Я снова попробовал вырваться. С тем же успехом можно было пытаться порвать стальные наручники.

– Ты же хочешь, – шептал он мне на ухо, – хочешь, ты дрожишь и ждёшь. Тело не обманывает, Макс. Твой член колом стоит…

– Но, Шурф, не так же?..

– Отчего нет? Какая разница, где и как? – его голос перестал быть его голосом – и я понял, что, кажется, разбудил в нём Рыбника.

Он облизал пальцы и провёл по моей промежности.

Я невольно застонал, стараясь сцепить зубы и не показывать, как я на самом деле хочу этих прикосновений, этих его невозможных рук.

Я дёрнулся снова, и он тряхнул меня, сильнее прижав к двери – совершенно бесцеремонно.

– Мне больно, Шурф, – сказал я.

– И хорошо, – ответил он, – мне тоже больно, мой Вершитель, мне тоже… Ты даже не представляешь, насколько!

Он поднёс пальцы к моим губам, я мгновенно приоткрыл рот, не думая, что я делаю и зачем, и тут же отругал себя – да что ж такое!

– Молодец, – похвалил он, когда я стал медленно целовать его дивные руки, ласкать их языком так, словно это был его красивый гладкий член.

Мне казалось, что мы с ним в каком-то отдельном нереальном Мире или Пространстве, где всё позволено и ни за что не придётся расплачиваться.

Его руки. Запах его рук, рельеф подушечек его пальцев – я не забуду их никогда.

Я начал непроизвольно двигаться в такт этим его невозможным пальцам – и так же, почти безотчетно, немного выгнулся. Я старался не стонать, но не получалось – его руки были такими чувственными, а движения – такими правильными, он знал меня, знал меня всего. Он понимал меня, чутко улавливал все мои желания. Он оставил мой рот и влажными пальцами коснулся ануса, медленно войдя сразу двумя.

Я не выдержал. Мне было больно, мне было сладко, мне было жарко и горько, и я хотел его, я хотел ещё, несмотря на… нет – именно потому, что было так больно, и ярко, и совершенно головокружительно. Сейчас, вот сейчас я чувствовал себя живым. Живым и настоящим, таким, каким не был ни с кем и никогда, поддаваясь всему, что он делал со мной, доверяя, не смотря ни на что, оставаясь собой – рядом с ним.

– Ч-чёрт, Шурф, – хрипел я, слабея, задыхаясь, дрожа всем телом, умоляя, – возьми меня… Возьми меня уже!

Мои заведённые за спину, заломанные руки – он отпустил одну, и я немедленно упёрся ею в дверь, и не думая вырываться, а вторая, та, что была ещё за спиной – я почувствовал, как он мягко облизывает мне ладонь, запястье, ритмично касается языком тугого пульса, и одновременно входит в меня плавными толчками.

Я стиснул зубы, я старался расслабиться, впустить его в себя, но всё равно чувствовал, что сжимаюсь. Он замедлился, и боль перестала быть такой тянущей. Он наклонился ко мне:

– Кричи, Макс, – шепнул он мне на ухо, – кричи.

– Нет…

– Так легче, – его горячечный шёпот долетал до меня сквозь жаркий гул его дыхания и стук моего сердца.

– Нет, – я помотал головой, упираясь мокрым лбом в эту чёртову дверь.

– Да,– он почти хохотнул. И тут же прокусил мне запястье, одновременно входя в меня резко и глубоко.

– А-а-а! – это было выше меня, сильнее меня.

– А-а-а! – он кричал вместе со мной, двигаясь во мне, приникая к моей надкусанной вене, сцеловывая мою кровь, смакуя, упиваясь мной, поддерживая меня, поглаживая мне живот ладонью, от которой расходились тёплыми волнами круги, почти незаметные, заглушающие боль.

– Ещё, Шурф! – я кричал, я стонал, выгибался под ним и умолял его. – Ещё, пожалуйста!

Мне хотелось раствориться, хотелось, чтобы он забрал меня всего, присвоил, высушил, сжёг, не оставляя ничего – даже пепла, даже воспоминания.

И он двигался во мне, срываясь на сумасшедший ритм. И боль отступала, уступая место жгучему удовольствию, странному и доселе неизвестному мне ощущению – запретному, сладкому, невозможному, ощущению, что я – его, равно как и он – мой. Мы были – охотник и добыча одновременно. Ведь он на самом деле не сделал ничего, чего бы я не хотел. Он знал меня, знал все мои самые тайные уголки души.

Время остановилось, замерло в изумлении, когда он, когда я, когда мы… Он медленно ласкал меня спереди, одновременно врываясь сзади совершенно бешеным, безумным ритмом, этот контраст был мучителен и прекрасен, моё тело горело, моё тело перестало принадлежать мне, как и его тело – ему. Теперь мы были единым горячечным комком живой плоти, и в какой-то миг я не увидел, а почувствовал, как наши с ним магии сливаются в одну – и как этот серебристый звенящий поток летит куда-то вверх, к небу и солнцу.

Я кричал, кончая, вторя его крику, чувствуя его горячую жизнь, бьющуюся внутри меня – и знал, что ему так же сказочно хорошо, как мне сейчас, так же волшебно и прекрасно, так же обессилено и невозможно.

Если бы он не удерживал меня, прижимая всем телом к полированной поверхности двери, то я бы точно рухнул – способность держаться вертикально покинула меня окончательно.

Он держал меня собой – разгорячённый, жаркий. Я затылком и шеей ощущал его горячее неровное дыхание, когда он аккуратно вышел из моего тела, целуя в висок, в плечи, в лопатки…

- Ш-ш-урф… – я попытался что-то сказать. Сейчас, после того, как всё это случилось, на меня вдруг накатил чудовищный стыд.

Я чувствовал себя какой-то медузой, желе, совершенно обессилевшим, ослабевшим, не способным даже нормально стоять на ногах.

Он ничего не ответил, а просто подхватил меня на руки – я даже не успел возразить. Вот ещё, таскать меня – что я, обморочная барышня, в самом деле!? Но он не обратил никакого внимания на мои возмущённые вздохи, и мы переместились в спальню. Он положил меня на кровать, лёг рядом, обнял – так тепло, так уютно… Мне вдруг совсем расхотелось что-то выяснять и спрашивать, и я обмяк в его руках. Я чувствовал, что именно сейчас – всё так, как нужно. Так, как и должно быть в этом мире. Меня утягивало в сон.

Я поцеловал его руки, обнимающие меня, а он в ответ легко-легко коснулся губами моей макушки.

– Спи, – сказал он шёпотом.

– Ты останешься? – спросил я, понимая, что совсем не хочу просыпаться один.

– Да, – просто ответил он, – спи.

Впервые за долгое-долгое время я проснулся не один. В какой-то степени это было ещё более интимно, чем то, что этому пробуждению предшествовало.

Я повернулся к Шурфу – и встретился с ним взглядом. Его серые глаза улыбались. Я понял, что, скорее всего, он давно уже проснулся и просто лежал рядом со мной, созерцая и посмеиваясь над тем, как я сплю: ну да, свернувшийся клубком, всклоченный, с помятой щекой сэр Макс… Я потянулся и сел. Мне было неловко, и я совершенно не знал, как себя вести.

– Я… Я могу достать нам завтрак, – пробормотал я, пытаясь за деловитостью скрыть смущение.

– Было бы здорово, – ответил Шурф и тоже сел.

О чёрт! Я поморщился и залился краской: лежать всё-таки было несколько безболезненнее, чем сидеть. Ну ладно, чай, не рассыплюсь.

Шурф положил мне руку пониже спины, и боль прошла. Я открыл было рот, чтобы поблагодарить, но он меня опередил:

– Можно мне чай? Пожалуйста.

Я выудил из Щели между Мирами его любимый чай с бергамотом, а для себя – несколько чашек кофе, понимая, что одной точно не обойдусь. И, предельно сосредоточившись, добыл точную копию бабушкиного пирога с яблоками и брусникой.

Это было так просто, так невероятно – и в то же время так естественно и правильно: мы сидели и завтракали прямо в постели, Шурф просыпал крошки на простыню, совершенно не обращая на это внимания, я пил кофе и курил.

И понимал, что нам всё равно придётся поговорить.

Рано или поздно, так или иначе.

Понимал это и Шурф.

– Прости, Макс, – он аккуратно отставил в сторону чашку.

– Шурф, – начал я, преодолевая дикое смущение: как только я вспоминал вчерашние события, меня тут же окатывало жгучей волной стыда, и неловкости, и жара… И желания. Вся эта гремучая смесь чувств бродила во мне, не находя выхода.