– Ну, точно брат Вася, – злобно проговорил Левторович.

– Не попал, а сдался, – поправил пленника Пустовой. – И тут же радостно перебежал к фашистам, вместо того чтобы принять героическую смерть.

– Вот сука! – Казначеев сплюнул. – Наши тогда умирали в болотах, бились до последнего патрона, выходя из окружения, а эта тварь!.. – Он замахнулся прикладом, но бить не стал.

Саблин воздержался от комментариев.

Многих сотен тысяч не досчиталась в ту весну Красная армия. Выход из окружения 2-й Ударной армии Волховского фронта никогда не войдет в анналы героических побед. Немцы рассеяли ее, гноили в болотах. Сдался в плен сам командующий генерал Власов. Более того, он согласился сотрудничать с фашистами, создавал какую-то потешную армию для окончательного избавления многострадальной России от ига большевизма.

– Допустим, – сказал Алексей. – Последнее место учебы, господин Лизгун? Помните о том, что засчитывается только правильный ответ.

– Школа военной разведки. Она называется «Абверштелле 2-212», – проворчал, пряча глаза, приспешник фашистов. – Дислокация: город Ненашев, улица Школьная, здание бывшей средней школы номер один.

– Начальник школы?..

– Полковник абвера барон Вильгельм фон Кляйст.

– Ну, допустим, – сказал Саблин. – Хорошо, господин Лизгун, мы постараемся отсрочить ваш расстрел. Вы проживете ровно столько, сколько продлится наше сотрудничество. Поедете с нами, если, конечно, не возражаете. Казначеев, Левторович, отвечаете за этого гада головой, уяснили?

– Ага, присмотрим за скотинкой, товарищ капитан, – заявил Левторович.

Парни за шиворот вытащили пленного из канавы, связали руки за спиной его же собственным ремнем, засунули кляп в глотку. И смех и грех!

Тут на опушке загремели выстрелы, слава богу, направленные в воздух. К мосту вернулось подразделение красноармейцев во главе с сержантом – то самое, которое так удачно сменила группа диверсантов. Солдаты услышали пальбу и решили возвратиться. Они бежали по дороге, растягивались в цепь, что-то кричали.

Оперативники подняли руки, чтобы не схватить дурную пулю, сжали в них раскрытые служебные удостоверения. Еще бы пехоте не впасть в прострацию! Повсюду мертвые тела в форме НКВД, растерзанные пулеметные гнезда, чадящая полуторка в кювете.

– Контрразведка! – в исступлении проорал Пустовой. – Не стрелять, мы свои!

Боец, не разобравшийся в ситуации, замахнулся прикладом. Пустовой провел прием, сопроводил его всеми нужными словами. Оторопевший красноармеец повалился на землю и принялся судорожно хватать ртом воздух.

– Наши это! – прогудел сержант. – А эти тогда кто, товарищ капитан?

– А это не наши, сержант, – устало проговорил Саблин. – Диверсионная группа, понимаешь? Эти субчики оделись в нашу форму, мост хотели на воздух поднять. Взрывчатка под ним на той стороне. Вы разберитесь, сдайте ее куда следует. Нам некогда с этим возиться, спешим мы, понимаешь? Как твоя фамилия, сержант?

– Кривошеев, товарищ капитан.

– Вот и действуй, Кривошеев. Остаетесь нести службу. Никто вас не снимал, вникаешь? Фрицы бумажку подделали, а вы и повелись. Навести порядок, всех подозрительных задерживать! Тела стащите куда-нибудь, чтобы не воняли и глаза не мозолили. Напишешь рапорт своему начальству.

Солдаты рассредоточилось вдоль моста. Отовсюду доносились удивленные возгласы.

Усталые оперативники плелись по мосту, подгоняя пленного.

– Ничего себе, неплохо размялись, – пробрюзжал Гена. – К работе еще не приступали, а уже устали как собаки.

– Невероятно, товарищ капитан, – пробормотал Кривошеев, семенящий за ними. – Вы вчетвером положили всех диверсантов, одного взяли живым и при этом не потеряли ни одного человека. Разве такое возможно?

– Какой же ты добрый, сержант, – заявил Левторович. – Хотел, чтобы потеряли, да? По твоему головотяпству?

– Да в чем головотяпство-то? – с испугом проговорил Кривошеев. – У них бумага была с печатями, все как положено. Мне ли не знать эти печати? Выглядели они в точности как наши. Именно войска НКВД и должны охранять коммуникации. Мы тут люди временные. Товарищ капитан, не губите! – взмолился сержант. – Не докладывайте в штабе, что мы виноваты, не подводите под монастырь. Отныне будем повышенную бдительность проявлять, прямо как на самом строгом секретном объекте.

– Доложим, сержант, обязательно, – мстительно пробурчал Левторович. – Чистеньким хочешь остаться?

– Ладно, временный, отстань, – отмахнулся Алексей. – Иди, проявляй свою бдительность. Но учти, если еще раз маху дашь, то никто тебя из беды за уши не вытащит. А вы чего лыбитесь, товарищи офицеры? А ну, бегом к машине! Развели тут, понимаешь, комедию.

В итоге оперативники потеряли сорок минут, не считая времени, истраченного на починку машины. Лесная дорога одолевалась с трудом, колеса плавали в разливах грязи. Пустовой отчаянно газовал, по инерции сквернословил.

За лесом проезжая часть стала сравнительно сухой, хотя колдобин хватало и здесь. Машина не ломалась, но в задней рессоре что-то подозрительно хрустело.

Мимо пробегали поля, на которых уже наметились всходы. Там топорщилась какая-то растительность, из жухлой ботвы выбирались чахлые метелки.

– Что здесь росло? – спросил Казначеев.

– Мины, – проворчал Пустовой, поедая глазами подозрительные выпуклости на дороге. – Какая тебе разница, Гена? Война тут шла, а прежде колхозники свеклу растили или еще какую сельскохозяйственную вкусность. Ничего, скоро снова сажать начнем.

Последняя фраза Пустового прозвучала несколько двусмысленно. Впрочем, оба смысла слова «сажать» имели право на существование. Фашистов прогнали. Эта земля теперь опять наша, советская. Что хотим, то на ней и делаем.

Диверсанта Лизгуна офицеры скрутили узлом и затолкали под заднее сиденье. Он там еле дышал. Иногда Левторович пинал его ногой, проверяя, не помер ли.

– Удобно ли нашему гостю? – спросил Алексей, повернув голову.

– Да, очень удобно, товарищ капитан, – ответил Левторович. – Вы слышали хоть раз, чтобы он пожаловался? На хрена мы его тащим с собой? Думаете, эта падаль имеет важную информацию? Предъявить обвинение и привести в исполнение на месте. А то много чести, знаете ли. Он наших не жалел, а мы ему жизнь гарантируем, борщом накормим, спать уложим в отдельной уютной камере, да?

– В исполнение приводят не обвинение, а приговор, – назидательно заметил Саблин. – Обвинение можно только предъявить.

– Позвольте не согласиться, товарищ капитан, – заявил Левторович. – В нашей работе обвинение и приговор – фактически одно и то же.

Саблин промолчал. В принципе, это была правда. Оправдательных приговоров военные суды почти не выносили. Во всяком случае, такое случалось крайне редко. Социалистическая законность цвела и пахла. Если уж кого-то брали, то в худшем случае этот человек проходил все круги ада, а потом погибал. В лучшем он сразу становился к стенке. В мирное время теоретически допускались послабления. В военное никакой поблажки не было никому.

Алексей прекрасно понимал терзания сержанта Кривошеева, вина которого состояла лишь в том, что сотрудники абвера научились делать советские документы. Допустил оплошность – отвечай.

Навстречу «газику» трактора тянули батарею стодвадцатидвухмиллиметровых орудий. Водителю пришлось уйти с обочины в борозду и ждать, пока колонна пройдет. Ее сопровождал конвой.

Надо же! Случись это чуть раньше, и оперативникам не пришлось бы собственными малыми силами уничтожать вражеских диверсантов.

Застонал, заворочался Лизгун. Левторович придавил его каблуком. Саблин вывернул шею и задумчиво разглядывал пленника.

Информация о школе абвера, работавшей в городе Ненашеве, появилась не сегодня. Это учебное заведение действовало больше года. Отрывочные сведения о нем поступали в советские компетентные органы, но внедрить туда своего человека не удавалось.