Вряд ли влить мою беду

Ушкам, к жалости тугим,

Мне – и вовсе худо с ним,

Дале ж: впрямь и необорно!

Кисло-сладкая лицом –

Все о ней тотчас скажу я, чтоб и дело тут с концом, –

Удивлялась непритворно.

Взгляд ея – сей душекрад –

В грудь мне ткнул и сердце стяпал,

Приказав, чтоб я молчал.

После ту ж я повстречал,

Только не узнал: так слаб был,

И открыться был ей рад.

В ней произошел возврат

К прежней к ней – тут я стал камен

В страхе от подошв до рамен.

Рекла, видом смущена,

Так, что встрепетал я в камне:

Я не та, какою мнишь!

Про себя ж молил: Искамни!

Жизнь мне всякая важна,

Пусть проплакать мне велишь! –

Тотчас двигнулся я, вишь,

На чем свет стоит, ругая

Сам себя: ни мертв, ни жив.

Но поскольку нету время и перо мне супротив,

Да и мысль мне – как чужая, –

Из всего, что держит ум,

Мало что мной изъяснимо

В изумленье повергать!

Смерть мне сердце – ну сжимать!

Мне б шепнуть ей: Дуй, мол, мимо!

Мне бы жизнь вдохнуть в рой дум,

Но язык стал тугодум.

Так кричу вовсю пером я:

Пропаду вам поделом я!

Почитал себя ее

Состраданья недостойным,

Отчего и смел бывал:

Робким будь иль будь назойным –

Всякий обретет свое.

Я же ведал лишь провал.

Мрак всю землю покрывал,

Свет исчез – и ни намека

Мне на тень ее иль след.

Так обрушился в траву я как-то раз под грузом бед,

Как хотящий спать жестоко.

И, виня мой беглый луч,

Волю дал слезам горючим:

Пусть беспошлинно текут,

Как снега весной бегут.

Я слабел, слезами мучим,

Обратясь под буком в ключ, –

Мчался, прыгая меж круч:

Кто когда об этом слышал,

Чтобы муж вдруг речкой вышел?

Душу нам дарит Господь

Трепетной, опричь, никто же.

Как Творец, душа нежна,

Как Он, милосердна тоже

С тем, кто взор устав колоть,

Вдруг покается сполна.

И упорствует она

Лишь затем, что грех ей мерзок.

Грех противен и Творцу,

Греховодникам завзятым покаяние к лицу:

Грешник и виниться дерзок!

Состраданием взята,

На меня она взглянула,

Кару пытанной сочла,

Наказанье отняла,

Но в ней мудрость не уснула,

Вижу, коль в свое пущусь,

Снова камнем обращусь!

И какая мне в том прибыль –

Звать ее, мою погибель?

Помню, скорбный дух блуждал

По пустыням и трущобам,

Проклиная прежний пыл.

Я искал цельбы хворобам,

Прежним стать собой пылал,

Но не скорби я избыл:

Я желал, страдал, любил.

Как-то раз мне в час охоты

Зверь коварный, дивный тот,

Знойным днем разгоряченный, средь ручья вдруг предстает.

Все отринув в миг заботы,

На нее гляжу, смутив.

И, желая отомститься

Иль сокрыться, брызжет мне

Тучи брызг в лицо: оне

Мне велят преобразиться,

Ах, как грустен сей мотив,

Вдруг оленем обратив, –

И бегу, бегу чрез боры,

От моей спасаясь своры.

Песенка, я не Зевес,

Чтоб из облака златого

Страсть мою пролить дождем,

Хоть Юпитера огнем

Я горю и мысль готова,

Что орел, в лазурь небес

Хитить чудо из чудес –

Лавр, усладу страстотерпца.

Прочи думы – прочь от сердца!

О Лаура, когда б ваш лавр честной,

Защита от Зевесовых гонений,

Не отказал в пользительной мне сени –

Ее ж достоин пишущий любой, –

Я б подружился с Гениев толпой,

Которых подлый век ценит все мене, –

Но как я жертва ваших оскорблений –

Мне не до добрых дел, само собой.

Зане и Эфиопская пустыня

Под солнцем источает меньший зной,

Чем я, насущного лишенный ныне.

Минуя мой, взыскуйте-ка иной

Источник мене бешеный, ведь вы не

Напьетесь им: он так горчит слезой.

Амур и я – мы оба выли в голос

(Поскольку пары неразлучней нет),

Пока вы так запутывали след,

Что добродетель ваша прокололась.

Теперь, когда от ней вы ни на волос

(Бог упаси и дальше вас от бед!),

Мой благодарный ум к Тому воздет,

С Чьим милосердьем ваша дурь боролась.

Итак, вступая вновь на путь Любви,

А похоть оставляя с носом ка-бы,

Вы встретите то кочки, то ухабы…

Что делать: путь тернистый – се ля ви!

Подъем суров и крут, все на брови:

Всё – подлинную ценность узрить дабы!

Не весел так и кормчий, что к земле

Корабль приводит бурею разбитый,

С командой, свежим ужасом повитой,

Молившей о спасении во мгле.

Не весел так и узник, что к петле

Приговорен и с нею в мыслях слитый,

С волненьем смотрит на простор открытый,

Воспоминая о минувшем зле.

Эй, там, в амурных песнопений сфере!

Для запевалы добрых нежных нот,

Что прежде сбился с курса, – шире двери!

Ведь в царстве избранных славнее тот,

Кто обращенным вновь в него войдет,

Чем девяносто девять крепких в вере.

Преемник Карла, шевелюру сжав

Венцом предшественника-венценосца,

Готов сшибать рога у рогоносца

Халдея, Вавилон его поправ.

Христов наместник, мантию собрав,

Звеня ключами, в милый Рим вернется, –

Когда другое нам не подвернется, –

В град Божий, переживший столько слав.

Смиренная и кроткая агница

Съест волка злобного – так будет впредь

С любым, кто брак нарушить покусится.

Вам надлежит обоих подогреть

(Ее и Рим), их верность подпереть,

И за Христа оружьем исполчиться.

Высокий, чистый дух,

Во плоть здесь облаченный

Легчайшую иной, –

Ступай непреткновенный

Стезей всех Божьих слуг,

Правь в небо путь земной.

Летит пусть парус твой

От мира прочь слепого –

К далеким, лучшим берегам.

Вверь западным ветрам

Твой челн, средь дна мирского

Рыдать оставив нам, –

От пут свободный старых,

Пути не зная непрямого –

К Востоку истин ярых!

Мольбы ль сердец благих,

Слезы ль святые смертных

Достигли вышних врат?

Но в далях милосердных

Что звук тревог земных:

Там суеты ль гостят?

Нет, Тот, Кто всеми над,

На град, где был он распят,

Взгляд состраданья обратил

И королю вселил

Он помысл, что месть зря спит.

Иль нет в Европе сил

Чтоб защитить супругу?

Пускай трепещет вавилонский аспид,

Взирая встречь супругу!

С Гаронной и горой,

Меж Роною и Рейном

Край до соленых вод

Встает в строю копейном.

Испанию пустой

Оставит войск исход,

И английский народ

За валом океана,

И тот, что первым вывел Муз

На свет святой союз, –

Все жаждут славы бранной,

Отринув прежних уз: