- Прекрати паясничать! – остановил его измученный ломкой детектив. – Ты издеваешься, а не хвалишь! И совсем не похоже на Джона.
- Ладно, я пошутил, – присмирел Джим и, помолчав, чтобы настроится на нужный лад, заговорил. В гулкой тишине уборной его голос зазвучал особенно проникновенно. – Шерлок, ты уникален (прямо как яйцо Фаберже). Ты не такой как все (ты единственный в мире гомосексуальный асексуал - или наоборот), я понял это с первого взгляда (а со второго убедился в этом). Я был счастлив, что нашёл кого-то, похожего на меня (такого же чокнутого). И потом ты всё сильнее убеждал меня в своей гениальности (тем, что рушил мои планы и лез куда тебя не просят), в том, что ты способен на всё (ну, я уже говорил, что ты больной на всю голову). С тобой интересно (и в цирк ходить не надо), ты заводишь (как метамфетамин)…
У Джима накопилось немало мыслей по поводу Холмса, но он вовремя понял, что простое восхищение способностями детектива вылилось в нечто иное.
Шерлок смущённо кашлянул, продолжая упорно смотреть в пол. На кафеле валялись ещё несколько волосков, что говорило либо о линяющей женщине, либо о ленивых уборщицах.
- Это ни капельки не похоже на то, что обычно говорит мне Джон, – в конце концов выдавил Шерлок.
Джим внимательно смотрел на него. При малейшей негативной реакции со стороны детектива он был готов снять с ноги туфлю и бить его по голове пока на кафель не брызнет гениальный мозг. Он не собирался оставлять живых свидетелей своего откровения.
- И знаешь, - продолжала жертва признания, - мне кажется, этот наркотик вызывает ещё более сильное привыкание, чем предыдущий. Я хочу…
И вот, на самом интересном месте, когда, возможно, Шерлок признался бы Джиму в ответных чувствах или выдал бы очередную гениальную тупость, которая бы всё испортила, в туалет вбежала Габби. Не Кукумбер, и на том спасибо. Потрясений на один день и так было достаточно.
- Вы что тут стоите? Скоро занавес поднимут! Быстро на сцену!
* - Автор честно пытался нагуглить концертный зал с подобным архитектурным излишеством, в виде стеклянного купола, не нашёл и выдумал его сам.
========== Часть 9 ==========
На сцену они успели буквально за секунду до того, как стал подниматься занавес. Джим в темпе неуклюже расправил юбку и попытался красиво установить виолончель. Несмотря ни на что, у него это получилось. Шерлоку было проще, он подбежал к пюпитру и схватил скрипку. На их запыхавшийся вид никто не обратил внимания. Прожектор высветил вышедшую на поклон мисс Кукумбер, и всё внимание публики было приковано к ней; а на сцене в это время можно было вытворять всё что угодно – кидаться помидорами, убивать клоунов…
Рукоплескания стихли, воцарилась благословенная тишина. Софиты немилосердно били по глазам, поэтому рассмотреть, что творится в зале, было физически невозможно. А очень хотелось – особенно узнать, один ли пришёл сеньор Дукакис, не привёл ли он с собой кого-нибудь из друзей?
Шерлок спокойно пиликал на скрипочке, как того требовала дирижёрская палочка, и был умиротворён и хладнокровен, как сытый кролик, наглотавшийся удавов. Всё ему казалось понятным и правильным – мир вдруг стал логичным, даже с учётом всех идиотов, что в нём обитали. Наверняка Джим переборщил с этой его похвалой. Уж очень она походила на признание в любви. Эту версию Шерлок тоже не исключал, поди пойми этого психопата. Даже он, заслуженный фрик всего Скотланд-Ярда, не всегда понимал его логику. Если она вообще существовала. Вот, кстати, сам Джим по мере его узнавания понятней для Холмса не стал, и – странно, но детектива это вполне устраивало. Он любил трудные загадки, а Мориарти был прямо каким-то безумным гибридом кубика-рубика и японского сканворда. Никакой последовательности, и при этом смутное подозрение, что она всё-таки есть.
Джим, напротив, был на редкость напряжён и старался погрузиться в игру, чтобы отвлечься от нехороших раздумий. Раздумья отступать не хотели и упрямо лезли в голову своими склизкими щупальцами. Настойчиво так. До того, что хотелось взять виолончель за гриф обеими руками и размолотить её об сцену. Или о чью-нибудь кудрявую голову.
«Ну почему в самый важный момент кто-нибудь обязательно заходит? И Шерлок тоже хорош, нужно было в такой момент выражаться как барышня из бульварного романа!.. Вот чего он хочет? Поди узнай!..» - бесился Джим, зловеще глядя в зал, будто Холмс стоял не за спиной, играя на скрипке, а сидел там, среди других зрителей, и под его сидением всё-таки была установлена бомба с часовым механизмом.
Такая большая красивая бомба, какие рисуют в мультиках – обмотанные скотчем шашки динамита и прикрученный к нему таймер с двумя проводами. Красным и красным. Делений на том таймере было всего четыре, и на двух первых уже были нули. Счёт шёл на секунды. Их было ещё целых тридцать единиц. Воображаемый Шерлок успел бы добежать до прохода. Правда, его всё равно бы задело взрывной волной. Может, контузило бы, но не убило. Но время шло, и уже не было этих тридцати секунд. Тут даже с кресла вставать было бесполезно.
Джим с оттяжкой провёл смычком по струнам, прикрыв глаза. Воображаемый Шерлок слишком поздно понял, что сидит на бомбе, и его симпатичная задница разлетается на сотни маленьких кусочков…
Стоп.
«О чём я думаю?» - Джим мысленно встряхнулся. Никаких взорванных шерлоков. Теперь нельзя. Теперь, если всё получится, он сможет мучить его на вполне законных основаниях, уже не надо будет устраивать сложные многоходовые операции для привлечения внимания детектива. Но и совсем расслабляться он тоже не собирался. Не хватало ещё, чтобы Холмс посчитал его – Джеймса Мориарти, гения преступного мира – скучным! Да никогда в жизни!
Концерт подходил к концу.
Шерлок был собран как паззл на миллион деталек. Отзвучали последние мелодии. Оркестр замер точно на финальной сцене из «Ревизора». Холмс ожидал, что вот-вот зал разразится бешеными овациями, как там, в Париже. Только оваций почему-то не было. И ни жиденьких аплодисментов, ни даже единичных хлопков. Как будто в зале все вымерли от птичьего гриппа или нашествия зомби.
Джим с довольно-таки нездоровым предвкушением ожидал, когда над залом вспыхнет свет и будет сюрприз. Он любил сюрпризы. Самые разные.
Шерлок же, не отрываясь, смотрел на Кукумбер, но та продолжала таращиться в партитуру, будто на неё оттуда смотрел сам Иоганн Себастьян Бах и сурово грозил пальцем. Тишина продолжалась, девушки из оркестра уже начинали волноваться и непонимающе переглядываться между собой.
И тут свет вспыхнул.
Зал был полон! Яблоку некуда было упасть. Да даже если бы это яблоко кто-нибудь и кинул в зрителей, оно наверняка смутилось бы и, не достигнув цели, зависло в воздухе назло Ньютону и своему метателю. В зале не было ни одной женщины, если, конечно, не брать в расчёт двух древних сеньор, сидящих в центральной ложе и вооружённых слуховыми аппаратами и биноклями. Всю остальную массу зрителей составляли солидного вида мужчины, по лицам которых ясно читалось – в цирке они не смеются, на похоронах не плачут, а у стоматологов при виде них начинают болеть их собственные зубы. Вот какие серьёзные господа собрались сегодня на концерте. Наверное, из пущей важности они сейчас и не хлопали молодым дарованиям из оркестра имени Розы Люксембург.
Кукумбер наконец отлипла от пюпитра, развернулась к молчаливой публике и чинно поклонилась, как будто всё так и должно быть. Девушки и Джим тоже вышли на поклон. Шерлок продолжал стоять истуканом, он не собирался кланяться этим гражданам, да и спина что-то затекла. Чутьё подсказывало ему, что вот так стоять на сквозняке на холодной сцене, да ещё с больной спиной, ему не стоит. Ему требуется тёплая постель, массаж и уход. И уход вот прямо сейчас.
Публика по-прежнему безмолвствовала. Хотя Джим видел - зрители были живы и руки у них были вовсе не привязаны к подлокотникам. Напротив, лежали на коленях, заботливо придерживая автоматы и другие огнестрельные орудия разной степени убойности.
