За своей спиной Цент расслышал зловещее шипение, и подумал о самом худшем – о гигантском ядовитом змее, что явился вслед за зомби из мира кошмаров, дабы усилить масштаб апокалипсиса своим непосредственным участием в мероприятии. Но реальность оказалась еще страшнее. Выяснилось, что шипение издала бутылка с минералкой, которую откупорил программист и теперь подносил ее к своему рту, дабы утолить жажду. Уж такого хамства рэкетир никак не ожидал даже от программиста. Покуситься на съестные припасы в то время, когда рядом находится их законный хозяин и единственный возможный потребитель, мог только низкий и подлый человек. Ну а с таким типом и церемониться нечего. Цент и не стал. Подскочил к Владику, вырвал у него из рук бутылку, а самого оттолкнул с такой силой, что бедняга растянулся на гудроне.

– Я просто хотел попить, – поторопился объясниться Владик, решивший, что Цент как-то неправильно его понял.

– А кто тебе разрешал? – строго спросил у него изверг из девяностых.

– Разрешал? – опешил Владик. – Но я думал, что вода общая….

– Коммунизм давно отменили, теперь у нас частная собственность, – сообщил Цент, вводя программиста в курс последних новостей. – А чужую собственность надо уважать. Вода моя. И еда моя. Кто к припасам руку протянет, того сброшу с крыши, потому что крыша тоже моя.

Объяснив всем условия совместного проживания на крыше и возможные последствия их нарушения, Цент решил привести себя в порядок. Это, в частности, касалось ног. От кроссовок осталось одно название, носки стерлись до одной сплошной дыры. Все ступни были изранены и покрыты слоем грязи. Пока бежал через поле от зомби на это внимания не обращал, но теперь самое время. Цент тщательно промыл ступни, израсходовав на это одну из трех бутылок минералки. Владик взирал на процедуру такими глазами, что хотелось выбросить программиста вниз прямо сейчас, не дожидаясь более существенного повода. Цент, разумеется, понимал, что после пробежки Владик умирает от жажды так, что готов слизывать минералку с гудрона, даже после ее контакта с чужими ногами, но тот, кто имел глупость заботиться о нуждах других, не достиг успеха в девяностые. Говоря проще, Центу было плевать на жажду Владика, голод Владика и просто на Владика.

– Очкарик, снимай куртку! – потребовал он, когда помыл ноги.

– Зачем? – испугался Владик.

– Так, еще одно правило, – озвучил Цент. – Тот, кто не выполнит любой мой приказ мгновенно, а вместо этого начнет задавать тупые вопросы, будет сброшен с крыши. Всем ясно?

– Да, – хором ответили Анфиса и Маринка.

– А тебе, айтишник?

– Да! – выпалил Владик, протягивая Центу свою новую курточку.

Полученный предмет одежды Цент безжалостно разорвал на два приблизительно равных куска, после чего обмотал ими свои многострадальные ступни. Это было лучше, чем ничего. Не будь у Владика размер ноги как у золушки, он бы позаимствовал у очкарика ботинки, но пришлось довольствоваться тем, что есть.

Затем Цент организовал кормление себя и коллектива. Сунувшись в пакеты, бывший рэкетир испытал желание убить всех и больно. Сбором продовольствия занималась Анфиса, и подруга, как всегда, без всякого злого, а равно доброго умысла умудрилась подложить изрядную свинью – набрала сухариков со вкусом томата, которые Цент терпеть не мог. Ни одной упаковки с вкусными чипсами со вкусом бекона не было, и только на самом дне пакета обнаружились две пачки сухариков со вкусом хрена и чеснока. Не бекон, но хоть что-то, а иначе хоть голодай.

Поскольку нельзя было даже приблизительно спрогнозировать то время, что им придется провести на крыше, Цент сразу ввел жесткое ограничение по довольствию на чужую душу населения. Анфисе и Маринке досталось по пять сухариков (Цент долго выбирал самые маленькие и подгорелые) и по две пробки минералки. На лицах подруг Цент прочел недовольство, но бабам хватило ума держать языки за зубами. А когда за своей порцией полез Владик, то напоролся на взгляд, неприступностью не уступающий Брестской крепости.

– Ты пропускаешь, – сообщил Цент, разрывая пакет с сухариками со вкусом чеснока и хрена, и щедрыми горстями переправляя калории в свой рот.

– Почему? – всхлипнул Владик.

– Нужно экономить еду. Кто знает, сколько нам тут сидеть?

С этими словами Цент добил первую пачку сухариков, надолго припал к бутылке с минералкой, и принялся за вторую.

– Мне бы чуть-чуть воды, – взмолился Владик, наводняя очи слезами.

– Не могу, – мотнул головой Цент. – Рад бы, но не могу. Сам должен понимать – выживание, это не шутка.

– Мне бы всего один глоток.

– Один, говоришь?

– Да, да. Всего один.

– Пожалуй, лучше не стоит. Что ты будешь одним глотком аппетит раздразнивать?

– Я так сильно хочу пить!

– Понимаю. Всем тяжело. На то он и зомби-апокалипсис.

Дожрав вторую пачку сухарей, Цент немного подумал, и принялся за третью. Владик, осознавший, что изверг не издевается, и действительно ничего ему не даст, отошел в сторонку и сел на гудрон. Анфиса и Маринка, быстро проглотив свои более чем скудные порции, топтались на краю крыши и любовались на зомби. Выпрашивать у Цента добавки они даже не пытались – обе хорошо знали своего бывшего сутенера, и понимали всю бесполезность и даже опасность данной процедуры.

Набив брюхо сухарями так, что даже стало нехорошо, и основательно запив соленое лакомство минералкой, Цент растянулся на гудроне, заложив руки за голову, прикрыл глаза, и полностью отдался наслаждению жизнью в условиях апокалипсиса. Не прошло и десяти минут, как его неподвижность и мерное дыхание были приняты Владиком за крепкий здоровый сон. Программист, доведенный последними событиями и немотивированной жестокостью Цента до отчаяния, решился на крайне рискованный шаг – он возжелал совершить хищение продуктов. Многого Владику не требовалось. Он не претендовал на сухарики, да и не любил их никогда. Все, чего хотел Владик, это сделать пару крошечных глотков из бутылки с минералкой, потому что во рту и горле после недавней пробежки воцарилась невыносимая сухость.

Заметив, что он подкрадывается к Центу с явно преступными намерениями, Анфиса и Маринка стали делать ему страшные знаки руками и корчить повергающие в трепет гримасы, ясно давая понять, что затея неудачная, и лучше бы ему одуматься пока не стало поздно. Владик не внял совету. Его вдруг, до глубины души, возмутил тот факт, что какой-то недобитый уголовник из девяностых, чье время давно миновало, на правах силы устанавливает свои варварские законы и заставляет всех следовать им. Владик почувствовал, что в его душе поднимается волна благородного протеста против несправедливости и деспотии. Кто-то должен сказать Центу о том, какая тот огромная свинья, ведь он, похоже, сам об этом не догадывается. Пора поставить изверга на место, пора объяснить ему, что в цивилизованном обществе, живущем по священным заветам демократии, гуманизма и толерантности, подобное поведение считается просто недопустимым. Ведь он, Владик, тоже человек, тоже личность, и имеет столько же прав, сколько и эта наглая скотина, присвоившая себе весь запас пищи и воды. К тому же, в тайне, Владик считал себя выше Цента в плане духовного и интеллектуального развития, да и богатый внутренний мир тоже кое-чего стоил. А то, что Цент тупо сильнее физически, вовсе не дает ему право командовать всеми и издеваться над яркими представителями интеллигенции. Может быть, подобные порядки были заведены в лихие девяностые, но те кошмарные времена, которые сам Владик помнил смутно, давно канули в прошлое. Сейчас другое время, и ныне на любого Цента, вздумавшего жить по-старому, быстро найдется управа.

Весь охваченный духом борьбы за свои права, Владик протянул руку к бутылке с минералкой, но случайно брошенный на лицо Цента взгляд заставил сердце программиста остановиться – изверг не спал, и смотрел прямо на него.

Следующие десять минут Владик потратил на то, чтобы вымолить прощение. Цент не произнес ни слова, даже бровью не повел, но Владик чувствовал – в эти минуты решается его судьба. Он клялся, что больше так не будет, уверял, что его попутал бес, подпускал элементы самокритики, напирая на то, что является слабохарактерным, даже перечислил какие-то диагнозы, могущие послужить смягчающими обстоятельствами. Цент с интересом слушал, затем, когда Владик иссяк, медленно поднялся на ноги, подошел к побледневшему от страха программисту и прописал ему кулаком по почкам. Владик, хрипя от боли, повалился на гудрон, Цент, наступив ногой на его тело, произнес: