Сейчас я отвлекался тем, что считал шаги от Управления до Резиденции. Так я дошёл до Ордена Семилистника и теперь ходил взад-вперёд у Тайных ворот, думая, что и как спросить у Шурфа. Предварительно я завернулся в Кофин серый плащ, чтобы не привлекать внимание: я был не самой незаметной фигурой в Ехо, поэтому скрыться ото всех от греха подальше было отличной идеей. Особенно сейчас. Потому что ни с кем другим разговаривать ни на какие темы я готов не был.
Пока я утаптывал пыль возле Тайных ворот Иафаха, собираясь с мыслями, в полуметре от меня материализовались две фигуры. Я инстинктивно сделал шаг назад, хотя укумбийский плащ надёжно защищал меня от ненужного внимания.
Это были Шурф и Хельна. Он приобнимал её за плечи и, наклоняясь к ней, улыбался, что-то шепча на ухо.
Я остолбенел. Да, конечно, я знал, что Шурф раньше был женат на ней, и даже был знаком с этой женщиной. Она была тёплой и милой – полной противоположностью Шурфу. Хельна была невысокой, пухленькой, симпатичной и смешливой, с плавными движениями и лёгкой походкой.
Они официально развелись, когда Шурф вступил в должность Великого Магистра, но то, как они смотрели друг на друга сейчас, не оставляло никаких сомнений – их развод был чистой формальностью.
Я не мог перестать смотреть на них. Это была и правда красивая пара – очень контрастная и тем самым очень привлекательная: невысокая Хельна в синем узорчатом лоохи и Шурф в своих белых одеждах. Он продолжал что-то шептать ей на ухо, щёки её розовели, она заливалась звонким смехом, а он касался мочки её уха губами – едва-едва, только намёк…
Я стиснул кулаки. Шурф! Моё нелепое сердце колотилось о рёбра так, словно хотело пробить эту броню и выскочить вон.
Меж тем Хельна говорила ему что-то в ответ – я не мог разобрать её слова – кажется, что-то о том, как она ходила сегодня на Сумеречный рынок.
Я шёл почти рядом с ними, чуть сзади, чуть поодаль, незаметный и незамеченный – болванчик, пустышка, послушно переставлял ватные ноги и недоумевал – зачем я тут вообще? Что за нелепица моя жизнь? Но ведь он сказал, что любит меня, он не врал, он был искренен тогда со мной, я не мог обмануться! Или? Нет, быть того не может, зачем ему врать? Для чего?
Они снова остановились. Теперь, кажется, Шурф ласково журил жену за что-то, что она сделала или сказала. До меня долетали его тихие слова, словно сквозь туман – что-то о том, что в её положении нужно себя беречь, – и он мягко, нежно поглаживая, коснулся её живота.
Грешные Магистры! Да она же беременна! Сейчас, когда Шурф дотронулся до неё, очертив живот рукой, это стало совершенно очевидным.
А потом его руки легко коснулись её висков, скользнули на шею, на ключицы, он наклонился – она была существенно ниже его ростом – и медленно поцеловал её. Я видел, как её руки тянулись к нему, как она сбросила с его головы тюрбан и ерошила волосы, поддаваясь влечению, заражаясь его жаром, теснее прижимаясь к нему.
У меня закружилась голова, я хватал ртом воздух, мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание. Проклятые тёмные пятна уже тошнотворно мелькали у меня перед глазами, я остановился, чтобы хоть как-то привести себя в порядок. Нет, я не рухну тут, посреди дороги, как последний болван! Я себя одёрнул,обругал, собрал всю волю в кулак, встал на Тёмный Путь и шагнул к себе в Мохнатый Дом.
Тут же скинув с себя Коффин плащ, не обращая внимания на сидящих в гостиной людей, я пулей понёсся в подвал, открыл ледяную воду до упора и подставил под струю свою глупую башку.
Какое-то время я просто ощущал холод воды, льющейся мне на голову, и мне становилось лучше – во всяком случае, я снова мог дышать, а проклятые пятна, мельтешившие перед глазами, исчезли.
В полном бессилии я опустился на пол, тут же, в комнате для омовений. Мне было холодно, я закрыл глаза – и мгновенно перед мысленным взором предстала картина, как мой друг Шурф нежно гладит свою жену по животу… Мой Шурф.
Я зарычал и снова сунул голову под ледяную воду. Твою ж мать! Да что же это? Какой ты идиот, Макс! Я вдруг разозлился на Шурфа: он что, не мог мне об этом сказать? Он что, не мог сказать мне до?.. Грешные магистры, он же мне тогда говорил «нет», и это его «нет» было настоящим! Какой же я дурак! Слабоумный кретин! «Все мои желания сбываются – рано или поздно, так или иначе»… Расхлебывай теперь, Вершитель, всё сбылось! Ты рад? Счастлив? Но я же не знал… Чёрт возьми, да ничего не знал!
Что бы там ни было, как бы он не строил из себя вечно занятого Великого Магистра, ему всё равно придётся со мной поговорить, придётся! Мы не сможем вечно так отмалчиваться. Из-за того, что я оказался таким беспробудным идиотом, мы же не прекратим общаться? Неужели наша многолетняя дружба может пострадать из-за того, что мы, два придурка, вдруг воспылали друг к другу… Я закрыл глаза. Как же мне хотелось сейчас всё вернуть назад!
Размокнув и размякнув, я стёк на пол и прислонился лбом к стене. Его прикосновения, его жар, его тёплые руки, которые втрагивались, изучали, ласкали меня, его губы, которыми он пил меня – по капле, по глотку… Это не могло быть неправдой, просто не могло!
Я скучал по нему. Как же я скучал по нему! Всем телом, всей кожей, всем своим нутром. Я закрыл глаза. Вот его руки смыкаются у меня за спиной, он прижимает меня к себе, его губы, его пальцы… Я трогал себя, повторяя его прикосновения, представляя, что это он легко обхватывает мой член ладонью – плотно, мягко…
А, ч-ч-ёрт! Я отдёрнул от себя руки. Что же ты творишь?! ЧТО ТАКОЕ ТЫ ТВОРИШЬ?! В моей голове гудел колокол. Видимо, холодной воды на мою глупую башку оказалось мало. Я открутил вентиль душа и встал под колкие ледяные струи – весь, целиком, как был, в одежде, опёрся рукой о стенку. Сердце моё заходилось в бешеной пляске – то ли от мыслей и смятенных чувств, то ли от холода, поди разбери. Простояв так минут двадцать и окончательно замёрзнув, я выключил воду и пошёл наверх. Я был благодарен холоду. Он сковал меня. Заморозил. Сейчас это было именно то, что нужно – ледяная анестезия. Я доплёлся до своей спальни, всё так же не обращая внимания на тех, кто сидел в моей гостиной, только краем глаза уловив, что, кажется, это были Базилио, Малдо Йоз и кто-то ещё.
В спальне я стащил с себя мокрую одежду, упал в кровать, свернулся клубком, подмяв под себя подушку, и закрыл глаза в надежде уснуть. Я ощущал себя выпотрошенным, вытряхнутым мешком, нелепым желе, у которого попросту не осталось сил. И я уснул – очень быстро, почти моментально. В моём невозможном, немыслимом сне мы с Шурфом гуляли по Шамхуму, бродили по узким улочкам моего города, смеялись чему-то, радовались друг другу, касались руками, творили и создавали. Я помнил, как ещё при первом появлении здесь Шурф говорил мне, что неплохо бы тут устроить Ботанический сад и розарий, и сейчас, сотворённый нашей магией, он был: мы шли среди розовых кустов всех цветов и оттенков и обсуждали, чего бы ещё такого сотворить в Шамхуме – такого, что могло бы порадовать нас обоих.
Я открыл глаза в темноте собственной спальни. Нет, это не может так продолжаться, просто не может, это же пытка!
«Шурф», – позвал я своего друга.
«Что-то случилось, Макс? – немедленно отозвался он. – Я занят. Если ничего срочного…»
«Случилось, – я не врал, – я видел тебя с Хельной. Шурф, мы же… Неужели мы не сможем?..»
«Ты где?» – перебил он меня.
«Дома, в спальне, – ответил я и тут же понял, что совершенно не хочу, чтобы он приходил сюда, в мою спальню. – Приходи на крышу».
«Хорошо», – коротко ответил он.
Я сел в кровати. Я знал, что Шурф, скорее всего, уже там, на моей крыше, но отчего-то не очень спешил к нему. Отыскал в шкафу чистое сухое лоохи и скабу, неспешно оделся – и только потом перенёсся туда.
Конечно, как я и предполагал, Великий Магистр был уже там.
Я сел напротив него. Мы смотрели друг на друга.
Нет, чёрт возьми! Я понял, что разговаривать здесь мы тоже не будем: это место, крыша моего дома, где мы о стольких вещах переговорили, где столько перечувствовали и передумали… Об этом с ним я не хочу говорить здесь.
