В контраст разряженной Пэнси, на Изи были свободные белые брюки и такая же белая рубашка, легко спадающая поверх брюк. Завернутые манжеты открывали легкие, тонкие запястья, на одном из которых красовалась блестящая серебряная цепочка. Похожая свисала с шеи, ныряя вглубь расстегнутого на несколько пуговиц ворота.Черные волосы короткой стрижки торчали во все стороны, но, в отличие от Гермионы, чья прическа случайно принимала форму вороньего гнезда, здесь чувствовалась намеренность, искусственно созданный беспорядок. И вообще во всем ее виде царил оттенок легкой небрежности, случайной асимметрии линий и форм, словно ее отвлекли от какого-то ужасно интересного дела, и она так и явилась на прием, не удосужившись взглянуть в зеркало. И вся она была такая… такая… летящая, легкая, длинноногая, узкобедрая, с совсем небольшой грудью и трогательными позвонками, выпирающими на длинной шее. Если бы Рон выпил еще немного, он определенно назвал бы ее некрасивой. Каждая часть ее лица по отдельности не казалась привлекательной. Высокие скулы, острый подбородок, неестественно изогнутая горбинка тонкого носа, тонкие губы, чуть тронутые какой-то светлой помадой. И внимательный, пристальный взгляд темно-карих глаза за прямоугольными стеклами очков. Но все вместе эти несочетаемые черты сливались в единый образ, который и захочешь — не забудешь.

— И, кстати, о нем еще много писали, когда он выиграл Турнир Трех Волшебников, четыре года назад. Неужели ты не помнишь? — голос Пэнси оторвал меня от беззастенчивого разглядывания. Кажется, разговор все еще шел обо мне.

— Нет, — пожала узкими плечами Изи. — Уже много лет, как новости из Хогвартса меня не интересуют. Примерно с тех пор, как его двери захлопнулись за мной. Особенно меня не интересуют имена его временных кумиров.

— А ты права. После шестого курса никто слыхом не слыхивал о Гарри Поттере. Поговаривали, что он давно прописался в Святого Мунго в палате с мягкими стенами и блокирующими заклятиями на двери.

— Я вообще не понимаю, о ком ты говоришь, — пробормотала Изи, опять поднося к тонким губам бокал.

Я не успел ни удивиться, ни восхититься, потому, что в комнату влетела Джинни с сияющей улыбкой на лице и кинулась на шею к Пэнси с очередным лавандобрауновским визгом.

— Пэнси, как хорошо, что ты смогла выбраться!

— Джинни, как я рада тебя видеть, наслышана о твоих успехах! Великолепная гостиная, надеюсь, весь дом не хуже?

— Ой, я обязательно тебе все покажу!

Я только подумал о том, что надо бы уточнить у Джинни, с каких пор гриффиндорки так радостно вешаются на шею слизеринкам, как услышал язвительный голос Изи. Она стояла, привалившись спиной к каминной доске, скрестив на груди руки, но не выпуская из длинных пальцев ножку бокала.

— Так-так-так, а вот и наша новая знаменитость!

Клянусь, моя челюсть упала на пол с грохотом.

Джинни вскинула глаза, словно только что заметив новую гостью.

— Пэнси, ты представишь меня? — спросила она у новоявленной подруги.

— Мисс Джинни Уизли — леди Изабель Стоктон, моя тетя.

Джинни кинулась к ней с явным намерением обнять или хотя бы пожать руку, но леди не изменила позы, и Джинни словно на скалу напоролась, замерев в нескольких сантиметрах от нее.

Изи с любопытством ощупывала взглядом стоящую напротив девушку, но на ее лице не было ни лучика притворной радости.

— Поздравляю Пэксов, удачное приобретение, — наконец процедила она.

Мне показалось, что Джинни попыталась сделать книксен. Но она просто переминалась с ноги на ногу, не зная, что сказать.

— Тебе уже есть шестнадцать? — любезно поинтересовалась Изи.

— Летом мне исполнилось семнадцать, — заикаясь под ее пристальным взглядом, пролепетала Джинни.

— Чудесно, — расцвела в фальшивой улыбке Изи и, отлепившись, наконец, от камина, плавно обошла стоящую Джинни по кругу, как скульптуру в музее. — Пэнси сказала, что вы вместе учились.

— Не на одном факультете и на разных курсах, — сказала Джинни.

— Но ты же из чистокровной семьи, — удивилась женщина, остановившись прямо перед ней.

— Не все чистокровки попадают в Слизерин, — слегка взвизгнула Джинни.

— Твоя правда, милочка,— успокаивающе покачала головой Изи. — Я могла что-то слышать о твоей семье?

— Мой папа работает в Министерстве Магии. Он первый советник господина Шеклболта.

— Тогда я точно о нем не слышала. Дела в министерстве меня не интересуют до тех пор, пока его сотрудники исправно оплачивают счета своих жен, дочерей и любовниц, которые высылает им мой бухгалтер. Но наверняка я знаю твою мать. Как ее имя?

Даже издали я заметил, как шея Джинни покраснела от края волос до самого воротника.

— Молли Уизли, — прошептала она.

— Нет, тоже не слышала. Странно, — пожала плечами Изи и саркастично изогнула уголок губы. — Действительно странно. У кого она одевается?

— Я хотела бы показать вам дом, — быстро сказала Джинни.

— Раз уж Пэнси была так настойчива, что вытащила меня из дома в единственный свободный вечер среди праздников, — медленно и очень ядовито начала Изи, глядя Джинни прямо в глаза, — я надеюсь, что ты окажешь мне любезность и избавишь от долгих хождений по столовым и оранжереям. Как и от занимательных застольных бесед. Я предпочла бы провести вечер в дальнем углу твоего… как его… — она прищелкнула пальцами, словно припоминая, —… ах да, китайского салона, в компании бутылки кьянти. Есть у тебя кьянти?

— Конечно, конечно, — быстро закивала Джинни.

— И будь добра, организуй мне какое-нибудь кресло из старой обстановки дома. У меня аллергия на современную обивку. Это не превышает уровня твоих способностей? — и белая молния стремительно вылетела в дверь мимо обескураженной Джинни.

— Конечно, леди Стоктон, — прокричала она вслед.

— Изи, просто Изи, детка, — донеслось из коридора.

Пэнси поспешила за тетей, и Джинни, решительно выдохнув, направилась следом.

Моя челюсть так и осталась лежать на полу. Я был восхищен и разозлен одновременно. Какова!

***

Я вздрогнул от легкого холодка на коже. Селеста переползла вверх по моему предплечью и заворочалась, устраиваясь где-то на сгибе локтя.

— Ты хочешь ее. Она тебе понравилась, — зашипела змейка.

Я удивился, но кивнул.

— Твоя кровь. Ссстучит. Она делает мне больно.

Знала бы ты, как мне больно в узких джинсах! И в голове тоже. Я разрывался между двумя желаниями: первым и самым ярким из них было подрочить прямо здесь, под рождественской елкой, укрывшись мантией и воображая, как я медленно, одну за одной, расстегиваю пуговицы легкой рубашки и трусь всей длинной члена о цепочку, убегающую вниз между небольших грудей. В моем воображении она не носила лифчика. И, насколько я успел рассмотреть один, левый, выступающий под тканью белой рубашки крупный сосок — реальность ушла недалеко от фантазий.

Я со стоном нашарил выпуклость на брюках, но тут же отдернул руку, вспомнив о чуткой Селесте, чье тело скользило вдоль моей правой руки, выбирая место, в котором не пульсирует огонь желания. Наивная маленькая змейка! Да я весь был одной сплошной эрекцией!

Я выпустил воображение на волю, представляя как эта леди — конечно, она леди, другим словом я не мог назвать ее даже в мыслях — сидит в старом кресле Вальбурги. Том самом, с серебряно-черной обивкой и отполированными до блеска черными подлокотниками — эбеновое дерево, еще раз спасибо Джинни и счету от реставратора. Положив щиколотку левой ноги на колено правой, она удерживает на весу изящными пальцами высокий, похожий на бутон весеннего цветка, бокал. И, откинув на спинку голову, сквозь полуопущенные веки разглядывает толпу разношерстных гостей. Вот почему я точно знаю, что губы ее в этот момент будет ломать кривоватая усмешка? Правая верхняя половинка вместе с уголком рта медленно поползет вверх, а нижняя, чуть припухшая посередине, подрагивая, сожмется в тонкую линию. И тогда я, невидимый, немного полюбовавшись, нагнусь над креслом и легко трону своими губами эти губы. Ну ладно, пусть не легко. Пусть вопьюсь, прикушу до боли, до крови, чтобы увидеть в глазах испуг и — или! — ответную страсть.