* * *
Поразмыслив таким образом, Штопанный, доверившись доводам разума (недавно еще нещадно хулимого и предпочтенного прелестям и достоинствам руки), решил направиться в подветренную (насколько она может считаться подветренной при хаотичных порывах суховея) сторону, чтобы дуло в спину и не приходилось постоянно отплевываться от песка, стремящегося забить рот, а заодно и ноздри с глазами; при этом разлагающийся трутень окажется между вновь прибывшим гнусом и удаляющимся путником, перебивая запах Штопанного и избавляя (хотя бы временно) от весьма вероятного преследования.
Созерцая скучные и однотипные песчаные барханы тут и там, сбиваясь с намеченного темпа, путник шел, прихрамывая на левую ногу, в выбранном направлении. Это было несложно. Солнце, хоть и поднялось высоко, все же еще не достигло зенита; тем не менее, оно уже не давало столь однозначного ответа на вопрос о сторонах света. Помогал ветер, подгоняющий Штопанного в спину и изредка приятно бодрящий мокрые от пота, усталые плечи. Он шел, посасывая через трубочку вытяжку из внутренностей незадачливого монстра.
Ха! – обращался сам к себе путник – Думал, тварюга, закусишь мной на сон грядущий? Накося-выкуси, мразота! Кто чьими соками теперь лакомится?.. То-то, сучий потрох… Тьфу ты, все мысли о требухе, надо чем-то отвлечься!
Желудок согласно заурчал, пустив волну голодной дрожи от своих внутренних стенок до самых кончиков пальцев (в обоих направлениях). Да так, что Штопанный споткнулся и чуть не упал. Слабость, несмотря на недавнее подкрепление, давала о себе знать, заставляла с собой считаться. Окинув взором одинаковые горы песка, изредка разбавляемые чахлыми кустиками поросли травы (более достойными произрастать на лобке запустившей себя потаскухи на пенсии, чем зваться гордым именем Растения), да местами будто разбросанными огромной рукой булыжниками, наш герой понимал, что пополнить стремительно оскудевающие припасы нужно как можно быстрее. Иначе желудок окончательно сочтется узами с позвоночником, причем такими узами, что разлучить их сможет лишь пара недель в объятиях койки, с питающей смесью трубкой меж зубами. Или вообще, с иголкой там, где помягче. Если такие места на теле дошедшего до такого «жизни» еще останутся… Речи о попытке поймать изредка снующих у камней ящериц и быть не могло – слишком мало сил, слишком жарко. Значит, оставалось уповать лишь на то, что скоро на пути встретится какой-нибудь оазис. С не такой ядовитой водой, как в прошлый раз… В этот раз судорога была серьезнее. Путник пошатнулся и остановился, судорожно заглатывая воздух с весьма осязаемыми частицами песка, издевательски посверкивающих в лучах беспощадного солнца.
Если продолжать думать о еде, недолго и ноги протянуть, думалось Штопанному. И он был недалек от истины в своих прогнозах. Мозг плавился на солнцепеке и упорно отказывался переключаться на мысль о чем-то другом.
– Не хлебом единым… – скорее простонал, чем произнес странник. Желудок тотчас булькнул, возражая… И неизвестно, чем бы закончился сей славный диалог с собственными внутренностями, свидетелями которому были лишь пустыня, пламенеющее солнце, да парочка грифов (любовников, точно – подумалось герою), если бы обиженный на хулу от собственного владельца мозг не подкинул одну интересную идейку. Намереваясь взять реванш за недавнее поражение от какой-то жалкой и корявой руки в поединке предпочтений, он решил напомнить о своей роли в нелегкой и отчаянной пьесе «Выживание среди этих гребанных песков или Как не склеить ласты, маринуясь в собственном желудочном соку».
«Влажимище». Да-да, оно, родимое. Или, мать его за ногу, Универсальный Аппарат по Добыче Жидкостей МК-3, Широкопрофильный. Да как угодно, без разницы. Вот что стояло первым пунктом на повестке дня, на консилиуме собравшихся у круглого стола остатков сил, мыслей и прочих флюидов, осязаемых и обоняемых, бесцветных, но частью своей отрезвляющих, своим ароматом бередящих душу, разум, а более всего – многострадальные ноздри Штопанного, так кстати освободившихся от песка.
Путник сосредоточил поток разрозненных, пытающихся так или иначе обратиться к еде и воде (к огненной – в особенности), мыслей, и стал думать о горькой судьбе озабоченного, но от этого не менее талантливого изобретателя, чье неоднозначное устройство если не спасло жизнь, то как минимум оттянуло кончину нашего героя.
* * *
Штопанный шел, потягивая остатки экстракта трутня, размышляя о несправедливости жизни, как ученого, устройство которого он сейчас держал в руке, не ослабляя хватки – несмотря на его быстро нагревающуюся на уже полноценно возвысившимся солнце оболочку; металлическую трубку тоже скоро будет нестерпимо держать во рту… и о своей незавидной участи, в частности, как он докатился до такой жизни. Он идет, просто-таки бежит от нагоняющих (вероятнее всего) преследователей, сжав в зубах часть отвратного агрегата, так похожего на п..ду с зубами, попивая из него плохо обработанный гумор какой-то пустынной блохи-переростка… Вполне успешный, в меру обеспеченный, привлекательный (кажется, еще не так давно). Ну, склонный к авантюрам – да, чего греха таить. Но кто в такое время не предпримет попытки еще чуть-чуть обогатиться, особенно когда сочный кусок наживы так и манит, так и дразнит раззадорившегося искателя птицы счастья… Ну кто же знал, что маленькая шкатулка с одной особенной сыпучей субстанцией (очень и очень перспективной), окажется столь дорога сердцу (и кошельку) главарю одного из крупнейших преступных кланов?.. Нет, если подумать, где и каким образом он этой шкатулочкой обзавелся (а вернее – откровенно умыкнул), подобные мысли и не возникли бы. К тому же, злополучный беглец являлся счастливым обладателем вышеуказанного «Влажимища», что по меркам правящей Фракции суть ересь, исчадие Дурного, достойное немедленной утилизации (если вместе с владельцем – вообще замечательно). Благо, представители отдела Морали и Нравственности «Сути» пока не подозревали о наличии такого богохульного механизма у господина Штопанного. А не то количество желающих разделаться с ним возросло бы стократ, непременно.
Однако, мозг всерьез решил завоевать расположение хозяина и не уставал подбрасывать все новую пищу для размышлений. Кажется, даже желудок поутих, прислушиваясь к плавному внутреннему монологу. Кстати, Штопанный отказался от идеи мыслить вслух, так как сверху и снизу становилось все жарче, содержание кислорода в пыльном воздухе – все меньше, да вдобавок на почтительном (это только пока) расстоянии объявилась парочка лысых (и каких-то облезших) грифов. Вот уж точно, «птицы счастья», их только не хватало…
Ветер начал меняться и усиливаться, чиня препоны на и так нелегком пути. День в пустыне вступил в полную силу, являя незадачливому путнику всю свою монолитную и довлеющую стать. Штопанному не первый раз казалось, что он так и останется здесь, в бескрайних песках, погребенный под толщей их колючих, непоседливых песчинок… Останется неподвижным и присыпанным, на радость обитателей дюн, и хорошо, если уже мертвым. Некоторые здешние жители уже показывали свой нетерпеливый, такой незамутненно-холерический темперамент. Стоит вспомнить трутня, который не пожелал лакомиться мертвечиной, а предпочел собственноручно (собственнохоботно) помочь отправиться своей жертве навстречу праотцам….
Волна слабости и малодушия с такой силой накатила на беглеца, что он даже почти всплакнул от жалости к себе. Мозг радостно отозвался, указав, что такая трата влаги стала бы непозволительной роскошью, и вероятнее всего – последней в жизни его обладателя. Штопанный потряс головой, смахнул оцепенение, и не поверил своим глазам – в отдалении, чуть к северу от вон той большой дюны, виднелась тень. Оценив расстояние и размер видимой отсюда тени, путник понял – впереди что-то грандиозное. И он должен выяснить что именно. На дальнейшие раздумья не было времени; чем может оказаться чревато прибытие в это таинственное место Штопанного сейчас тоже не волновало.