Ошарашенная, я тем не менее не имела возможности расспросить Майю о причине столь странного сходства. Надо было бежать на работу. Меня ждали компьютеры, клиенты, счета, квартальный отчёт. Вилкин и так, наверное, тихо закипает – опоздала уже на час.

Но и потом, вечером, она не смогла, или не захотела, удовлетворить моё любопытство. Опять прижалась ко мне – в ней, кажется, было столько же нереализованной нежности, сколько и во мне. Она переполняла нас так, что становилось трудно дышать.

– Давай договоримся, – попросила она. – Не спрашивай меня ни о чём. Я ничего не знаю или не помню. Я знаю только, что люблю тебя. И хотела бы, чтобы ты любила меня – очень, очень, очень… Я слишком долго шла к тебе.

Может быть, она лесбиянка? – обожгла мысль. Этого мне в жизни ещё не доводилось испытывать… Кажется, не доводилось. Мы иногда прячем в себе такие вещи, которые страшно вытаскивать на свет. В детстве я часто влюблялась в женщин, гораздо чаще, чем в мужчин, но это всегда была платоническая любовь. Нет, тут что-то совсем другое.

Когда Игорь увидел её – они поднимались в одном лифте, – то подумал, что давно не встречал столь необычных женщин. Возможно, она поражала своей экстравагантностью – вся в оранжево-чёрном, с длинными, высветленно-платиновыми волосами. Но, тайком наблюдая за ней, он понял – не в этом дело. На неё можно было пялиться совершенно откровенно, всё равно бы не заметила. Именно это и притягивало, и отталкивало от неё. Кажется, она вообще ничего не замечала, словно жила в другом измерении. Её тёмные глаза резко контрастировали с жизнерадостными красками костюма. Из них лилась вселенская тоска. Она казалась обособленной и невероятно одинокой даже в битком набитом маленьком лифте.

Потом он видел её в баре. Перед ней стоял высокий бокал, из которого она медленно потягивала шампанское. И глаза её с каждым глотком становились всё печальнее, наливаясь тёмно-янтарной влагой, которая, казалось, вот-вот выплеснется, прольётся, но она лишь искрилась, соперничая с игрой шампанского в бокале. Он любовался её глазами, как любуются игрой драгоценных камней, которые, в зависимости от освещения, становятся то загадочно, непроницаемо матовыми, то вспыхивают неожиданно острым, обжигающим хрустальным огнём.

Но окончательно он был сражён, когда увидел её сзади. Она шла к стойке, чтобы заказать кофе, и у него перехватило дыхание. У неё оказался совершенно ошеломительный задик. Ему было тесно под короткой юбкой, он дышал и двигался в такт её движениям, завораживал своей мягкостью и теплотой. Кажется, она знать не знала, сколько мужских ладоней повлажнели в этот момент от желания только прикоснуться к нему.

– Ну и попка, – крякнул рядом какой-то тип, опрокинув рюмку. – Но к такой не знаешь, на какой козе подъехать.

– Да, – сдержанно ответил Игорь и, расплатившись, вышел. Он не любил обсуждать женщин, даже совсем незнакомых.

Перекусив, Игорь отправился в свой кабинет. Это был обычный день. На приём записались две парочки и дама. Дама – это, пожалуй, странно. Ему чаще приходилось иметь дело с мужчинами, которые, краснея и запинаясь, умоляли спасти и возродить заветный кусочек плоти, который превратился в рыхлый безжизненный холмик, не желающий ни на что реагировать. Игорь, как хороший специалист, почти каждому такому холмику возвращал способность давать росток – твёрдый и сочный.

На столе валялось несколько бумажек, и он, поморщившись, с раздражением отправил их в корзину. Даже маленький беспорядок мог вывести его из себя. Каждый раз, входя в мир человека, в его душу, как в бездну, он должен прежде всего сосредоточиться. Никаких лишних деталей. Чёрные стены, гладкий, как трамплин, стол, тяжёлый подсвечник со свечой. Иногда, общаясь с пациентом, он зажигал старый торшер, но чаще – свечу.

Взглянув на часы, Игорь прикрыл глаза и мысленно прочитал молитву. Пора начинать приём. Он уже знал почти наверняка – в коридоре у окна стоит первая пациентка – та самая дама в оранжево-чёрном.

Он не ошибся. От неё разило смесью дорогих сладких духов и шампанского. И за версту – безумным одиночеством. Вид у неё был такой, словно она гордилась своей тоской.

Женщина попыталась улыбнуться в ответ на его приглашение войти. Странная полуулыбка очертила морщинки вокруг губ. Но они не портили и не старили её, а делали похожей на кошку.

Она опустилась в мягкое кресло и вцепилась в его ручки, точно над ней нависла бормашина в кабинете стоматолога. Комок нервов.

Как с такой разговаривать? Он достал из стола пачку сигарет.

– Может быть, закурите?

Сам он давно не курил, но держал сигареты для клиентов. Иногда это помогало им расслабиться и сосредоточиться.

Она ответила, что не курит. Крепкий орешек. Впрочем, может быть, и не очень. Ведь ей самой безумно хочется расколоться, выплеснуться, иначе бы она сюда не пришла.

– Я понимаю, вам трудно говорить, но не волнуйтесь и давайте всё по порядку, – в его голосе прозвучал лёгкий металл. Иногда это тоже хорошо действовало. Кажется, она как раз из тех, кому не хватает крепкой узды. Сильная женщина, уставшая быть сильной.

Он медленно, словно растапливая камин, затеплил свечу, и пламя затрепетало, играя бликами в полированной поверхности стола.

– Доктор, всё началось десять лет назад, – тихо произнесла она.

Была глубокая ночь, когда она возвращалась на дачу с вечеринки. Автобус делал последний рейс, и все дремали, включая кондуктора. Лидия очнулась, словно от внутреннего толчка – за окном в кромешной тьме изредка скользили незнакомые огни.

– Остановите, я проехала! – крикнула она в панике, и несколько пассажиров оглянулось на неё расплывчатыми, сонными глазами.

Автобус словно споткнулся от её крика, затормозил и умчался, выбросив девушку в промозглую осеннюю тьму. Она быстро сориентировалась – до деревни было полчаса ходьбы, слава Богу, что вовремя очнулась. От выпитых коктейлей кружилась голова, но благодаря этому в ней притупилось чувство страха. Пахло мокрой несвежей травой и тихо шуршала вода – где-то рядом текла река. Туман ползком подбирался к шоссе с двух сторон. Она шла под стук собственных каблучков, прошивавших тишину потусторонней дробью. Ей почти не было страшно.

– Эй, как тебя зовут? – раздался вдруг резкий голос. Перед ней возникло два мужских силуэта.

– Лидия, – ответила она не задумываясь. И не успела опомниться, как оказалась в плотном кольце чьих-то рук. В нос шибануло перегаром, запахом дорогих сигарет, и всё закрутилось, затанцевало перед глазами, как в каком-то немыслимом аттракционе. Она успела понять, что катится под откос дороги в чьих-то объятиях.

– А вот мы сейчас попробуем, что ты за Лидия, – сказал тот же голос, пытаясь расстегнуть пуговицы её пальто.

– Не трогайте меня! – крикнула она первое, что пришло в голову. – Я – девочка, вас посадят!

Кажется, его это остановило, но только на минуту. Он рванул полы её пальто, пуговицы затрещали и посыпались на траву.

– Господи, помоги мне! – не подозревая в себе такой силы, она, извиваясь, отшвырнула его тяжёлое, напряжённое тело. Но оно снова неотвратимо прижимало её к мокрой, льдистой от подмерзавшей росы земле. Трава была отвратительно скользкой, как и его руки. Лидия, всегда очень сдержанная, рычала, кусалась, выла, чувствуя себя животным, попавшим в капкан. Нет, нет, нет!

Он пытался на свой манер успокоить её:

– Да ты не волнуйся, я только чуть-чуть попробую. Если ты девочка, трогать не буду, клянусь. Только на девочку-то ты не очень похожа.

Его ввели в заблуждение длинные, растрёпанные белые волосы и яркая косметика.

Она снова извивалась, кричала и кусалась, чувствуя, что сил остаётся всё меньше.

– Да брось ты её, – бубнил рядом второй. – Влипнем мы с ней. Она какая-то бешеная. – Он всматривался вдаль, не спешит ли кто-нибудь на крик. Но стена тумана белой полупрозрачной гардиной отгородила их от мира.