— Так ты вернёшься со мной? — с надеждой вопросил мужчина, просияв улыбкой и, кажется, расслабившись.
— Неужели ты думаешь, что я поверил в этот дурацкий маскарад? — скептично приподнял брови Артемис, а затем схватил его за грудки. — Вот что, «Гилберт», передай своему трусу Господину, что он может подтереться такими лживыми визитами. И пока он сам не приползёт ко мне на коленях с извинениями, может забыть, как меня зовут, что я вообще существую.
— Но я, — попытался возразить чернокнижник.
Однако в следующий момент Артемис рванулся и что было силы толкнул его прямиком в открытое окно. Крик растаял внизу. Отряхнув руки и захлопнув окно, юноша прошёл к постели и с облегчением рухнул на мягкий матрас.
❃ ❃ ❃
Можно было сказать, что день удался: в столице нашлось немало интересных книг по истории, которые Рурука ещё не читал, да и на обратном пути ему посчастливилось встретить Пассису, который возвращался из конной прогулки. Выглядел чернокнижник невероятно счастливым и лёгким, что не могло не радовать, пусть и вызывало некоторое удивление у летописца. В свете последних событий младший Найтгест всё больше молчал, бродя по замку чёрной хмурой тучкой, а потому видеть на его лице улыбку было даже несколько непривычно.
— Что-то случилось? — с неуверенностью поинтересовался Миррор, и Пассиса посмотрел в ответ лучащимися глазами.
— А то! — воскликнул он с пылом. Похоже, ему не терпелось поскорее рассказать о том, что его так обрадовало, и слова сорвались с его губ быстрее, чем он дослушал вопрос Руруки. — Гилберт сегодня извинился передо мной. Представляешь? Он признал свою ошибку!
— Он заболел? — резко сменив тон с приятного на прохладный, спросил летописец, неторопливо правя коня к замку, очертания которого виднелись вдалеке над макушками деревьев. Из-за идущей полным ходом войны путешествовать в одиночку по этим местам не советовалось, усилились патрули, но Рурука не особенно переживал по этому поводу. — Или его по голове сильно ударили?
— Не говори так, — буркнул Пассиса и надулся, как рыба-шар, кажется, готовый выпустить ядовитые колючки. — На самом деле Гилберт очень внимательный и, я бы даже сказал, ласковый. Но иногда на него находит непонятно что.
Летописец невесело ухмыльнулся, не став комментировать излишнюю веру юноши в своего брата. Некоторое время они ехали в неловком молчании.
— А где Роккэн? — как бы невзначай спросил Пассиса и огляделся, словно старший Миррор прятал младшего в кармане и вдруг мог выпустить его оттуда. — Я не видел его давно.
— Он работает в мастерской над одним портретом, — по лицу юноши расползлась ухмылка, и он едва подавил смех, вспомнив работу брата. — Очень важным портретом. Сказал его не дёргать. Вот я и решил скататься в Умбрэ, поохотиться на книги.
— Надеюсь, всё прошло хорошо, — задумчиво, точно не услышал его, пробормотал Пассиса.
— Конечно, — довольно кивнул Рурука и залез в седельную сумку рукой. — Вот, раритет: «История появления дроу» Фельтона Маннета. Да таких экземпляров всего десять на весь Талиарен, и один из них теперь мой!
— Я не о том, — Пассиса покачал головой и отмахнулся от увесистого талмуда, который ему протянул Миррор. — Гилберт хотел поговорить с вами о том, что произошло, извиниться. Ты понимаешь, это весьма тяжёлый и ответственный шаг для него. Я беспокоюсь, что он мог сказать что-то не то. Или, что хуже, твой брат мог что-то сказать… Ру, что с тобой?
Лицо летописца стало белым как снег, вытянулось, а глаза едва не полезли на лоб. Он медленно повернул голову в сторону чернокнижника, а затем пришпорил коня, заставляя того сорваться в галоп, на ходу запихивая книгу в сумку.
— Рурука, подожди, куда ты? — закричал Найтгест, тоже подгоняя свою животину, чтобы не упустить из вида юношу. — Тьма, подожди же ты!
Летописец даже не подумал ответить или немного притормозить, низко склоняясь к шее своего светлого крапчатого коня, чуть привставая в стременах. От страха, внезапно сковавшего всё его существо, невозможно было продохнуть и расслабиться. Слишком велик был риск, слишком уж вспыльчив был Господин чернокнижников, и одним богам было известно, как он отреагирует, если увидит карикатуру на себя. «Хоть бы Рок догадался не показывать ему! Хоть бы ему хватило мозгов убрать её куда подальше!» — бились в голове юноше истеричные мысли, направленные на самого близкого и родного человека во всём свете. Ледяной ужас пробирался к самому сердцу, и, несмотря на жаркую погоду и тяжёлый плащ, Миррор чувствовал озноб. Он сосредоточился изо всех сил, потянулся к сознанию брата, тщась почувствовать его состояние и мысли. Но натолкнулся на зыбкую полутьму, колкую и болезненную, слабо пульсирующую и мерцающую так, как не было никогда на его памяти. Сердце ухнуло в пятки. Юноша беспощадно гнал коня, не различая ничего вокруг — ни догнавшего Пассису, ни дорогу, действуя скорее на инстинктах, чем обдуманно. «Ну же, ну же, отзовись, братишка! Дохлые боги, да ответь же ты мне! Хоть как-то!» — шептал он себе под нос, до крови искусав губы, проклиная слишком большое расстояние и на его взгляд медленного коня, то и дело вынуждая его переходить на карьер. Жеребчик уже задыхался и едва переставлял ноги, когда они въехали по мосту на территорию замка. Рурука остановил коня только возле ступеней и сразу же соскочил на них, забыв и про животное, и про важные книги, и про стражников, что покрывали его вслед всеми известными и неизвестными фразеологизмами.
— Да куда ты так несёшься?! — задыхаясь, крикнул Пассиса, стараясь не отставать от шустрого Миррора, перескакивающего через несколько ступеней и летящего, будто от самой костлявой. — Рурука!
— Я просто надеюсь, что Гилберт никуда не пошёл, — на одном дыхании выпалил летописец, даже не моргая, чтобы не упустить нужный поворот, искомую дверь. — И что Роккэн убрал этот чёртов портрет куда подальше и не догадался показать его.
— Что там такого в этой картине? — чернокнижник прикладывал не мало сил, чтобы вернуть сердцебиение в норму, когда они остановились возле дверей, ведущих в мастерскую.
Миррор ничего ему не ответил, боясь шагнуть внутрь и при это желая более всего на свете. Он вдохнул поглубже, толкнул дверь и вошёл в мастерскую, но всё равно не сдержал крика, тут же рванувшись с места, подняв за собой ворох листов. Вампир вбежал следом, в нос ему ударил резкий запах крови, красок и растворителя, застоявшийся, дурной и тяжёлый. Летописец резко опустился на колени неподалёку от окна, из которого лился тусклый закатный свет.
— Дышишь? Ты только дыши, братишка, — бормотал Рурука исступлённо, и Пассиса не мог найти в себе силы обойти его или заглянуть через плечо, понять, почему он это говорит.
И всё же пересилил себя, сделал сначала один робкий шаг, затем второй. На Руруке не было лица. Губы его мелко подрагивали, но он стойко держался и не впадал в истерику, хотя, боги свидетели, он качался на самой грани. Руки Роккэна ниже кистей совершенно посинели, перемазанные засохшей кровью, а выше не хотелось смотреть. Пальцы и ладони его превратились в кровавое месиво с торчащими из него костями: каждый палец, выломанный в нескольких местах в обратную сторону, будто сухая ветвь, неестественно замер. Точно дикие, жуткие цветы распустились вместо его кистей, которые юноша, даже пребывая в полубессознательном бреду, держал навесу над собственной грудью. Почувствовав прикосновение брата к собственной шее, Роккэн надрывно застонал, захрипел, мотнул головой из стороны в сторону, приоткрыв пересохшие губы. Потрескавшиеся, побелевшие, с содранной до мяса кожей. Время от времени юноша крупно содрогался всем телом, вновь издавал звук, похожий на скулёж побитого щенка: тонкий, надсадный, срывающийся и терзающий слух. Рурука осторожно, точно маленького ребёнка, поднял его на руки, и медленно, как неживой, обернулся к Пассисе, поглядев на него совершенно стеклянными глазами. Вампир поджал губы, судорожно выдохнул и кивнул на выход:
— К лекарям.
Рурука неразборчиво угукнул, а затем первым двинулся прочь из мастерской, не сводя взгляда с исказившегося от боли лица Роккэна. Он вновь застонал, содрогнулся, попытался расслабить окоченевшие конечности и уложить себе на грудь, но тут же тихо, едва различимо, застенал, ткнувшись лицом в плечо брата.
