- Вы же понимаете, навсегда - это очень большой период. На самом деле, самый большой. Не бывает больше, чем навсегда.

- Я в курсе.

- До двадцати одного я могу быть в колонии для несовершеннолетних. Навсегда - это дольше, чем шесть лет.

- Верно.

- Тогда я выбираю колонию. - Нелепое решение, но она была серьезна.

- Ты предпочтешь отправиться в колонию, а не подчиняться мне? - с ужасом спросил Сорен. Может, даже испугался. Его страх заставил ее бояться. Но не настолько, как поражения, пока нет.

- Если я отдам тебе вечность, - начала она, выше поднимая подбородок, - кое-что я хочу взамен.

- Я уже предложил тебе помощь выбраться из этого кошмара. Чего еще ты хочешь?

Элеонора обдумывала свои требования. Он казался открытым к предложениям, что было хорошо, потому что у нее было предложение.

- Всё.

- Всё? - повторил он. - Как...?

- В.С.Ё. - Она уставилась на него, и на этот раз была ее очередь не моргать. - Я даю вам вечность, а вы, по крайней мере, можете дать всё.

- Полагаю, ты понимаешь, о чем просишь, и должна понимать, что это проблематично, раз это касается меня.

- Потому что вы католический священник, и вы старше меня?

- Это две из трех причин.

- И какая третья?

- Я назову тебе третью причину тогда же, когда назову вторую причину, почему я предлагаю тебе помощь.

- Господи Иисусе, столько вопросов. Мне нужно записать все это дерьмо?

Сорен запустил руку в карман пальто и вытащил его потрепанную Библию в кожаном переплете, ту, в которой было его настоящее имя.

Он перелистнул страницы и взглянул на обрывки листов внутри нее. Оказалось, все они были исписаны, но не на английском языке. Наконец, он перелистнул в самый конец, вырвал последнюю страницу и положил ее перед ней на стол. Из внутреннего кармана пальто он достал ручку, черную и тяжелую.

- Пиши.

Элеонор уставилась на ручку и листок. Затем посмотрела на Сорена.

- Я отвечу на твои вопросы, - сказал он. - Со временем. Но сейчас я бы не хотел, чтобы кто-то из нас забыл о них.

На последней странице она записала «Какая третья причина вызывает проблеммы?» и «Какая вторая причина, из-за которой вы помогаете мне?». Она нахмурилась, изучая листок бумаги.

- Что-то не так? - спросил Сорен.

- Думаю, ошиблась в слове «проблема». - Она передала ему записку, и Сорен прищурился.

- Одна м.

- Могу я ответить на два ваших возражения? - спросила она, исправляя слово «проблемы», на этот раз с одной м. - Мне плевать католический вы священник или нет. Заставлять священников хранить целибат - тупейшее правило. Зачем Богу изобретать секс, а потом говорить людям, что им нельзя заниматься? И второе - и что? Вы старше меня. Через пару дней мне будет шестнадцать.

- Не могу поверить, что обсуждаю это с тобой, Элеонор, - ответил Сорен.

Она улыбнулась ему.

- А я могу.

Сорен отвернулся, на мгновение уставившись в никуда. Он ухмыльнулся и снова посмотрел на нее.

- Что же, очень хорошо.

- Очень хорошо, что?

Он протянул свою руку, ожидая, когда она пожмет ее.

Она уставилась на его ладонь, его идеальную ладонь.

- Вы шутите, да?

- Я хочу, чтобы ты вечность подчинялась мне. Это высокая цена, и я понимаю это. Если нам нужно обсудить условия, тогда мы их и обсудим. Я принимаю твои условия. Ты принимаешь мои?

Элеонор медленно подняла руку над столом и вложила в его ладонь свою.

- Хорошо, - ответила она. - Вы получили меня. Я ваша.

Он обернул свою мощную ладонь вокруг ее. По какой-то причине она ожидала, что его рука будет холодной. У него были такие холодные глаза, такое холодное поведение, но нет, его кожа была теплой, и Элли не могла не представить, как он прикасается к ней в более интимных местах, чем ее рука.

- Навсегда, - сказала она.

- Всё, - добавил он.

Сделка была заключена. Они отпустили руки друг друга, и Сорен встал.

- А сейчас я тебя оставлю. Не отвечай ни на какие вопросы, пока не поговоришь с адвокатом. Церковь оплатит судебные издержки. Будь уверена, в свое время ты вернешь эти деньги.

- Хорошо. - И страх вернулся. Она не хотела, чтобы он уходил. Не сейчас. Никогда.

- Когда приедет твой адвокат, расскажи ему всю правду и ничего не скрывай. Несомненно, сюда был вовлечен твой отец. Ты должна рассказать адвокату, насколько серьезно он замешан.

- Сдать отца? Ни за что.

- Элеонор, меньше минуты назад ты пообещала подчиняться мне. Это приказы. Твой отец - причина, по которой ты здесь, в этом полицейском участке, среди ночи, и все твое будущее висит на волоске. Ты здесь. Не он. Ты скажешь адвокату и суду все, что знаешь об отце и его нелегальных промыслах. У тебя должна быть возможность заключить сделку о признании вины или о минимальном наказании. Тем временем, я встречусь с другом, у которого есть полезные связи. Во всем, что касается тебя, я не буду полагаться на удачу.

Он сделал два шага к двери.

- Элеонор?

- Да?

Он улыбнулся ей, на этот раз с добротой и заботой.

- Я буду заботиться о тебе. Всегда.

Она улыбнулась ему в ответ.

- Этот ваш друг он, правда, поможет мне?

- Да.

- Как?

- Добавь этот вопрос в свой список.

Элеонор закатила глаза и тяжело выдохнула, когда писала: «Почему ваш друг поможет мне?»

- Для этого списка мне понадобится лист побольше. Что-нибудь еще?

- Да. Ты пропустила один вопрос в своем списке.

- Я все записала. Что я пропустила?

Сорен вернулся к столу, взял ручку и листок и записал девять слов. Больше не произнося ничего, он застегнул на ее запястьях наручники и оставил одну в комнате.

Элеонор посмотрела на листок и прочитала вопрос, который он написал элегантным мужским почерком.

«Зачем священнику носить с собой собственный ключ от наручников?»

Нико опустил голову и рассмеялся, от пробирающего мурашками веселья растирая шею. Нора положила палец под его подбородок и подняла его.

Нора надела свое лучшее доминирующее выражение лица.

- Молодой человек, вас забавляет тот факт, что я угоняла машины для отца и меня арестовали? Готова поспорить, тебе было бы не до смеха.

- Не это забавно. Тебе было пятнадцать, и ты заставляла молодого священника переспать с тобой - вот что смешно.

- Признаюсь, я была чертовски горда своими навыками ведения переговоров.

- Больше похоже на захват заложников. Если бы ты не подчинилась ему...

- Пока-пока, католическая школа. Привет, колония.

- Он не напугал тебя? Ведь тебе было пятнадцать. А ему двадцать девять.

- Если бы это был другой мужчина, вероятно, напугал бы. Но с Сореном все казалось предначертанным. Когда мы познакомились, он сказал: «Рад, наконец, встретиться с тобой». Мы оба ждали друг друга, словно наша встреча и любовь была уготована нам. Мы принадлежим друг другу - я, Сорен, Кингсли. Мой арест свел всех нас.

- Значит, о Кингсли говорит твой священник? - Нико протянул ей руку и помог встать с кресла. Она могла бы это сделать и сама. Но она не собиралась отказываться от возможности позволить Нико прикасаться к ней так, как он захочет.

- Да. Друг Сорена, у которого были связи и который мог вытащить мою задницу из затруднительного положения? Это был твой отец.

Нико взял их бокалы и бутылку вина, и повел ее наверх. Несмотря на камин, с приближением полуночи внизу становилось прохладнее, но еще ей было трудно думать и говорить перед серебряной шкатулкой на каминной полке, содержимое той было одновременно и драгоценным, и ужасающим.

- У Кингсли интересные друзья, - сказал Нико, когда они вошли в комнату. Он поставил бокалы и вино на прикроватный столик и подошел к камину.

- И еще более интересные враги. У нас с Кинсгли есть кое-что общее - мы оба очаровываемся другими людьми, - ответила Нора, стягивая покрывала. - Мы отличаемся в одном - когда я кем-то восхищена, я трахаю его. Когда Кингсли кем-то восхищен, он трахается с ним.