3 марта 1943 года Красная армия с третьей попытки освободила город Ржев. Там, где практически не осталось целых строений, а в подвалах прятались полторы сотни горожан из довоенных двадцати тысяч.

Немцы отошли в организованном порядке, реализуя свою операцию «Буйвол» по выравниванию линии фронта. Ржевский район превратился в пустыню. На подступах к городу за полтора года боев полегло не менее миллиона советских солдат. Поэтому операция по освобождению Ржева вряд ли имела шанс войти в разряд героических.

215-я и 274-я стрелковые дивизии не стали задерживаться в этом районе, двинулись на юго-запад, догоняли противника. Немцы вели арьергардные бои, в крупные драки не ввязывались.

К концу марта Красная армия срезала Ржевско-Вяземский выступ, который давно стоял костью в ее горле. Фронт отодвинулся еще дальше. Угроза со столицы была снята окончательно.

22 марта советские войска вышли на рубеж Дорогобуж – Духовщина – Спас-Деменск – и встали. Попытки дальнейшего наступления к успеху не привели. План «Буйвол» продолжал работать. На этом рубеже прочно закрепились войска группы армий «Центр». Советские дивизии встретили хорошо организованное сопротивление.

Боеприпасы им подвозили плохо. Продовольствие и горючее тоже поступали с перебоями. Базы снабжения оторвались от наступающих частей. В прифронтовом тылу работали диверсионные группы противника. Они перерезали коммуникации, взрывали мосты.

Красная армия прекратила наступление, войска зарывались в землю. Подходили танковые части, артиллерийские батареи и распределялись по линии фронта.

Уже больше месяца на передовой царило относительное затишье. Работали диверсанты, проявляла активность разведка, трудились специалисты по маскировке и саперы. Наступление зрело, но никто не знал, когда оно начнется.

Потрепанный ГАЗ-64 выехал из леса и по извилистой дороге стал спускаться к мосту через Илим. Эта небольшая, но быстрая речушка с крутыми берегами давала петлю по городку Ненашев и убегала на север.

Мост каким-то чудом уцелел в ходе сражений. Мутная вода обтекала массивные сваи, бурлила в запрудах из остатков гниющей растительности. Советское командование активно использовало переправу. Это был едва ли не единственный мост, сохранившийся во всем районе.

Водитель слишком резко затормозил перед ухабом. Машина подлетела, зароптали пассажиры.

– Вадим, не дрова везешь! – возмутился подтянутый капитан в застиранной полевой форме, сидевший рядом с водителем.

Автомат чуть не вырвался из его рук.

– Так и не фарфор, командир, – заявил плотно сбитый, стриженный почти под ноль старший лейтенант, сидящий за баранкой. – Да ладно, наш конь и не такую борозду сдюжит.

Лучше бы он этого не говорил! Машина сломалась, не доехав десяти метров до моста. Двигатель закурлыкал как голубь, потом чихнул и как-то подозрительно приумолк.

Старший лейтенант Пустовой, выполняющий в это утро роль шофера, давил на педаль, но она лишь без пользы утапливалась в пол. Он подал машину к обочине, выключил двигатель и вопросительно уставился на старшего группы.

– Поздравляю! – заявил Алексей Саблин. – Так вот нежданно-негаданно, да, Вадим? Ты на дорогу сегодня смотрел?

– Виноват, товарищ капитан. – Пустовой вздохнул. – Один момент. Сейчас все исправим.

– Так исправляй. – Алексей раздраженно посмотрел на часы, постучал ногтем по стеклу циферблата.

Старые часы, выпущенные трестом точной механики, имели вздорный характер, но пока еще были пригодны для ориентации во времени.

День был теплый. Офицеры сняли шинели, завалили ими пулемет.

Сзади сидели еще двое: молодой русоволосый лейтенант Геннадий Казначеев и Евгений Левторович. Этот старший лейтенант был постарше Казначеева, почти брюнет, с тонким лицом и хитрыми глазами.

Оперативная группа в полном составе. В сломавшейся машине.

– Не подготовил технику к длительной поездке, – заявил Гена Казначеев. – Будут оргвыводы. Расстреляем саботажника в воспитательных целях, товарищ капитан? Или простим на первый раз?

– Это не первый раз, – произнес Левторович напевным, почти ласковым голосом.

– Да пошли вы!.. Сказал же, все исправлю, – проворчал Пустовой, вывалился из машины, выудил из-под сиденья ржавый ящик с инструментами и поднял крышку капота.

Над «газиком» тут же поднялось густое облако табачного дыма.

День разгорался вполне приличный. Припекало солнышко, встающее над лесом. На опушке чирикали пташки.

Пустовой забрался в двигатель, гремел железом, издавал невнятные, но в целом оптимистичные кряки.

Пока его подчиненные с наслаждением курили, Алексей осматривался. Мост был рядом. Его охраняло отделение красноармейцев. Пулеметное гнездо у въезда на мост, еще одно – на выезде. Автоматчики бродили по настилу, глазели по сторонам.

Переправа активно работала. Из леса, расположенного на востоке, выехали два «студебеккера». Они тащили на жесткой сцепке пушки. Газик стоял на обочине, не мешал движению. Маленькая колонна прогремела мимо, въехала на мост.

Автоматчики одобрительно провожали ее глазами. Кашляли в зловонном чаде пассажиры «газика». Казначеев мрачно пошутил про забытый противогаз, который стащил со склада. «Студебеккеры» одолели мост, въехали на горку, обросшую свежей весенней травкой, и растворились в разреженном лесу.

Потом объявилась рота солдат. Они в колонну по два выходили из леса, спускались к переправе. Парни молодые, но уже обстрелянные, небритые, в пропыленном обмундировании. Солдаты, увешанные скатками, вещмешками, оружием, шли бодро.

Грузового транспорта в Красной армии не хватало. Многие части отправлялись к фронту пешком.

Люди топали мимо, безразлично косились на застрявший внедорожник, на праздно курящих людей в офицерской форме. Командир покрикивал на своих солдат, призывал их шире ставить ноги. Пехота спешила к месту дислокации. Замыкали колонну санинструктор с двумя заплечными сумками и пулеметчики, тянущие за собой «Максимы». Рота протопала по мосту и втянулась в лес.

На мосту стучали молотки, визжали пилы. Под присмотром автоматчиков работяги из соседней деревни чинили разбитые перила. Мужики были какие-то снулые, небритые, не первой свежести и молодости. Они двигались как сонные мухи.

– Ленивый народ, – совершенно верно подметил Левторович. – Без огонька работают.

– А что ты хочешь? – буркнул Казначеев. – Вчера был День международной солидарности трудящихся. Они явно не ударным трудом его отмечали.

Офицеры усмехнулись, опасливо глянули в затылок командиру. Капитан Саблин временами был в доску свой, ценил хорошую шутку и циничный настрой, но, будучи не в духе, мог и вспылить.

Время шло. Пустовой чуть не с ногами забрался в капот, что-то подкручивал там.

Этот район был освобожден больше месяца назад. Советская власть с триумфом вернулась сюда и стала насаждать прежние порядки. Но толку от этого пока было мало. Единственная дорога, связующая передовую с тыловым хаосом!.. Лучше бы ее привели в божеский вид.

Рабочие завершили свой нелегкий труд, испытали на прочность свежеиспеченные перила и побрели на другую сторону. Они оставили после себя гору стружки.

Алексей выбрался из машины, чтобы размять кости, снова в нетерпении посмотрел на часы. Его подчиненные тоже вылезли, закурили по второму разу. Странная штука безделье. Рука сама тянется к папиросе.

– Где мы, командир? – спросил Казначеев.

– А хрен его знает, – ответил Саблин. – Где-то на Смоленщине.

– Чудесный ответ, – восхитился Левторович. – Вчера были где-то на Рязанщине, а до этого где-то на Брянщине.

– На Берлинщину пойдем, – заявил Пустовой. – До нее сущая фигня осталась.

– Ты машину сначала почини, – огрызнулся Алексей.

По мосту прогремела грязная полуторка. В кузове сидели бабы с вилами. Усталые серые лица, платочки, какие-то невыразительные мины. Они провожали глазами офицеров непобедимой Красной армии. Одна из них подалась к другой, что-то прошептала ей на ухо. Обе внезапно рассмеялись, потом смутились, отвернулись.