Мэр поднялся на помост и произнес речь.

– Дамы и господа! – сказал он. – Прежде всего, хочу вас обрадовать: к нам на открытие памятника Добрыне прибыл глубокоуважаемый губернатор, Дмитрий Данилович Дымов.

Горожане зааплодировали.

– Надо идти, – сказал губернатор Вольскому и направился к трибуне. Вольский и полицейские раздвигали толпу, прокладывая ему дорогу.

Губернатор поднялся на помост. Аплодисменты стали громче и четче, вошли в ритм. Дымов поднял руку, прося тишины, и заговорил о былинных героях, олицетворявших мужество русского народа и защищавших рубежи Отечества, не жалея живота своего. Речь завершил фразой, понравившейся народу:

– Я хочу поблагодарить всех горожан, пожертвовавших средства на памятник, и его непосредственных создателей.

– Виноват, не учел, – тихо пробормотал мэр и позвал Коржикова и скульптора Халова на трибуну.

Коржиков поднялся на помост. Халова не было.

– Где Халов? – В голосе мэра зазвучал металл.

– Сидит дома, – раздался в толпе звонкий женский голос. – Боится, что людям не понравится памятник, и будут бить.

– И будем! – крикнули из толпы. – Халов всегда халтуру ваяет!

– За наши деньги! – выкрикнул другой, злобный, голос. – Мало, что нас ЖКХ обирает?!..

Напоминание о ЖКХ изменило настроение горожан. Послышались свистки, недовольный гул. В толпе обнаружились хмурые лица. Возникла опасность, что толпа взбунтуется и превратит праздник в протестный митинг. Коржиков инстинктивно прикрыл лицо локтем. Из автозака немедленно выскочили полицейские и окружили памятник, оттеснив толпу от трибуны.

Мэр нагнул голову к уху губернатора:

– Такой народ; карман ему важней духовности.

– Мог бы построить памятник за счет бюджета, – легкомысленно сказал губернатор.

– А где ж его взять? – пробормотал мэр и заскучал. Мало того, что несознательные граждане нарушают порядок, так еще и губернатору не угодил. Дымов взглянул на мэра, осознал свою оплошность и подошел к микрофону:

– Граждане! Давайте будем разумными хомо сапиенс и сначала посмотрим памятник.

Дымов умел манипулировать толпой, научился у отставников КГБ в клубе имени ФЭ Дзержинского. Незнакомые слова «хомо сапиенс» и вооруженные дубинками полицейские подействовали на толпу умиротворяюще. Гул стих. Губернатор взял ножницы и поманил пальцем Коржикова. Коржиков смущенно улыбнулся.

Вдвоем они разрезали ленту. Белое покрывало мягко сползло к подножию памятника. Оркестр сыграл туш. Витязь Добрыня стоял на высоком постаменте в мундире свитского генерала 19-го века. Это было исторической неправдой, при князе Владимире мундиров еще не носили. Но Халов посчитал, что в мундире Добрыня будет выглядеть значительней, чем в кольчуге с юбкой. Художник имеет право подправлять правду жизни ради красоты своего творения. Его герой опирался на шпагу, увитую плющом, что символизировало мирный характер былинного витязя. У ног лежал щит, на котором было написано «Добрыня».

Зря скульптор и Коржиков боялись побоев, «Добрыня» народу понравился. Даже очень. Свистки стали выражать одобрение. Коржиков расцвел. Священник церкви «Всех святых», отец Аверкий, окропил памятник. Верующие перекрестились. Оркестр сыграл гимн. Несколько волонтеров разрезали георгиевскую ленту на отрезки, раздали их горожанам. Горожане прикрепили их к одежде в виде бантов и стали расходиться. Торжественная часть, по их мнению, кончилась, можно было предаться светским утехам праздника.

Коржиков, чувствуя себя победителем, отважился пригласить губернатора и мэра к себе в гости на скромную чашку чая.

– Супруга сделала торт, – сказал он. – Поверьте, просто объедение.

Мэр, огорченный репликой губернатора, отказался, сославшись на головную боль. Губернатор, вспомнив, что его должность требует непосредственного контакта с народом, приглашение принял. Они с Вольским заехали в супермаркет, купили бутылку шампанского, коробку конфет и цветы.

Коржиков жил в трехкомнатной квартире нового, улучшенной планировки дома с женой Татьяной, медсестрой городской больницы, дочерью Лизой, студенткой текстильного института, и какаду Прошей.

Дымов и Вольский устроились в гостиной Коржикова. В напольной вазе стоял огромный букет, врученный Татьяне лично губернатором, у стены на тумбе высилась большая клетка с попугаем. Попугай сидел на жердочке и, скосив голову, смотрел на шампанское.

Молчали. Коржиков чувствовал стеснение в присутствии губернатора, Татьяна испытывала неловкость из-за отсутствия на ней должного макияжа. Только Лиза была в игривом настроении, лукаво посматривала на Вольского.

Дымов встал, подошел к клетке:

– Привет!

– Сотку нальешь? – спросил попугай.

– Он что, пьет? – спросил Коржикова Дымов.

– По праздникам, – заявил попугай.

– Проша, заткнись! – крикнула Лиза. – Не позорь нас перед гостями!

Дымов рассмеялся. Как ни странно, попугай сломал атмосферу неловкости, царившую в гостиной. Татьяна принесла чайник, разлила в чашки чай. Лиза разрезала торт.

– Грузинский, – сказал Дымов, отхлебнув глоток. – С детства не пил такого. Зря мы поссорились с Грузией. – Легкомысленный характер иногда толкал губернатора на сомнительные высказывания.

Постепенно разговорились. Разговор получился неспешный, незатейливый. Говорили в основном о бытовых мелочах и о рыбалке, которую Коржиков хотел включить в перечень развлечений для иностранных туристов.

– Туристы все шпионы и агенты! – заявил попугай.

Комментарий попугая вызвал у гостей гомерический хохот.

Внезапно раздался телефонный звонок.

– Это мой, – сказал Вольский. Он достал телефон, взглянул на экран, извинился и вышел из гостиной.

Вольскому звонил полицейский, охранявший вход в подъезд дома. Он сообщил, что почтальон с заказным письмом из Инюрколлегии хочет пройти к Коржикову.

– Интересно, – сказал Вольский. – Ну, пропусти.

Вольский вышел в прихожую, открыл входную дверь. В прихожую вошел почтальон. Вольский забрал письмо, расписался и вернулся в гостиную:

– Игнатий Семенович, вам письмо из Инюрколлегии.

Заинтригованный Коржиков вскрыл письмо. Татьяна и Лиза не сводили с него глаз. Вольский и Дымов делали вид, что их это совершенно не интересует.

– В Калифорнии скончался мой родственник, продюсер Сэм Коркин. – В голосе Коржикова звучала растерянность. – И я его единственный наследник. Меня завтра приглашают в Санкт-Романовск, чтобы ознакомить с завещанием.

– Подходите к гостинице в девять утра, поедете с нами, – сказал Дымов и встал. – Полагаю, вам сейчас лучше остаться в кругу семьи. – Он поцеловал руку хозяйке: – Спасибо, торт был превосходным.

Губернатор и Вольский ушли. Коржиков был настолько потрясен известием о наследстве, что даже не пошел их проводить.

– Ты никогда не говорил об американском родственнике. – Татьяна укоризненно смотрела на мужа.

– Очень дальний. С моими родителями никогда не общался. Знаю только, что он был хозяином подпольной фабрики в Сочи, шил джинсы, и уехал в восемьдесят шестом.

– Голливудские продюсеры богачи, – сказала Лиза. – Я читала.

– Значит, купим мне, наконец, новые сапоги, – сказала Татьяна.

– А мне шубу.

– И тебе шубу, если денег хватит, – согласилась Татьяна и принялась убирать со стола.

– Не забывайте о попугае! – заорал Проша.

Коржиков молчал, исподлобья смотрел на дочь и жену. Он думал о заботах, которые свалятся на него, если дочь окажется права. И в то же время страстно желал, чтобы она оказалась пра в а.

Губернатор и Вольский вышли из дома. Губернаторская машина стояла у подъезда. Полицейские вытянулись в струнку и отдали честь.

– Проедемся по городу, – предложил Дымов. – Я же его так и не увидел.

Они ехали по центральной улице. На улице продолжался праздник: прогуливались парочки, из окон неслась музыка, взлетали в ночное небо и рассыпались сверкающим дождем шутихи.

– Уверен, в магазинах сегодня дефицит алкоголя, а в травматологии недостаток перевязочных средств, – сказал губернатор.