Близко подъезжать было нельзя и мы, оставив машину, пошли к дворцу пешком. По дороге договорились, пока Марина будет разбираться со своими картинами, я осмотрю дворец.

Бруклицына скрылась за дверью служебного входа, а я, купив билет, пошел знакомиться с тем, как поживали наши цари на отдыхе.

В общем, судя по обстановке, жилось им неплохо. Выяснилось, что после революции и вплоть до развала Союза, это место для отдыха облюбовала для себя партийная и государственная элита. Так что недалеко они ушли от царей в обустройстве своего быта. Но, похоже, что украинская элита до него еще не добралась, и пока здесь был музей.

Потом я походил вокруг дворца, любуясь его красотой и огромными соснами, постоял у пруда с лотосами. Подошла и Марина, распаренная и злая.

– Пару недель назад обещали заплатить, – в сердцах сказала она. – Не сезон, людей им мало! Крутиться надо, а не ждать, когда придут! Ладно, поехали, ни хрена с них не выбьешь, хотя бы картины никуда не задевали.

Она еще немного побурчала, но потом успокоилась. Я предложил поделиться частью своих командировочных, если ей сильно не в дугу. При знакомстве я сказал, что по заданию торговой фирмы изучаю спрос на товары. Предложение кредита немного взбодрило её:

– Да, в общем-то, вроде как терпимо, но если это возможно, – не откажусь, – как-то не смело сказала Марина. – Только если ничего не продам, то хоть самой ложись, – добавила она и смутилась вырвавшейся присказке. Искоса глянула на меня, а я сделал вид, что не врубился и Бруклицыну, похоже, это задело. Она примолкла, рассеяно глядя на дорогу.

Я высадил её у дома и одолжил 100 долларов, больше она брать не пожелала.

На следующий день было тепло и солнечно, пляж ожил, а набережная еще больше наполнилась народом. Ночью к её центру пришвартовался плавучий отель – корабль “Принцесса Днепра”. И уже со второй половины дня на его борту играл оркестр, а через мощные усилители музыка заполнила все пространство вокруг.

К кораблю потянулся народ. Периодически музыка выключалась, и звучал призыв посетить бары и рестораны корабля, или поселиться в его каютах – номерах.

Я посидел в баре на набережной, выпил пива, и старался не пропустить ни одного проходящего, хоть мало-мальски похожего на моего клиента. Потом побродил по пляжу, полюбовался красотами моря, посмотрел на то, как развлекается народ, катаясь на дельтапланах и водных мотоциклах.

Я сидел в скверике, когда увидел его. Он шел в сторону гостиницы “Ореанда” в пиджаке и галстуке и с другой дамой. А сбоку и чуть сзади, делая вид, что он тут ни при делах, шел его телохранитель в майке и шортах и с сумкой на плече, в которой можно спрятать и пулемет. Они прошли к морю, постояли у парапета, потом зашли в ресторан. Длинный остался на улице, посматривая кругом и за своим боссом за стеклом.

Парочка села у окна, но так, что хорошо была видна только дама. Я устроился неподалеку и все это видел. Несколько раз Длинный глянул в мою сторону, но я старательно смотрел на море. Мне стало тревожно, в таких играх мне еще не приходилось участвовать. Я встал и тихонько спустился к морю, смешался с народом на причале, и стал смотреть за телохранителем издали и вскользь краем глаза.

Где-то через час рядом с Длинным появился, и мой клиент с дамой, и они направились к стоянке машин. На этот раз сели не в БМВ, а в “Фольцваген”, и поехали в город. Значит, у него две машины, а может и больше, возможно и несколько лёжек, и моя задача, похоже, все больше усложнялась. А может плюнуть на все и укатить, пока цел, с такими, как Длинный, шутки плохи.

Мои раздумья прервал очередной попрошайка. Они тут никому прохода не дают, только и слышно: “Дай, дай”

– Могу доллар дать, с сотни сдача будет? – спросил я мужичка, в замызганной до ужаса ветровке и мятых штанах. Мужик оживился, и хитро косясь подсиненным глазом, сказал:

– Подождешь, принесу.

– Тогда, извини, мне некогда.

Я встал и направился к выходу с набережной.

Вечером Бруклицына снова рисовала портреты желающим, а я прогуливался с ее подругой Аллой, как она мне её представила. Аллочке за тридцать, у неё все при всем, и как женщина она мне сразу понравилась. Смешливая разведенка, с девчонкой на руках, она работала бухгалтером в пансионате. Через час я уже знал её нехитрую биографию и почти все о пансионате, и о соседях по дому.

Мы выпили на веранде ресторана вина, а потом танцевали на причале у “Принцессы Днепра”.

Оркестр на верхней палубе старался во всю, а моя партнерша так прижималась в медленных танцах, и была так горяча, что мне тут же захотелось куда-нибудь в темноту, в свободный полет чувств и желаний.

Мы углубились в приморский парк, зашли за густые заросли каких-то душистых южных кустов. И здесь наши души и тела, под тихое сопение, охи и вздохи понеслись в рай…

Рядом за кустами бродил народ, гремела музыка, и София Ротару проникновенно пела о «червонной руте», которую не следует «шукать вычёрами», а я, порядком истосковавшись по женщинам, выделывал такое, чего и от себя не ожидал, да и от Аллочки тоже.

Уже потом, немного успокоившись, поправляя платье и прическу, Аллочка сказала, что никогда не думала, что в столь неуютной и тревожной обстановке, заниматься любовью так хорошо.

Мы вернулись на причал, я предложил выпить пива, но Аллочка отказалась.

– Возьми себе, а я у тебя отхлебну, – сказала она, и мы так и сделали.

Я взял пива, мы присели на скамейку на набережной и прихлебывали по очереди из бутылки. От пива и пережитых чувств, тело моё наполнила приятная истома, и все вокруг было красиво, и вечер чудесный, и ни о чем думать не хотелось. Но через какое-то время я поймал себя на том, что по инерции ищу в толпе на набережной своего клиента, и настроение испортилось.

Мы пошли туда, где сидели художники. Половина из них уже ушла, но Бруклицына была на месте. Она подозрительно осмотрела Аллочку, мельком взглянула на меня, и как-то заскучала.

Интересно, а на что она рассчитывала, знакомя нас.

Бруклицына быстро справилась с собой, и подчеркнуто равнодушно слушала виновато-сладостное щебетание Аллочки о том, где мы были и что делали. Только дальше танцев у парохода и бутылки пива, в ее рассказе дело не шло, и все наши похождения на этом заканчивались. Но, похоже, что Бруклицына в это не очень-то верила, глядя на умиротворенное лицо Аллочки, да и мое тоже.

Мы собрали вещички художницы и направились домой.

Народу на набережной поубавилось, стало меньше и гонщиков на роликах. Желтые фонари на набережной разгорелись во всю, из кафе и ресторанов звучала музыка, и уходить не хотелось, но Бруклицына устала, а ей завтра рано вставать.

– Давай я за тебя с утречка порисую, – предложил я, – а ты поспи. Покажи, что и как. Я в школьной стенгазете карикатуры рисовал.

– Порисуй, – сказала она равнодушно.

– А что, мне давно хотелось попробовать масляными красками, да все случая не было.

– Попробуй, – устало сказала она.

– Да нет, я так, для разговора, лучше, чем у тебя при всем желании не получится.

Ночь прошла без приключений, а с утра я прогулялся на рынок, посидел в баре, на набережной, выпил пива. Потом полежал на пляже, разок окунулся, вода была еще холодной, посмотрел на то, как развлекается народ, катаясь на дельтапланах и водных мотоциклах.

Я сидел в скверике с журналом, а по аллее шла Бруклицына. В сереньком сарафанчике, какая-то вся неприметная. Она меня не видела, и трогать её мне не хотелось, но все же окликнул.

Марина увидела меня, приветливо махнула рукой, подошла. На мой вопрос – куда направляется, сказала, что просто гуляет. Я предложил пойти на пляж. Бруклицына скривилась и сказала, что на пляж она не ходит, а если и ходит, то не на городской, а куда-нибудь подальше.

– Чтобы мужики не приставали, – сказала она, хитро усмехнувшись.