Стоит, – я оценил бы ваш порыв.

Зане влаголюбивое растенье

Из грядки, где растут одни волчцы

Всего охотней отдает концы;

Се вам претит судьбы хитросплетенье, –

Совет: берите чаще под уздцы

Негодованье глаз и чувств смятенье.

Я как-то так не сразу осознал,

Не в день, когда Амуром стал подранен,

Что ум мой поглощен и отуманен,

Что прежней жизни – амба и финал.

Имея силу духа, полагал,

Что с твердым сердцем – вовсе нерасстанен,

А с честью слит, как с бороздой крестьянин, –

Но здесь меня удар подстерегал.

Теперь, когда менять что-либо поздно,

Хочу узнать, смеется ли Амур

Над просьбами – иль слушает серьезно.

Моя – не в том, чтоб снят с меня зачур

Мой был: уж это было б чересчур!

Но – чтоб и ей мой плач отлился слезно.

Тяжелый воздух, духота, туман,

В долину сжатый злобными ветрами,

Подчас в свирепый обратятся дождь, –

А там, глядишь, остекленели реки

И вдруг оделись травы по долинам

В момент снегами инеем и льдом.

Так это сердце ныне подо льдом,

А мысли в нем клубятся, как туман,

Идущий так к лицу речным долинам,

Замкнутым от влюбленных ветерков,

Когда в болота обратились реки,

А с неба без конца сочится дождь.

Проходит быстро грандиозный дождь,

И лето расправляется со льдом,

Вздувающим весной безмерно реки.

Какой завесит небеса туман,

Не расточимый ярыми ветрами

Тотчас же по горам и по долинам?

Не для меня весна цветет в долинах:

Я слезы лью что в ведро, то и в дождь,

Под тихими и жуткими ветрами:

Расстанься ведь любимая со льдом

Внутри, и не скрывай ее туман

Извне – тотчас дотла иссохнут реки.

Пока еще впадают в море реки

И зверь таится по лесным долинам, –

Прекрасный взгляд ее таит туман,

Из сердца льющий постоянный дождь, –

Ее же сердце стынет подо льдом,

Шутя с моими вздохами-ветрами.

Придется побрататься мне с ветрами

Во имя одного: ты нареки

Тот ветер Аурой – в родстве со льдом

Он веет – и в миру по всем долинам

Его я пел, меж тем как Лавр пил дождь

И звонкий лист его крошил туман.

О, ни туман так не гоним ветрами,

Ни реки с ложа так не нудит дождь,

Как солнце льды сгоняет по долинам!

На мрачном берегу тирренских вод,

Где сломанные волны плачут пеной,

Я тотчас же увидел лавр надменный,

Мной петый дни и ночи напролет.

В душе немедля закипел Эрот

От вида вашей гривы незабвенной, –

Я ж сверзился в травою прикровенный

Ручей, что, оказалось, там течет.

Неловкость эту лишь холмы и рощи,

Я знаю, видели, но экий срам! –

Взвился я вон, как кур, попавший во щи.

А мокрота от глаз – пошла к ногам:

Всегда б так по страстным по четвергам!

Но встречи стиль понравился: так проще!

Священный облик милой вам земли

Наполнил ум мой прежнею тоскою:

Куда ты так спешишь, Господь с тобою?

Дорога к небу – твоея вдали!

Но тут другие мысли в ум вошли:

Куда это ты прочь потек стопою?

Припомни-ка, уж час не за горою,

Когда б вы с ней увидеться могли.

Прислушаюсь я к голосу второму –

И сердце сразу падает в груди,

Как у того, кто в страхе внемлет грому.

Но вскоре, слышу, тот, что впереди,

Кричит: Беги, иначе быть сорому! –

А несогласный молвит: Погоди!

Известно мне, что смысл, сколь он ни здрав,

Амура супротив – гроша не стоит:

Такую каверзу ему подстроит

Амур, что здравый смысл не выйдет прав.

Сегодня бога непутевый нрав

Меня в открытом море беспокоит,

Где солевой раствор Тоскану моет

Меж кринов Франции и Эльбских трав.

Я удирал, ничтожный, незаметный,

Среди ветров и неба, и воды,

Как просто некий странник неконкретный.

Вдруг разом в бездну ухнули труды:

Он тут как тут был с силою несметной –

Что толку было бегать от беды?!

Бедный, бедный я! Куда

Мне податься? Всюду гонят.

Если я никем не понят,

То к кому молить тогда?

Да, но вдруг моя беда

И кручина

Излечима –

Пусть неведомо когда? –

Чтоб любой отметил вчуже:

– Счастлив я, ведь вот пою же!

Вправду, иногда пою –

Если рад, но чаще – плачу:

Как со смехом законтачу

Сразу вдруг тоску мою?

Будет песнь моя в струю

Милой донне –

Счастья в лоне

Радости не утаю,

Но вскричу, как прыгну в воду:

– Ей пишу стихи в угоду!

Мысли смелые! Куда

Упованье вас заносит!

Да она кольчугу носит:

Не пробиться к ней туда,

И не взглянет к нам сюда:

Что стихи ей –

Пред стихией

Беспредельного стыда?

Ей, усталый, молвлю кротко:

– Вам нужна не речь, а плетка!

Что я? Где я? Что за речь?

Вижу: перебрал я все же, –

Семь планет, великий Боже,

Не смогли предостеречь!

Не планидам нас обречь

На мученья,

Огорченья:

Плоть – вот подлинная печь.

Душу делают болезной

– Милый вид и взгляд любезный!

Все, чем славен Божий свет, –

Дело Божьих рук и чудо.

Что ж мне в свете этом худо

И во вне исхода нет?!

Все ищу напасть на след

Той напасти,

В чьей я власти,

Хоть не в ней источник бед,

Ибо нет в ней зла, по чести…

– В сердце зло – с кукушкой вместе!

Ибо бег жизни короток,

Трепетен ум пред задачей высокой, –

Жизни ль вверяться, уму – я не стану.

Боже, моей темноокой

Внятным огонь сотвори мой некроток:

Только о нем возглашать не устану, –

В ясных очах ее строчкой предстану –

Бедной, простою извилиной слога,

Вызванной к жизни желаньем великим.

Будь от рождения диким,

Всякий бы стал благородней немного,

Славя предмет необычный, –

Им же открыта к вершинам дорога, –

Там, в вышине, и скажу о мистичной

Страсти, когда-то считавшейся личной.

Не потому, чтоб не смыслил,

Сколь похвалы мои вам в умаленье, –

Но не могу противляться порыву,

Выросшему во мгновенье

Встречи, когда ум мой вас не расчислил.

Впрочем, и речь, и дыхание к срыву

Станут близки, только дашься ты диву.

Диво же вы, что ж другим мои пени?

В ваших лучах вешним снегом истаю.

Милый ваш гнев навлекаю