— Я здесь, Рок, всё хорошо, милый, — монотонно, успокаивающе зашептал летописец, бережно удерживая младшего, через каждое слово склоняясь, касаясь губами холодного и мокрого от испарины лба. — Ты только дотерпи до врача, хорошо? Не отключайся. Я знаю, ты это дело любишь, но ты держись.
Губы Роккэна дрогнули в блеклом подобии улыбки, но тут же скривились от боли, глубокая морщина пролегла между бровей, и по коридору пронёсся его очередной булькающий хрип. Эти звуки драли душу и сердце, хватали за горло, от них начинало щипать и резать в глазах, а собственное дыхание едва не подчинялось этому мучительному звучанию. Летописец непрерывно шептал что-то утешительное, умиротворяющее, но время от времени ему приходилось осторожно встряхивать брата, чтобы не думал засыпать. Один дьявол знает, сколько Роккэн пролежал в мастерской, как давно изводится от боли, жажды и кровопотери. И Миррору совершенно не хотелось о том думать, равно как и о том, кто мог сотворить это с ним. Он знал, и от этого становилось страшно, от этого ожесточение сковывало душу напополам с безумным страхом за любимого брата. «Ты только не оставляй меня, ладно? Ты — всё что у меня есть», — мысленно коснулся он сознания брата и почувствовал слабый, мечущийся отклик, бессвязный, горестный, напуганный, а потому лишь теснее сомкнул объятия, на мгновение зарывшись носом в волосы на макушке Роккэна. Лазарет располагался на первом этаже замка, прямо над моргом, и оба этих совершенно невесёлых помещения сообщались широкой лестницей. Здесь перевязывали раненных в осаде и боях чернокнижников, здесь же проводили тяжёлые, срочные операции, если дело не терпело отлагательств, а пострадавший не мог добраться до жрецов или же те — до него. Как правило, несколько носителей белоснежных мантий всё равно трудилось в замке, но чаще их никто не заставал на положенном месте, да и предъявить им в ответ было просто напросто нечего.
Жрецы были неотъемлемой частью жизни чернокнижников, в то время как сами существовали и без них. Это была отдельная фракция со своим Повелителем, иерархией, системой обучения, должностей и привилегий. Они обладали даром целительства, предвидения, но вместе с тем не считались воинами. Скорее созидателями, наблюдателями и хранителями спокойствия. Появление жреца в замке чернокнижников означало, что кто-то либо серьёзно болен или ранен, либо собирается проходить посвящение, либо у оракула есть новости с иного плана. В отличие от людей, живших на побережье, жрецы не ожидали просветления, а наоборот, всеми силами способствовали тому, чтобы получить его. Отдалившись от всего мира, они обитали в Белом замке в землях вечной зимы. Отшельники, не от мира сего, чудаки, звездочёты — как их только не называли в мире, в то время как чернокнижники едва ли не склонялись перед могуществом своих покровителей и вместе с тем вроде бы абсолютно беззащитных магов в белых одеяниях. В далёком прошлом, когда впервые появился дар повелевать тенями, появились и те, кто взял на себя ответственность за их души. Изначально жрецы были исключительно лекарями, наделёнными способностями врачевать не только тело, но и ауры, души, отличать истинное, ментальное тело, от физического. Их судьбой, даром и карой было лицезреть присное и грядущее, проводить тонкие грани между миром живых, материальным, и миром, населённом духами. Пришлые из иных миров, тени прошлого, силуэты будущего — всё это в своё время начинал видеть каждый, наделённый даром жреца. Не редко это были молодые юноши и девушки, неспособные выдержать подобный напор на собственное сознание. Они сходили с ума или же заканчивали жизнь самоубийством, лишь бы избавиться от предвидения, а потому фракция эта была малочисленна, едва ли насчитывая в своих рядах более тысячи магов.
Но редко кто осмеливался напасть на мирных и тихих чародеев, которые заранее знают, чем всё закончится. А даже если и не знают, никогда о том не скажут, предпочитая хранить свои секреты в тайне. Более того, даже находясь на другом конце страны, чернокнижники бы мгновенно отреагировали на угрозу, встав на защиту своих атаурванов с истовой яростью. Пожалуй, даже себя они не защищали так отчаянно и бесстрашно, как прорицателей. Помимо прочего, Повелители предпочитали поддерживать со жрецами мирные отношение, находя в их лице лучших советников, лекарей и наставников. И часто случалось так, что на территории жрецов сталкивались две и более противостоящие друг другу фракции. Случайно ли или же белоснежные маги устраивали это специально, никому не дано было постичь.
В мировых вопросах жрецы всегда считались гласом мудрости, понимания, способности не разбрасываться своим могуществом направо и налево, символом гордой и справедливой власти и основы многих религиозных веяний. Считалось, что они могут быть «устами Воплотителей», именно поэтому обладают знаниями о будущем. И сложнее всего в ремесле жреца было отделить бредовое и желаемое навязанное видение от настоящего провидения, и этому жрецы учились на протяжении всей жизни.
К тому же, жрецы приводили души в этот мир, когда рождался ребёнок, уводили их за грань, когда кто-то погибал, в бою ли, в собственной ли постели от старости или же болезни. И именно поэтому чернокнижники беспрекословно повиновались им, склоняя головы. Проходя собственное посвящение, они сталкивались со смертью лицом к лицу: жрец проводил ритуал, отделяя душу от тела, и чародей сталкивался с миром духов, миром, который давал им позволение управлять тенью, мраком, оставляя собственный отпечаток. Потому убить тёмных магов было несколько сложнее, чем других: они уже были отчасти мертвы, знали, что их ждёт за гранью, и, как ни странно, не торопились на ту сторону. Именно жрецы были теми, кто выносил приговор, кем предрешено стать юному дарованию, а вот слушать их или нет уже было на совести выпускников, переживших посвящение.
И, наконец, — династия Акио положила начало жрецам, и никто другой, как Акио, был первым жрецом и Повелителем. История умалчивала, откуда они явились, где скитались и как обнаружили свои способности. В летописях лишь значилось, что первая Госпожа чернокнижников, Амарэйнт Найтгест, всегда прибегала к советам своего спутника, способного к целительству и предсказанию, Этьенна Акио. Личность загадочного жреца никак не раскрывалась, равно как и его семейство, которое значилось, как «весьма многочисленное и отличное от прочих абсолютной белизной». Не редко представители той и другой семьи заключали между собой браки, а если не их, то договоры, но вполне могли существовать отдельно друг от друга. И всё же, альянс чернокнижников и жрецов оставался нерушимым с самого основания фракций и по сию пору, и ни один Повелитель не был в силах разорвать эту прочную многовековую связь, хоть многие и пытались, полагая, что, убрав с шахматной доски один из цветов, смогут подчинить другой. Но чёрное никогда не существовало без белого, равно как и белое без чёрного, как день без ночи и ночь без дня.
Однако же в этот раз, то ли по велению судьбы, то ли по несчастливому стечению обстоятельств, ни единого лекаря не оказалось в замке: все отбыли на поля сражений, где от них действительно был толк, где в них нуждались куда сильнее. Зайдя в пустующий обширный лазарет, Рурука не сдержал гортанного стона, беспомощно оглядываясь по сторонам.
— Эй, есть кто-нибудь? — крикнул он, и его едва не срывающийся голос пронёсся по огромному помещению со множеством коек и ширм, абсолютно пустых и невостребованных. На его возглас из соседнего помещения, где проводились операции, выбежала девушка, скорее всего, помощница лекаря. — Слава богам! Срочно, моему брату нужна помощь!
— Мне так жаль, — пискнула она, вжав голову в плечи, а затем начав тараторить так, что летописцу пришлось приложить немало усилий, чтобы разобрать отдельные слова: — Сегодня закипело новое сражение, и все лекари и жрецы отбыли туда, всех раненых переправили в другие замки. Мне правда, правда, очень жаль! Я… я даже не знаю, что могу сделать.
— А ты что, не лекарь? — рявкнул Рурука, и брат на его руках заскулил, заворочался, и летописец теснее прижал его к себе, чтобы не сверзился на пол. — Тогда на кой ляд тебя здесь оставили, дура бесполезная?!
