Я тут же начал крутить башкой, дабы узреть, где это там Шурф и что он делает.

– Ма-а-акс, – протянул он, – ты часто беспокоишься по сущим пустякам. Оно того не стоит, поверь. Неужели ты думаешь, что я могу причинить тебе вред? Я просто хочу быстро вылечить тебя. Поэтому посиди, пожалуйста, спокойно и не мешай мне.

Я замер в ожидании. Как-то раз, кажется, Шурф уже проделывал со мной подобный фокус. Он просто ускорил болезнь настолько, что минуты за три я прочувствовал все симптомы классической простуды, от насморка до жара с головной болью и болью в горле… и это тут же закончилось. Как и не было ничего. Осталась только небольшая усталость, которая тоже в свою очередь прошла.

Шурф не спешил вставать, я знал, что он сидит за моей спиной, чувствовал это. Мне казалось, что по позвоночнику прокатываются волны. Он не двигался после того, как закончил меня лечить, только убрал руку, которую пару минут назад положил мне между лопаток. Он просто сидел за моей спиной. Я это знал. Так близко – стоило мне отклониться чуть-чуть, совсем немного – и его тёплые руки обнимут меня. Но я медлил, сидел истуканом и ждал, ждал, и готов был расплакаться от злости и досады на себя. Я сам не знал, чего хочу. Далось ему это лечение, вурдалаки его раздери! Ну, простыл и простыл. Чай, не помер бы!

Я казался самому себе ужасно нелепым, несуразным и глупым, и ещё мне было невозможно стыдно. Я так ждал, так хотел, чтобы он угадал и понял, понял то, что неясно мне самому – и, конечно, осознавал, что это совершенная бессмыслица. А он просто сидел за моей спиной, настолько близко, что я чувствовал тепло его тела. И мысленно дотрагивался до него, проводил пальцами по лицу, касался век, щёк, соскальзывал на шею, впитывал подушечками пальцев его тепло, сцеловывал руками нежный перламутр его кожи, гладкой, как самый нежный шёлк, тёплой и живой. Задерживался на ключицах, легко проводил ладонями по груди, почти не касаясь, просто чутко чувствуя его тело, которое отзывалось на мою ласку, слышал, как дыхание его становится прерывистым, когда он тоже дотрагивается до меня…

– А, чёрт! – я вскочил на ноги. – Да что ж ты будешь делать-то, а! Твою ж мать!

Бред! Просто бред! Что я творю? Что ты творишь со мной, Шурф?!

Мне хотелось ругаться, злиться, треснуть его…

А, к чертям! К драным вурдалакам это всё!

Ни слова не говоря, не оборачиваясь, я шагнул с ташерского пляжа прямо в гостиную Мохнатого дома, просто сбежал. Хорошо, что там никого не было. Просто прекрасно! Потому что сейчас я являл собой совершенно жалкое зрелище – в купальных шортах и пледе, всклоченный и злой.

Я пнул ни в чём не повинный диван и бессильно опустился на него. Что всё это значит? Прямо перед моим носом маячил этот глупый вопрос. Что? Что я делаю? Зачем? Ведь он не давал мне никаких намёков, ничего такого, он просто вылечил меня от простуды!

Ну да, а до этого? Это не он целовал тебя в этом грешном море, да? Тогда что?

Я перескакивал с одного на другое, я метался и маялся всеми этими вопросами без ответов. Нет уж, я так не могу. Не могу и не хочу.

Ответ, по всей видимости, продолжал чинно сидеть на том самом пляже, будь он неладен.

«Шурф, ты ещё там?» – я послал ему зов, спрашивая, кажется, ерунду.

«Если ты имеешь в виду, нахожусь ли я всё ещё на пляже в Ташере, то да», – ответил он настолько спокойно, что я стиснул челюсти.

Моему дивану досталась ещё пара пинков перед тем, как я, два раза вздохнув, попытался успокоиться, чтобы попасть именно туда, на тёплый пляж золотых ташерских песков, а не вляпаться куда-нибудь в другую реальность, а то с меня станется…

Я появился возле кромки воды, совсем рядом с его костром, который сейчас догорал. Силуэт Шурфа был едва различим в меркнущем, неясном свете еле теплящегося огонька.

– Шурф, – начал я, заводясь с пол-оборота, – я не знаю, что это, я не знаю, как ты это делаешь – и делаешь ли, но… но это должно прекратиться.

– Макс, погоди, – он тоже встал, – погоди.

– Ч-ч-что – погоди? – я закипал, меня трясло, мне казалось, что он… ну, я не знаю, специально подколдовывает, что в нём говорит кровь его эльфийских предков. – Я… Ты меня…

– Я ничего с тобой не делал, Макс, – в его голосе послышались стальные нотки. – Неужели ты мог подумать, что я… Да я никогда не стал бы ничего делать против твоей воли!

Мой праведный гнев тут же угас. Да что это я, в самом деле? Как я мог подумать-то такое?

– Прости, я… Я не знаю, что на меня нашло! Прости, Шурф, я дурак, ты ведь знаешь…

Он стоял напротив меня, склонив голову, глядя себе под ноги.

Какой же ты идиот, Макс! Ну как ты мог подумать, что Шурф – твой Шурф, который столько раз прикрывал тебе спину, мог…

Мне стало так стыдно и так жаль – я наговорил ему такой ерунды!

Совершенно не понимая, что делаю, я шагнул к нему навстречу – и в тот же миг он раскрыл мне объятия. Я утонул в них так легко и просто, словно именно там мне всегда и было место.

Он целовал меня, и сейчас его поцелуй не был тем нежным прикосновением, которое случилось в воде – он целовал меня жадно и жарко, и я чувствовал, как отдаю и отдаюсь. Я задыхался. Я растворялся…

Внезапно он отстранился, выставив вперёд обе руки.

– М-а-а-акс… – его шёпот срывался на хрип, голос дрожал.

А я – я тонул, увязал в этом солнечном омуте, в этом водовороте жгучей и сладкой патоки, чёрной смолы, слепого огня.

Я сделал шаг ему навстречу.

– Нет, – его глаза сверкнули сталью, – нет!

– Да! – я взял его вытянутую руку, переплёл наши пальцы и поднёс к губам, глядя на него и улыбаясь.

– Макс, нет! – крикнул он, отдёрнув руку, и тут же развернул меня спиной к себе, крепко прижал. – Нет, слышишь?!

Он прижимал меня так сильно, что я совершенно не мог пошевелиться и едва мог дышать.

– Ш-ш-урф…

– Ш-ш-ш-ш… – он пытался успокоить меня, себя, нас обоих. Он держал меня крепко и не думал выпускать.

И я расслабился в его руках, перестал сопротивляться. Пусть держит. Я закрыл глаза, чувствуя его сильные руки. Одной он обхватил меня поперёк груди, вторая легла где-то внизу живота.

Я спиной чувствовал его тепло, его тело, такое горячее сейчас, даже сквозь ткань одежды. Горячее… Я чуть отклонил голову назад и потёрся о его подбородок затылком, просто так, безотчётно, как кот трётся о ноги хозяина.

– Я больше не могу, Макс, – с этими словами он развернул меня, но не резко, а очень мягко, я бы даже сказал, плавно.

Мы стояли друг напротив друга.

– Я не могу, Макс…

Я улыбался. Я знал, что он сдастся. Потому что все мои желания сбываются. Рано или поздно, так или иначе. И этому желанию суждено было сбыться сейчас.

– Не бойся ничего, – я сделал то, чего мне так давно хотелось – просто погладил его по щеке, медленно, втрагиваясь, соскальзывая по шее к ключицам, ощущая подушечками пальцев – ровно так, как мне совсем недавно мечталось. – Шурф…

И больше не осталось никаких мыслей. Больше не осталось вообще ничего – кроме него, его рук, его губ, его тела и тепла. Он прикасался так, как меня не трогал никто и никогда, его волшебные пальцы, казалось, дотрагивались не только до моего разгорячённого тела – они трогали мою душу, словно мягко перебирали струны, прикасаясь к моей плоти так правильно, так гладко…

Он уложил меня на тот самый клетчатый плед. Его губы спускались ниже, по шее, задерживаясь на точке пульса.

Он стянул с меня шорты и тут же сам остался без одежды. Его кожа была бархатистой и горячей, мы лежали на боку, я трогал его лопатки, острые, словно начинающие пробиваться крылья, проводил рукой вдоль его позвоночника, отчего Шурф выгибался – и целовал, целовал его.

Он легонько меня толкнул и перевернул на живот.

Я инстинктивно втянул голову в плечи, опёрся на руки.

– Всё хорошо, Макс, доверься…

Я дрожал крупной дрожью.

Он целовал меня в макушку, съезжая вниз, между лопаток, поглаживал ладонью, пробегаясь пальцами, словно огненным пунктиром, ещё и ещё. Его тёплые руки успокаивали. Он сел на меня сверху, я спиной и ягодицами почувствовал его член – и тут же снова сжался. Да что это я, я же сам, сам…