Глядя в потолок, я удовлетворенно вздохнул. И если быть честным самим с собой, нужно сознаться: я был немного напуган. После всех прошедших лет позволить себе открыться, стать уязвимым, свободно вручить свое сердце другому человеку – пугающий поступок. Я не сожалел и не хотел уходить.

Боже, да я вообще этого не хотел. Но мне необходимо было быть уверенным, что я все равно буду в норме, если Эндрю решит со мной попрощаться.

Хватит ли мне сил пережить его уход?

Что со мной будет?

Вернусь ли я к эмоциональной отрешенности, с которой жил раньше? Вдруг я изменюсь настолько, что не соображу, с чего стоит начать? Может, состоять в отношениях означает потерять часть себя? Или я лишь выиграю, выучусь и вырасту? Стану ли я лучшим человеком или останусь полностью опустошенным?

Наверно, в действительности вопрос должен был звучать так: с чего вдруг мне думалось, что Эндрю меня бросит?

Ответа я не знал. Но не сомневался лишь в том, что я, Спэнсер Коэн, парень, который однажды поклялся, что он никогда не подпустит к себе никого достаточно близко, чтоб его вдруг не обидели, делал совершенно противоположное.

Я был влюблен в Эндрю.

Мое глупое сердце игнорировало глупый мозг. Ну, хотя бы мой глупый рот не выпалил ему все до того, как он был готов услышать, и до того, как я был готов признаться. И пускай я подслушал его разговор с матерью, когда он говорил, что любит меня. Что это вообще значило для парня вроде меня?

– Не хочешь рассказать, зачем пытаешься сломать мои пальцы? – сонным голосом прохрипел Эндрю.

Я и не осознавал, что стискивал его руку.

– О, прости.

Я отпустил его руку, но он резво ее сцапал и опустил наши переплетенные руки мне на грудь.

– В чем дело? Тебя что–то тревожит?

Черт, черт, черт.

– Ну, я задумался об известных мне чайных домах, которые в это время смогут доставить зеленый чай. Или, если уж на то пошло, в любое другое время. Не сомневаюсь: Зинеб рассмеялась бы и обзывалась бы по–арабски, если б я позвонил ей с вопросом о доставке на дом.

Эндрю хмыкнул и провел свободной рукой по лицу.

– Ни хрена ты не умеешь врать. Не об этом ты думал. Но раз уж тут такое дело, я куплю для тебя зеленый чай, чтоб здесь тоже был. И ту фигню, что стоит у тебя в кухне на стойке. Как она называется?

– Электрический чайник? Или заварочный чайник? У меня есть и то, и другое.

– Электрический. Но я куплю оба. – Он радостно и удовлетворенно вздохнул. – В обмен на проигрыватель, что ты мне купил.

– Знаешь, впервые приехав в Штаты, странно было осознать, что здесь почти никто не пользуется электрическими чайниками. В каждом доме в Австралии он есть. И чайник, и тостер. Они необходимы. Как тарелки и приборы.

– Потому что австралийцы чудные, – со смешком сказал он. – Который час?

– Половина шести.

– Видишь? Чудно. И что это означает?

– Шесть тридцать.

– Почему бы тогда так и не сказать?

– Потому что сейчас половина шести.

Он хохотнул.

– Вы правда в Австралии так говорите? Это реально означает шесть тридцать? Или же три часа? Потому что фактически половина шести – три.

– Не так уж все и сложно. Но означает шесть тридцать.

Эндрю опять расхохотался и покачал головой.

– Может, все–таки стоит сделать лоботомию, и тогда я пойму.

Я ахнул и его защекотал. Он взвизгнул и одновременно засмеялся, и с легкостью меня оттолкнул. Он явно был гораздо сильнее меня. Он перекатил меня на спину и оседлал, мои руки были пришпилены к подушке. Он, как и я, был обнажен. Поэтому мне достался прекрасный обзор на его член. Набухший и отяжелевший, его член был направлен прямо на меня.

– Тебе стоит больше заниматься, – пошутил Эндрю. – Может, тогда ты сможешь лучше драться.

Я засмеялся и, глазея на его член, облизнул губы.

– Кто сказал, что я хотел выиграть?

Он улыбнулся, и его глаза вспыхнули азартом и озорством.

– Правда?

Он спрашивал, действительно ли я хотел ему отсосать?

– О, да.

Эндрю сел прямо, член величественно возвышался, яйца касались моего живота. Он слегка подался вперед, и я вновь облизнулся. Он еще чуть–чуть приблизился, но не достаточно близко, что, даже напрягая шею, я не мог дотянуться. Я рухнул обратно на подушку.

– Хочешь, чтоб я начал умолять?

Он злорадно усмехнулся и сместился вперед таким образом, что кончик его члена доставал до моих губ. Я открыл рот и в ожидании на него смотрел.

– Боже, – пробормотал он. Качнул бедрами и оказался у меня во рту. Его член был разбухшим и мускусным, и офигеть каким огромным. Я облизывал его и вбирал сильнее, ласкал одной рукой его яйца, а второй – стискивал у основания.

Эндрю схватился за изголовье и толкнулся немного глубже, резче, его самообладание разваливалось на куски. Он ворчал и постанывал, и, еще раз содрогнувшись, кончил. Я сглотнул и выпил то, что он мне дал. По нему пробежала судорога, он вскрикнул и наконец–то отстранился. Рухнул на бок рядом со мной, секунду лежал неподвижно и безмолвно, а потом зашелся в хохоте.

– Господи, боже мой. Спэнсер.

– Уже сделал лоботомию?

Он фыркнул.

– Похоже на то.

Я сжал свой член и подавил стон. Прежде чем я успел что–то сделать или сказать, он скатился с постели.

– Душ, завтрак, тренажерка.

Я покачал головой.

– Нет. Минет, душ, завтрак и обратно в постель.

Он стоял возле подножия кровати, его набрякший член все еще поблескивал от слюны. Его тело было бледным и подтянутым. Проведенные в зале часы действительно творили чудеса.

– Как насчет компромисса?

– Он включает в себя минет, душ, завтрак и постель?

Он рассмеялся.

– Мы примем душ, позавтракаем. Я доброшу тебя до дома и отправлюсь в зал. Потом мы встретимся в тату–салоне за воскресным утренним кофе. У тебя будет время сделать все свои дела. Справедливо?

– Куда подевался мой минет?

Он хмыкнул.

– Обещаю, если сейчас ты согласишься на душ и завтрак, днем тебя ждет лучший секс в твоей жизни.

Это по–настоящему возбудило мой интерес. Как и мой все еще напряженный член.

– О, правда?

Он послал мне самодовольную, всезнающую улыбку, развернулся и отправился в ванную комнату. Он оставил дверь открытой, и до меня донесся звук полившейся воды. Потом он крикнул:

– И я не говорил, что в душе нельзя будет помастурбировать.

Я так быстро ворвался в душевую кабину, что от воды еще даже не успел пойти пар.

Несколько часов я потратил на уборку, покупку продуктов, а потом сбегал за кофе для нашего еженедельного воскресного ритуала в салоне Эмилио. В момент приезда Эндрю был очень расслаблен и счастлив, разместился рядом со мной и весь следующий час смеялся и болтал с нами.

Он с легкостью вошел в мою жизнь, словно всегда там и находился, и я не мог припомнить, на что до знакомства с ним расходовал время.

После обеда Эндрю пробежался по моей коллекции альбомов. Хотелось послушать что–нибудь новенькое. И до меня дошло: я понятия не имел, чем в эту самую секунду себя занимал бы, если б его не было рядом. Возможно, торчал бы внизу и помогал Эмилио. Или раздражал бы Лолу и Габа у них дома. Может, гулял бы по городу или по Венис Бич... Но все это меркло по сравнению с проведенным в его компании временем.

– Опять ты таращишься в пустоту, – сказал он, выдергивая меня из мечтательности, и положил альбом. – Все нормально?

– Конечно. Вообще–то, все здорово, – ответил я.

– Но?

– Никаких “но”.

– Спэнсер, ты ни черта не умеешь врать.

– Я не вру.

Он подошел ко мне и провел большим пальцем по моей брови. И улыбнулся.

– Скажи, о чем задумался.

Можно же было ему рассказать, да? Ведь так и делали бойфренды? Они обсуждали различное дерьмо.

– Не могу припомнить, на что тратил время до знакомства с тобой.

Эндрю моргнул, но улыбка никуда не делась.