишь меня танцевать танго? Мне кажется, ты отлично танцуешь. Я же напротив безнадежный, но амбициозный танцор.

— Надеюсь, у тебя найдется для меня новая пара ног.

— Ты не будешь против, если вместо этого я подарю тебе подарочный сертификат для дорогого обувного магазина?

— Ты шутишь? Некоторые женщины готовы убить за это.

Я бросила короткий взгляд на Пьера, чтобы заручиться его согласием на урок танца.

Майк держал меня крепко, его рука лежала на талии, но без всяких фривольностей, хотя до этого было недалеко.

— Лея, я хотел тебя спросить вот о чем,— начал он. — Ты бы не хотела устроить фотовыставку в Пёле, о нашем острове? Сначала в специальном помещении в Кирхдорфе, а позже в Визмаре. Если согласна, то я могу все организовать. Никаких проблем.

Непринужденное предложение Майка полностью восстановило мою самооценку. Пьер вернул мне уверенность в том, что я желанная женщина, Майк в тот же вечер вернул к жизни фотографа во мне. Наверное, покажется странным, что из-за фотовыставки на Пёле я чувствовала себя так, как будто мне оказали честь, ведь я уже устраивала выставки в Париже, Рио и Нью-Йорке. Но я списывала это на прежнюю Лею Хернандез, которая в какой-то степени погибла в результате аварии в мае тринадцатого года. Как Лея Малер я еще не имела успех, поэтому рассматривала предложение Майка как шанс и одновременно вызов, хотя и не знала, куда меня все это приведет. Кроме того, работа могла бы отвлечь меня от раздумий и боли, которые мучили меня в связи с потерей ребенка.