— Разумеется. Фильм был запрещен в двадцати шести штатах, мне было четырнадцать. Естественно, мы его видели.*

— Ты запрещен во всех пятидесяти плюс округ Колумбия, Роджерс. Но если решишь организовать гастроли по миру, из твоих приятелей выйдет отличный цирк поющих…

Стива прошивает насквозь, и он откидывается назад так, что хрупкая перегородка отсека ломается под его затылком.

Он ждет этих слов. Каждый раз проклинает опрометчиво данное обещание и постоянно не готов услышать странный код. Старк, вряд ли заметивший его закушенную до крови губу, выводит джет на нужную высоту.

— Кто еще содержался в Рафте, кроме наших?

— Ваших, — поправляет Старк. — Ни одной живой души. И эта… Годзилла тоже не из местных гостей, иначе Росс давно прислал бы досье. Все так просто, если ты хоть раз перешел дорогу в неположенном месте. Или не умеешь притвориться кем-нибудь другим и обходить программы распознавания.

— Ты пока не вычислил того, кто подделал пленку?

Ответом ему служит надсадный гул двигателей.

До пункта назначения долетают в полном молчании, и Стив спрыгивает на крышу первого подходящего здания, не желая приближаться к башне Старка. Он растерян, зол и понятия не имеет, что делать дальше.

— У меня неограниченные возможности, а у тебя — почти живой Зимний Солдат. Я-то справлюсь, Роджерс, — бросает ему в спину перед прыжком Старк. — В отличие от тебя меня не бесят временные неудачи.

У него нет плана, и в голове пусто, как никогда. Он должен действовать, черт возьми, но не представляет как. Мимо проплывает цветочный фургон: «розы, герберы и олеандры», и Стив стонет, запахивая на ходу куртку.

— Будь осторожен, — всё, что сказала Наташа при расставании. — Ты же бросаешься в глаза, как факел в руке статуи Свободы. Совсем не умеешь прятаться и… ну, блядь, только не в Бруклин.

Кажется, Наташа будет очень недовольна.

Стив возвращается в Нью-Йорк.

Комментарий к 4

_____

*Речь идет о фильме Freaks (“Уроды”/”Уродцы”), знаковом для истории американского кино. https://ru.wikipedia.org/wiki/Уродцы

========== 5 ==========

Стив возвращается в Нью-Йорк.

Он видел много городов и стран, но только Ист-Ривер все еще течет как нужно, и остров Манхэттен до сих пор не изменил форму.

Стив возвращается потому, что Наташа неправа, и пусть его ищут все спецслужбы мира — в этом городе парню с его внешностью затеряться проще всего.

Стив возвращается, чтобы не разбить голову о первую попавшуюся вакандийскую скалу и еще чтобы не думать сразу обо всем.

2011

— Карточку, пожалуйста.

— Ммм… я заплачу наличными.

— Ну нет, так нет, мистер, — разводит руками седой картавящий мужчина, и Стив мог бы поклясться, что точно такого, только по фамилии Лифшиц, ненавидела вся его улица. И все же каждый хотя бы раз закладывал ему то серьги, то обручальное кольцо. Лифшиц не брезговал ни крестами, ни полумесяцами, ни звездами Давида на подвесках. Этот — такой же. И если Стив хоть что-то понял за первые недели в новом веке, так именно то, что люди в этом изменившемся мире не изменились совсем. Даже если не поднимают нос от экранов гаджетов и пьют жидкости странного цвета, почему-то считающиеся вкусными, носят одежду, стоящую несколько сотен долларов, а по виду найденную в ящике для благотворительных пожертвований, и причесаны так, словно только что побывали в драке.

Не изменились официанты, банкиры, кинозвезды и музыканты, страховые агенты и политики, спортсмены, полицейские, чернокожие в районах, куда по-прежнему не стоит соваться обычным гражданам, на Кони-Айленде все еще людно и шумно. Разве что среди таксистов стало еще больше эмигрантов, да все вокруг обращаются с английским языком так, словно он им неродной. Недоверчивый взгляд единственного глаза Фьюри точь-в-точь напоминает прищур соседки снизу миссис Кокс.

И доллары — бумажные, с портретом президента по-прежнему имеют цену. За исключением того, что стакан кофе стоит как пара кожаных ботинок, а ботинки — как билет на самолет.

— Ты снял кучу наличных в банке, — щурится Фьюри, — куда тебе столько?

Стив пожимает плечами и представляет на его месте необъятную любопытную соседку, лет шестьдесят как нашедшую приют на кладбище.

— Никак не могу привыкнуть к тому, что кусок пластмассы заменяет купюры, — не моргая, отвечает он и почти не врет. — У меня накопилось много долгов.

Кажется, Фьюри верит. Но даже если нет — тот не страдает ни подагрой, ни склерозом, а потому Стив избавлен от обязанности интересоваться его здоровьем, чтобы перевести разговор.

Он с благодарностью принимает обставленную стандартной мебелью квартиру от ЩИТа и в первую ночь не может уснуть, чутко вслушиваясь в тишину, хранимую пластиковыми окнами, и представляя казарму в лагере Лихай.

А еще он с первого дня уверен, что в его одежду вшит какой-нибудь прибор слежения, поэтому без колебаний тратит первые три сотни в Чайна-тауне на новый гардероб — от носков до куртки и бейсболки. Милая женщина, совсем не говорящая по-английски, добавляет в подарок пару домашних тапочек, пока он переодевается за шторой в маленьком полутемном магазине и все еще не может решить, что будет делать дальше

И поэтому выкладывает пачку хрустящих купюр перед мистером не-Лифшицем, снимая небольшой бокс на ближайшие десять лет — хорошая скидка, если заплатить вперед и без налогов.

Есть вещи, которые не меняются.

Опоры Бруклинского моста.

Форма носа мистера Лифшица.

Право принимать собственные решения.

Округлый камень в изголовье могилы Сары Роджерс.

Небо над Нью-Йорком.

Вкус свежего хлеба из итальянской пекарни.

Последний ряд кинотеатра.

Ключи с железными зазубринами.

Частные склады в порту.

Боже, благослови Америку.

*

Пять лет назад, в те две недели между пробуждением и первым посещением ЩИТа, Стив не раз был готов удариться в бега. Северная граница страны была открыта для любого американца, а если собрать на ось множество миль, то можно оказаться в месте, где кроме снега, сосен и заброшенного дома есть лишь медведи да тюлени. Что его удержало? Стив Роджерс, блядь, ненавидел снег и холод. Ничего более. Но склад в порту все еще оплачен, и сейчас, открывая с трудом поддающийся замок, он представляет улыбку Баки — слегка виноватую, но бесшабашную. Тогда Баки рылся в старом комоде, перетряхивая полотенца и холщовые фартуки, пока не обнаружил в одном из карманов старого маминого халата две бумажки по пять долларов.

— Никогда не складывай все деньги вместе, Стив! — завопил он, победно потрясая найденными купюрами.

— Никогда не садись играть с шулерами, — зло ответил Стив тогда.

— Но я мог выиграть.

Семьдесят с лишним лет назад Стив только вздохнул.

Сейчас, стоя посреди пустого узкого, как гроб, склада, он мог жалеть лишь о том, что в сумку, пять лет назад оставленную на складе, он так и не положил оружие. На всякий случай. Но денег на жизнь там хватало с лихвой.

Поэтому.

И еще потому, что и Нью-Йорк не слишком изменился, хотя оброс сотнями небоскребов из стекла и металла. Но все же были в нем места, где на хрустящую бумажку — что вы, сэр, никаких имен и только кэш, — можно снять номер в отеле сомнительной чистоты и репутации. Особенно если ты белый парень с широкой улыбкой настоящего американца.

— Я просто расстался кое с кем и хотел бы побыть один. О, неработающий телевизор не проблема.

Ему необходимо подумать. И, черт возьми, у него еще никогда не было такой сложной задачи. Из не слишком чистого окна виднелся кусок пожарной лестницы напротив и мусорный бак, расписанный косыми черно-белыми буквами, вывеска с романтичным названием «Блюющий слон» источала ядовито-зеленый свет на полквартала вокруг, и где-то за стеной чувственно стонал низкий женский голос, а в номер можно было заказать почти съедобное карри или дюжину тако.

За три дня Стив оброс щетиной, исписал несколько блокнотов, вспоминая старые ставки ГИДРы, а затем заплатил полтинник обдолбанной соседке, из комнаты которой каждую ночь слышались звуки, ввергавшие его в непристойные фантазии, и воспользовался ее ноутбуком вместо своего, который купил в двух шагах от отеля, но так и не решился открыть.