так! – удивительной. Для полного счастья не хватало сытного ужина. (В поезде, на
котором я прибыл, ресторан не работал. Причину никто объяснить не мог.) Я решил
перекусить в ресторане вокзала. Не хотелось заявляться к Пархоменко голодным. Да и
мало ли, может, у него в доме хоть шаром покати.
В привокзальном шалмане было накурено и шумно.
От двери по левую сторону тянулась барная стойка. В другом конце зала, на
возвышении, относительно стройно играли лабухи. Народу было полно, но свободный
маленький столик нашёлся - в углу, в тени липовой пальмы.
- Что желаете?
- Водочки сто пятьдесят. Суп харчо. Бутерброд с колбаской. Тарелку плова. Томатный
сок. Пока всё.
Ожидая заказ, я закурил. А кругом разношерстная публика, обрывки пьяных фраз…
- Гена, я талант! Говорю без ложной скромности!
- Миша, не буянь. Пора домой.
- Не тронь меня, Гена! Пойми, я талант!
- Слышь ты, талант, не зарывайся. Пора домой…
- Люся, я при всех прошу твоей руки!
- А взамен что?
- А взамен, Люся, даю тебе свою!
- Ба, кого я вижу! Секи, Таран, это же Угрюмый. Ну вот мы и встретились с тобой,
сука…
Это, кажись, мне говорят…
Я медленно, нехотя так, обернулся…
Как же мне всё это надоело…
- Ну, вставай, - сказали мне. – Пойдём.
- Куда? – спросил я.
- Сам знаешь. Умирать.
- Это можно.
А у самого глаза слипаются. Спать охота…
Эти двое присели за мой столик.
- Если не пойдёшь, – пообещал один из них,- мы тебя прямо тут кончим. Надеюсь, ты
мне веришь?
На руке у него синела татуировка из четырёх букв: С Л О Н.
- Ты не похож на слона, - сообщил я ему, хотя прекрасно знал, что эта аббревиатура
означает «суки любят острый нож».
- Ну?
- Может, выпьете? За упокой моей души.
- Не тяни, Угрюмый. Будь мужчиной.
- Ладно, не учи, - я вздохнул и поднялся. – Идём. Хотя стой. – Я присел обратно,
незаметно сунул вилку в карман. – Расплатиться надо.
28
Я подозвал своего официанта:
- Объявляй, дружище, приговор!
- Вот, господа, прошу, - официант бережно опустил на столик расписанную страничку
блокнота.
Я взял счёт в руки, сделал вид, что внимательно его изучаю. Признаюсь, рука мелко,
еле заметно подрагивала.
Ну что, думаю, Стёпа. Цыганочку с выходом?
В общем, собрался я, точно рысь магаданская, и как гаркну на весь зал:
- Это чё за байда?!
Встаю во весь рост, трясу перед офигевшим официантом счётом.
– Ты что, лось, за коня пластмассового меня держишь?
Воры напряглись, но сидели на месте, пытаясь понять, что происходит.
А у перепуганного официанта шнифты, как чайные блюдца.
- Что? Я извиняюсь… Что?
- Ты кого обсчитываешь, вражина?! – Я ору и весь трясусь от возмущения. – Меня,
фронтовика?
В шалмане все притихли, на нас общее внимание.
В такой обстановочке, думаю, эти уроды шмалять не станут. Ни за что на свете не
станут.
Официант отступает на шаг.
- Товарищи, клянусь…
- Тамбовский волк тебе товарищ! Администратора ко мне! Бегом!
Хотя краем глаза вижу - тот уже сам спешит в нашу сторону.
- В чём дело, товарищи?
- В чём дело? Вы спрашиваете, в чём дело?! Дело в следующем! Я проливал кровь! Я
в танке горел под Сталинградом! У меня два осколка в спине! А меня, советского
офицера, нагло обсчитывают! Это как?
- Вы успокойтесь…
- Вы меня не успокаивайте! Я вам не девочка из квартиры напротив! Я боевой офицер!
Герой Советского Союза! Мне Рокоссовский лично руку жал!
Администратор мягко взял меня за руку, которую, по моим словам, пожимал
легендарный маршал, и попросил:
- Давайте пройдём ко мне в кабинет и попытаемся всё уладить.
К удивлению окружающих, я довольно легко дал себя увести администратору.
Официант последовал за нами. Мы направились к барной стойке, за которой - в углу -
оказалась дверь. Войдя в неё, мы прошли мимо кухни и очутились перед дубовой дверью
с табличкой «Директор». Тут я остановился.
- Вот что, друзья, думаю, конфликт исчерпан, - я достал всю имеющуюся у меня
наличность и, не считая, две трети всех купюр протянул им. – Вот вам за причинённое
беспокойство. Тут в три раза больше, чем я должен. Договорились? Где здесь запасной
выход?
…………………………………………………………….
………………………………………………………………………
………………………………………………………………………………..
Выйдя на улицу через чёрный ход, я услышал в темноте слева быстро приближающиеся
шаги. Должно быть, эти придурки оказались не полными идиотами и догадались, что я
попробую уйти по-английски.
Я кинулся вперёд, к проезжей части; игнорируя автомобили, перебежал на другую
сторону и попытался скрыться в тёмном парке. Топот оставался за спиной. Я пробежал
метров триста. Преследователи не отставали. Они тут на воле жиром ещё не заплыли, а я
29
после стольких лет лагерной пайки к чемпионату по бегу на длинные дистанции был
точно не готов. Воры явно сокращали расстояние между нами. Я ещё чуток, уже нарочно,
сбросил темп, на ходу достав из скулы вилку. Потом, резко остановившись, развернулся и
выбросил руку вперёд, навстречу ближнему. Вилка на треть вошла ему в горло. Второй,
обладатель татуировки «СЛОН», прилично отстал, был шагах в десяти. Я видел лишь
силуэт. Он тоже остановился. Поднял руку… Раздался выстрел. Пуля просвистела у
самого уха. Я снова побежал. Погони больше не было. Прогремел ещё один выстрел, а
вдогонку ему Слон крикнул:
- Угрюмый, сука буду, я тебя достану!
- Будешь сукой, - пробормотал я, продолжая бежать.
Бегу, бегу…
Ох ты, жизнь воровская! Чёрно-белая. То вниз, то вверх; то густо, то пусто… Сегодня
здесь, завтра там… Но где бы ты ни был, ты не живёшь, а борешься за жизнь; не
смотришь, а высматриваешь; не отдыхаешь, а лишь набираешься сил… И ты всегда
настороже! Расслабляться нельзя ни на минуту! Это состояние боевой готовности входит
в привычку. Это уже в крови. Внешне спокойное и даже отчасти ленивое поведение лишь
скрывает постоянную внутреннюю собранность и готовность сорваться, бежать, отразить
или нанести коварный удар.
Воровская жизнь в натуре начисто лишена какой бы то ни было романтики. Всё до
грустного обыденно и прозаично.
Хотя справедливости ради должен признать, в молодости я находил в ней своё
очарование. А что ныне? Всё та же, но уже опостылевшая воровская жизнь… Другой я не
знаю, не представляю себе другой…
Вот какие странные мысли посетили мой не отягощённый излишней образованностью
мозг. Что наша жизнь, если вдуматься? Бег! Да, да, именно, сплошной,
непрекращающийся бег! У одних за, у других от. Потом наоборот. Бегают люди: кто за
бабами, кто за благами и наградами; бегут за удачей, за счастьем и за начальством и
наконец - за нами, грешными… А мы… Мы бежим и от них, и от себя, бежим от
гражданских обязательств, от бремени семейной жизни, от проблем и неудач, от коротких
неприятных встреч и длинных утомительных сроков.
Бег по жизни… От и до…
Мысли странные, однако ничем не хуже, чем у великих.
В библиотеке мариупольского СИЗО было всего сорок две книги. За четыре месяца я
прочёл их все от «Как закалялась сталь» до критических статей Белинского. Так вот, там
была книга ещё дореволюционного издания «Изречения великих людей». Был в ней
раздел о жизни. С чем её только не сравнивают! И со сном, и с полётом, и даже с нижним
женским бельём.
Впрочем, точнее всего, по-моему, выразился Джек Лондон: «Жизнь – это игра, из
которой человек никогда не выходит победителем». А буревестник революции сказал, что
жизнь тасует нас, как карты, и все мы лишь иногда, и только случайно – и то не надолго –
