Эльф выпрямился во весь рост, стряхивая тени прошлого, новым взглядом осматривая разгром и восстанавливая в памяти, как тут всё было два дня назад. Там Эль-Ренко и Эль-Бондар стали смертельной стеной на пути атакующих. А вон там стояли шкафы, отгораживающие выход с кухни. В ту сторону убежала большая часть нападавших после истеричного крика «Маг! Среди них маг!». А ведь разбойники, или кем они были, в тот раз по настоящему могли одолеть эльфов. Но они отступили, приняв Катю за мага. Кстати, вот тут, всего в двух шагах от тела Эль-Элитина, она и стояла.

И он увидел её, словно бы это было не воспоминание, а действительно девушка стояла здесь. Бледная настолько, что сравнялась цветом со своим платьем, льдинками глаз рассматривая руку и будто бы не веря, что эта рука её.

– Наверное, она всё так же сидит там, – задумчиво прошептал он, разрывая наваждение, и обернулся к пустым доскам пола. – Ты пожалел её так же, как когда-то нас? Мне о ней позаботиться?

Утром он вновь пустил трофейного коня по дороге, туда, где они оставили возле входа к Артефакту эльфийку в белом.

Сухой ветер врывается в открытые двери, поднимает в воздух пыль и труху и, наигравшись, утихает. Но стоит мутному воздуху проясниться, как ветер налетает вновь, приносит случайные листья и играет мельчайшей каменной крошкой по углам.

Катя обрадовалась рассвету так, как никогда раньше не радовалась утру. Светлеющее небо для неё означало завершение ночи, полной кошмаров. Страх, преследовавший её, сменился жутью, которую было нечем отогнать – рядом не было ни тепла костра, ни тепла живого существа. Тени и шорохи леса говорили голосом совести и обманывали обрывками воспоминаний. Дом чередовался с днями пути, но все тропинки, как бы причудливо не гуляла по ним мысль, приводили к одним и тем же камням.

Она не приехала к маме.

Она видела, как убивали.

Она стояла рядом, когда погибал Эль-Элитин.

Она убила человека.

Как легко дышать этим воздухом.

И как только наступило утро, Катя поспешила покинуть поляну. Выход на тропинку девушка нашла ещё вчера, и сейчас, придерживая длинную юбку, спотыкаясь, шла вперёд. Звуки просыпающегося леса успокаивали, и ночной бред отступал, ослабляя хватку своей когтистой лапы на сердце. Очень скоро Катя начала засыпать на ходу, спотыкаться и вновь открывать глаза. И не заметила, как тропка раздвоилась. Да и если бы заметила, то что бы это изменило, если она сама весьма смутно представляла свой дальнейший путь? Идти обратно? Так а с какой стороны её привезли?

Вот и брела Катя, мимолётно удивляясь, что тропка всё не заканчивается. Хотелось пить, живот слипся от голода, но больно было больше от обиды. Несколько раз ноги подводили, и она падала. Но каждый раз девушка вставала, вытирала широким рукавом выступившие слёзы и продолжала идти.

На широкую дорогу она выбралась уже далеко за полдень, и торный путь её встретил светлым тёплым дождиком. Крупные капли быстро прибили пыль, размыли грязь на платье причудливыми разводами, насквозь промочили низкие сапожки, но не принесли облегчения. И когда Катя упала в очередной раз, она так и осталась сидеть, давясь обидой, острой, злой и беспомощной, но рыдать в голос, как на поляне, не было ни сил, ни желания. Но всё же она поднялась и пошла дальше, не обращая внимания на радугу, загоревшуюся на небе. Просто что ей до неба, когда натёрли сапоги и каждый шаг было больно делать.

Шаг за шагом по пустой широкой дороге, час за часом. Один раз она решилась отдохнуть, устроилась на обочине, почувствовала, как тело начало наливаться тяжестью. Но минуты шли, а легче не становилось и девушка, закусив губу, заставила себя подняться. Это оказалось так мучительно – вставать и выходить на просохшую дорогу, острей ощущая боль в намозоленных ногах, что больше мыслей о привале не было.

– Эй, да это, кажись, эльфийка! – вдруг послышалось у неё за спиной. – Она, кажись, одна, выходите.

На дорогу из кустов один за другим начали выходить люди. Заросшие, ухмыляющиеся, поигрывающие кто топором, кто ножиком. Они подходили со всех сторон, обмениваясь шуточками, большую часть из которых Катя не слышала за шумом в ушах.

– Мамочка, – пискнула она, закрываясь руками. – Не трогайте меня! Пожалуйста, не трогайте! И чего я на эту электричку попёрлась… – всхлипнула девушка.

– Погоди, атаман, – жестом остановил удивлённо замолчавших разбойников один из них. – Может она того, юродивая? Помнишь, вчерась говаривали?

– А что, похожа. Непонятное лепечет, – поддакнули со стороны.

– А платье эльфье? Бохатое.

– А кто их знает, этих, тьфу, эльфов. От своей бессмертной скуки что они только не творят. Поди поймали девочку, наделали пакостей каких и выставили, разодев.

Катя следила за мужчинами, подглядывая между руками и всё сильнее дрожа от нахлынувшего страха. Слова пробивались к ней с запозданием и очень трудно доходили до понимания.

– Да и отпустили бы эльфы свою молодку бродить одной?

– Дело говоришь! Дело! – поддержали со всех сторон.

– Коль юродивая, то и позаботиться не лишне, – убрал оружие атаман, показывая остальным пример. – Больно пуганая девочка-то, – почесал он затылок, пристально рассматривая всхлипывающую, сидя на земле, Катю.

Разбойники по молчаливой команде немолодого товарища понемногу расходились, оглядываясь назад. Вскоре на дороге из высыпавших почти трёх десятков людей осталось пятеро. Атаман нервно вытер ладони о штаны и начал осторожно, как к перепуганному зверьку, подходить к девушке.

– Девочка, – тихо обратился он, присаживаясь рядом. – Девочка, тебя как зовут? Не бойся, никто тебя не тронет. Просто как тебя зовут?

– Катя, – всхлипнула она, отползая.

– Точно юродивая. Имя-то какое, ни разу не слыхал такого, – проворчал один из оставшихся, но на него сразу шикнули, чтобы не мешал.

– Катя, Катя, не бойся. Я – Ратира, а это мои люди. Мы хоть и разбойники, но душегубами не были и становиться не собираемся, – спокойно, не спеша говорил он, внимательно следя за девушкой. – Катя, пойдём с нами, отдохнёшь, посмотришь. А утром, слово даю, проводим до деревни. Давай, Катя, – протянул он руку ладонью вверх, – никто из нас тебя не обидит. Мы богов чтим, юродивых не трогаем. Так что пойдём, пойдём.

Он осторожно помог ей встать, продолжая говорить, старательно сохраняя хрупкое подобие доверия. Катя не переставала всхлипывать, и её по-прежнему трясло, но покорно поплелась следом, спотыкаясь на каждом шагу. Ей, наверное, было уже всё равно, а может, очень хотелось поверить этому человеку с успокаивающим голосом. Она даже не вслушивалась в слова, запоздало понимая их смысл, и даже не заметила, как за её спиной оставшиеся разбойники затёрли следы в пыли.

Идти предстояло недолго – всего в нескольких десятков шагов от дороги обнаружилась разбойничья стоянка. Мужчины обжили берег полноводного ручейка, спрятанный со всех сторон деревьями, подлеском и крутым склоном холма. Между ветками в нескольких местах они натянули пологи, под которыми рядами были обустроены лёжки из веток. Весь лагерь выглядел обжитым, основательным, но всё равно временным.

Катю усадили поближе к одному из костров, заверили, что «вечерять» будут совсем скоро, а пока пусть отдыхает, а если что нужно, так каждый обязательно поможет, и оставили в покое. Девушка немного отодвинулась, прислонилась к ближайшему стволу и прикрыла глаза. А вокруг кипела жизнь – дежурные суетились возле котелков, кто-то притаскивал хворост и дрова в запас, а остальные громким заговорщицким шепотом обсуждали и случившееся, и собственные проблемы.

– А она правда юродивая? А то о них не слышно было ещё с тех пор, как мой дед холостым ходил.

– Да ты шо! Ты только имя её послушай – Катя. Да и слова странные она говорила, непонятные. И-ли-ри-чи-ка. Во! Всё, как люди говорят.

– Воды принесите! Каша подгорает! – крик дежурного перекрыл остальные голоса.