— Артемис, — голос Тэтсуо раздался рядом слишком неожиданно, а я смотрел на

медведицу в людском обличие, как мышь на змею, не смея шевелиться, — идём.

Я дёрнул плечом, скривил губы, но всё же кивнул и торопливо обогнул женщину. Хана

на диване выла ещё хуже прежнего, но я будто того не слышал. Всего пару секунд

назад я столкнулся с кем-то, кто принадлежал иному миру. Не знаю, чего я ожидал, но

точно не такого. Угрожать убить меня может и отец точно таким же тоном. И я был, пожалуй, обижен, что всё оказалось так. Так же, как и здесь.

Раздосадованный, я опустился на крыльцо дома, закурил, глядя перед собой. Тэтсуо

уместился рядом и, кажется, дрожал. Не уверен, был то страх или ненависть, однако

же дрожь была весьма и весьма крупной. Вопли в доме стали совершенно

нечеловеческими и неразборчивыми, но, похоже, никто кроме нас их не слышал. Все

случайные прохожие не замечали нас, неторопливо проходя мимо, даже не поднимая

взгляды на прекрасный дом. Даже фонтан не делал всё это лучше.

Когда же всё утихло, я поднялся на ноги и, не слушая Тэтсуо, зашёл внутрь. Тени

лежали на своих местах, телевизор вещал новости на средней громкости. Чашечки с

остатками кофе оставались всё на тех же местах, журнал глянцево блестел. Пройдя в

кухню, я рассеянно глянул на надрывно свистящий чайник и осторожно, прикрыв пальцы

рукавом рубашки, выключил огонь. На соседней конфорке остался слой сбежавшего и

подгоревшего кофе, пустая турка. В голове не укладывалось.

— Слушай, — негромко пробормотал я, зная, что Тэтсуо стоит чуть позади и всё

прекрасно слышит, — а где её мать?

— Мать? — в голосе мужчины послышалось недоумение, словно он прежде никогда не знал

такого слова. И даже не подозревал, какое может быть у него значение.

Я вздохнул, а затем вышел из кухни и принялся обследовать дом. В ванной тихо

шуршала и заканчивала свою работу стиральная машинка, уставленная шампунями, гелями

и всем тем, что женщины так безумно любят ставить на свою помощницу. Кладовка по

большей части пустовала, но спрятаться там никто бы толком не смог. Лестница с

высокими ступенями казалась мне отличным пыточным средством, а по совместительству

превосходным будильником и отрезвителем.

Наверху было всего две двери, узкий коридор страшно нервировал, равно как и его

почти полная бесполезность. Одна дверь оказалась приоткрыта, и я зашёл туда, ведомый непонятным любопытством. Светлая воздушная комната была небольшой, но

весьма уютной. Свободного места здесь, считай, не наблюдалось: ровно столько, чтобы

пройти от одного предмета к другому. Односпальная кровать, гардероб, зеркало, компьютерный стол и широкий подоконник с подушками. Никаких красивостей, излишеств, и я даже не сразу понял, что совершенно не вписывается в эту почти что утопичную

картину. Женщина лежала на постели и словно бы мирно спала прямо в одежде: строгие

классические брюки, белоснежная блузка и голубой лёгкий шарф. В одной её руке был

зажат телефон. Я как идиот пялился на её лицо, пытаясь понять, что вообще могло

произойти. Губы её, подбородок, щёки и шея были покрыты крупными отвратительными

волдырями, точно её пытались частично сварить. Красная кожа местами полопалась, будто помидор, который слишком сильно сжали. Не помня себя, я бросился к ней, стал

проверять пульс, и к собственному облегчению почувствовал его — слабый, едва

ощутимый. И прежде, чем Тэтсуо успел меня остановить, уже вызывал скорую.

Объяснить, каким образом я оказался в этом доме, было несколько проблематично, но я

брякнул, что я знакомый с работы этой женщины и решил заглянуть в гости. Не уверен, что мне поверили, но адрес записали и сказали, что скоро всё будет. Сато смотрел на

меня, как на умалишённого.

— Ты сбрендил, Акио? — прошипел он, хватая меня за воротник рубашки и как следует

встряхивая. — Сейчас же уходим.

— Езжай домой, Тэтсуо, — я покачал головой и прикрыл глаза, пытаясь подавить

растущую во мне ярость. — Прослежу, чтобы её забрали, и тоже поеду.

Мужчина буркнул нечто о моих умственных способностях и торопливо ретировался. Не то

чтобы мне было дело до незнакомой женщины или её беды. Но по определённым и вполне

понятным причинам насилие выводило меня из себя. Даже так, если бы кто-то вдруг

вздумал драться у меня перед носом, я бы сделал вид, что ничего не вижу. Но если бы

какой-то придурок вдруг вздумал ударить своего ребёнка или родителя, шарики бы у

меня заехали за ролики. И теперь я был невыносимо зол. Во второй комнате царил

настоящий хаос. Обои отчасти были сорваны, шторы — разодраны, на одеяле и простыне

остались пятна засохшей крови, урна же была забита небольшими прозрачными

пакетиками. Запах, который стоял здесь, мог бы убить, а потому я прикрывал лицо

ладонью, изо всех сил сдерживая тошноту. Не нужно быть гением, чтобы сложить два и

два, понять, что случилось. Девчонка боялась своих способностей, рассказала о них

своей матери, и та сочла ребёнка сумасшедшей. Возможно, даже умудрилась упечь её в

клинику, тем самым перечеркнув жизнь на корню. Никто бы не стал брать на работу

женщину, которая попала в лечебницу для душевнобольных. И далее она возвращается

домой, старательно делая вид, что всё в порядке. Но ведь это было не заболевание, и

если врачи что и сделали, то только ухудшили состояние. Да, возможно, некоторое

время с ней всё было в порядке, и она чувствовала себя прекрасно. Но такая липкая

дрянь, как силы, имеет особенность возвращаться. Я был несколько удивлён, что её

заметили только сейчас с такими-то мощными вспышками. Возможно, наркотики их как-то

глушили. А деньги на них выбивались с матери. Мне не хотелось знать, каким образом

она обварила лицо этой женщине. И единственное, о чём я жалел, что не могу свернуть

ей шею собственными руками. А я даже не был уверен, действительно ли я так желаю её

смерти или же просто хочу, чтобы она страдала. Я не был садистом, но тогда во мне

что-то перещёлкнуло.

Как во сне я наблюдал за тем, как женщину погружают в машину скорой помощи, невнятно отвечал на вопросы, всячески избегая указывать собственную личность или

как близко знаком с пострадавшей. И, тем более, ни сном, ни духом не намекнул на

то, что это сотворила её дочь. Оставив свой номер телефона, я побрёл к ближайшей

станции метро. Дорога потонула в размышлениях. Тэтсуо не испугался чтеца, в отличие

от меня, зато, когда явилась медведица, вдруг присмирел, испуганно притих.

Казалось, он был даже пристыжен. Актёр из Сато был отвратительный, и в подлинности

его эмоций я не сомневался. Явившись в его квартиру, я долго, мучительно долго, возился с чаем, заваривая новый, с опаской включая чайник. Как будто какой-то озноб

сковывал всё моё существо в эти мгновения, и я не был уверен, что это быстро

пройдёт. Я был так погружён в разрозненные мысли, что не сразу осознал — Тэтсуо

дома не было. «Наверное, ругается с Акирой, — подумал я, делая маленький глоток

обжигающе горячего чая. — Ну и правильно». Когда же рядом всё-таки раздался голос

Сато, я не сразу это ухватил, не сразу вырвался из пелены собственных тяжёлых

мыслей. Ярость немного поутихла, но изредка дрожь, рождающаяся в груди, всё же

пробегалась по телу.

— Прости, я прослушал, — с трудом выдавил я, поднимая взгляд на мужчину. — Что ты

сказал?

— Я сказал, что Гото ждёт тебя в понедельник в девять утра у себя. — Голос у Сато

был ледяным, меня словно в чан с колотым льдом окунули. — И это не обсуждается.

— И с чего только в понедельник? Я и завтра могу подъехать, — я медленно приподнял

бровь, пытаясь понять, отчего же Сато в таком бешенстве.

— Мы с ним говорили. И он решил, что ты достаточно пробыл рядом со мной и готов к