Внезапно Вандерлип поднял глаза на Варбурга и спросил его медленно, очень тихо и таким тоном, словно он почти ненавидел этого неприятного, но дьявольски убедительного немца. А сам его вопрос заставил всех вздрогнуть от неожиданности:

– А Бога вы не боитесь?

Варбург ответил вполне дружелюбно:

– Это такая же монополия, как у вашего патрона Рокфеллера. Все, в том числе и мы с вами, борются за место под солнцем и также делают все, чтобы после нас процветали наши дети и внуки. И потом, разумно управляя деньгами мира за полагающееся в таком случае вознаграждение, можно принести обществу намного больше порядка, чем хаоса. В нашем, немецком понимании, порядок, Ordnung, и есть высшее благо нации. Что касается религии… Давайте адресуем этот вопрос священникам любой из христианских конфессий, раввинам или мусульманам. Я в этом вопросе не специалист, entschuldigung (прошу простить. – нем.).

При последнем замечании присутствующие оживились, напряжение момента спало. Кто-то даже улыбнулся, некоторые начали разминать затекшие конечности.

Сенатор Олдрич поднялся, задумчиво пригладив свои длинные седые усы:

– Благодарю вас, джентльмены. Мы проделали сегодня длинную дорогу и несколько утомлены. Полагаю, что на сегодня – достаточно. Слуги покажут вам ваши апартаменты, а в шесть часов нас ждет изысканный ужин с фазанами, лобстерами и отменным белым вином, любезно присланным нам в подарок из бордоских владений господ Ротшильдов. Уверен, трапеза вам понравится. Я также предлагаю пораньше лечь спать – завтра утром нам предстоит охота, после нее мы продолжим. Приятного вечера, господа, увидимся за ужином.

Последующие дни прошли в напряженной плодотворной работе. Главным источником идей оставался Варбург. Особенно горячо обсуждалась немыслимая раньше возможность искусственно управлять фазами финансового цикла: стимулировать рост фондового рынка, увеличивая предложение денег, и затем вызывать его падение, сокращая это предложение. На девятый день из-под пера Олдрича вышел объемный документ, толщиной в триста страниц, содержащий все уточненные детали и ставший предложением анонимной «инициативной группы банкиров» к конгрессу США. В этот же день Олдрич отправил несколько секретных телеграмм с коротким текстом: «План готов». Через несколько часов ему телеграфировали еще более краткий ответ: «Действуйте».

На следующее утро наконец выглянуло теплое осеннее солнце, провожая гостей клубного отеля веселыми отблесками лучиков в высыхающих лужах под бодрый цокот экипажей с золотыми вензелями.

Впрочем, еще ничего не было ясно.

Участникам встречи и их спонсорам предстоял долгий, трудный процесс, который занял целых три года. Несмотря на все связи и титанические лоббистские усилия Олдрича, законопроект о частном центральном банке встретил бурю возражений в конгрессе США и со скандалом был отклонен. Но идея не умерла: слишком могущественные силы стояли за ней. Было решено зайти с другой стороны, не спеша и следуя тактике «волка в овечьей шкуре». Банкиры выдали грант в несколько миллионов долларов профессорам экономических университетов, которые, разумеется, в своих авторитетных работах полностью одобрили идею Центрального банка. Новый, избранный в 1912 году президент США демократ Вудро Вилсон, тоже бывший профессор, проникся их идеями. К Вилсону приставили экономических советников из числа лучших американских банкиров, а в конгресс был внесен новый законопроект – с большим количеством внешних изменений, но аналогичный первоначальному по сути. Последние жаркие бои за утверждение закона о Федеральном резерве шли весь 1913 год, но уже за закрытыми дверями, без вынесения на суд публики и прессы. Президент Вилсон продолжал сомневаться (много лет спустя он скажет, что его нагло обманули), но талантливые советники неустанно убеждали его, что это лучший выход, который навсегда положит конец любым кризисам. Немногочисленным сенаторам, все еще выступавшим против проекта в конгрессе, банкиры заплатили щедро, как никогда, и их позиция к концу года неожиданно для всех смягчилась.

23 декабря 1913 года, в последний рабочий день накануне Рождества, когда весь Вашингтон был засыпан мягким пушистым снегом, а мысли конгрессменов – заняты приятными мечтами о предстоящем семейном празднике, законопроект был принят – незаметно, в числе многих других.

Банковская элита одержала оглушительную победу. С тех самых пор в США не было выпущено ни одного доллара государственных денег, а правительство и президент утратили реальные рычаги влияния на финансовую политику. Устройство мира за один день изменилось сильнее, чем когда-либо в истории и чем кто-либо мог себе в тот момент вообразить.

Выпуск триллионов долларов США – почти всех денег мира – оказался в руках маленькой группы людей, о которых общественность ничего не знала, не знает и не должна знать.

Бостон (США), кампус MIT

(Массачусетский технологический институт),

наши дни

Лучи мягкого мартовского солнца веселой стайкой покружили по просторной комнате, отразились от поверхности аккуратно убранного письменного стола, попрыгали по монитору стоящего на нем тонкого, почти прозрачного ноутбука. Затем они с удивлением обогнули лежащие рядом странные очки виртуальной реальности с широкими затемненными линзами и, наконец, упали на лицо Джека, заставив его шевельнуться и приоткрыть глаза. Несильная, но настойчивая тупая боль сдавливала его виски, мысли с трудом собирались. Джек не мог вспомнить ничего из того, что произошло в его жизни прошлым вечером. Было понятно лишь одно: они опять были здесь…

Информация из его компьютера этой ночью снова была украдена – скопирована неизвестными, несмотря на установленную им улучшенную систему криптографической защиты паролей и данных. Из внутреннего отделения письменного стола исчезли две карты флеш-памяти и блокнот с заметками, которые он делал всю прошлую неделю в лаборатории. Из электронной почты в компьютере была стерта его переписка с несколькими мультимиллионерами – бизнес-ангелами из Силиконовой долины, на финансирование которых он рассчитывал. На своем теле Джек обнаружил несколько крупных синяков и кровоподтеков, к счастью, здоровью не угрожавших. Резким движением Джек поднял руку, рассмотрев и ощупав запястье, затем с легким стоном облегчения опустил. Они могли имплантировать Джеку чип, и тогда все стало бы гораздо сложнее. Но пока этого не произошло: очевидно, с ним собирались договориться как-то иначе. Мысли Джека постепенно упорядочивались. Полиции, конечно, сообщать что-либо бесполезно, хотя факты взлома его комнаты налицо. Камеры наблюдения на территории университета – на них тоже мало надежды. Но главное – совершенно ни к чему, чтобы об этой странной истории стал сплетничать весь университет.

Надо все обдумать, исторгнув из себя это отвратительное чувство холодного страха перед невидимой угрозой, принять душ и попытаться делать вид, что ничего не произошло. Было уже одиннадцать, а у студентов МТИ не может быть свободного времени. Джек учился на выпускном четвертом курсе: завтра ему предстоял годовой экзамен по квантовой физике у пожилого профессора, получившего Нобеля лет двадцать назад. В свои восемьдесят два года тот все еще хорошо играл в теннис и, говорят, активно работал над проектом строительства нового ядерного ускорителя, в котором давно нуждались физики университета. Джек выпил немного энергетика, включил смартфон, высветивший полсотни непрочитанных сообщений, нажатием кнопки на смартфоне открыл окно, впустив свежесть весеннего воздуха, приободрившую его.

Комната находилась на двадцать третьем этаже Симмонс-холла – самого необычного из кампусов МТИ. Построенный не так давно, Симмонс-холл оригинальностью своей архитектуры должен был подчеркнуть статус университета – всемирной кузницы гениев науки, технологий, инженерного искусства и предпринимательства. Это здание даже нередко включали в рейтинги мировых шедевров современной архитектуры. Издали оно напоминало огромную широкую алюминиевую губку с дырочками для окон, похожими на маленькие квадратики пчелиных сот. Помещения холла были залиты тонкими потоками естественного света, проникавшего через тысячи отверстий в его изогнутых стенах, что создавало внутри необыкновенно приятную творческую атмосферу. Вечером здание освещалось от солнечных батарей, накопивших энергию в течение дня. Студенты называли новый кампус Губкой Бобом, по имени героя детского мультика, нередко шутили на тему его слишком открытых пространств, но в то же время и гордились им. Комнаты в холле выделялись студентам с самыми высокими учебными баллами, а также тем, кто активно участвовал в общественной деятельности университета. Джек относился и к тем, и к другим. Загадочную аббревиатуру IHTFP, ставшую одним из символов МТИ, некоторые расшифровывали как «я ненавижу это гребаное место», другие – «я нашел здесь мой истинный рай». В сущности, правдой являлось и то, и другое. Учеба здесь была изматывающей, на пределе психологических и интеллектуальных сил даже для самых талантливых выпускников школ всего мира. Но она же приносила и невероятное удовлетворение достигнутым прогрессом в собственном развитии. Вероятно, в этом и была диалектическая двойственность, присущая каждому предмету и явлению. Официальным же лозунгом МТИ был древнеримский Mens et Manus – «Головой и руками». В отличие от гуманитарных вузов, от выпускников МТИ требовалось не только умно рассуждать, но также и создавать что-то материальное – улучшающее этот мир, облегчая бремя тяжелых людских забот. И они создавали: выпускники университета стояли за многими прорывными технологиями и компаниями, за несколько лет с нуля становившимися всемирными лидерами в своей области.