Колодезный вóрот поворачивался тяжело, с протяжным скрипом, и скользкая от крови железная ручка норовила выскочить из содранных пальцев при малейшем неосторожном движении. От дыма и боли в руках из зеленых глаз текли слезы, черные от размазавшейся краски, которой леди Мари де Бельвуар подкрашивала веки на манер сарацинок, но у нее не было ни времени, ни даже сил утереть перепачканное лицо.

- Воды! – надрывно кричали за спиной. – Скорее, несите еще воды!

Сарацины прорыли тоннель с северо-восточной стороны и теперь поджигали подпиравшие его деревянные балки, чтобы обрушить высокую тридцатифутовую стену крепости. Защитники Шастеле стреляли сверху, лили воду почти непрерывным потоком в отчаянных попытках потушить уже занимающееся пламя. Если проклятые магометане обрушат хотя бы часть стены, то их несметные полчища сметут защитников крепости, вырезав жалкие полторы тысячи христиан еще до того, как солнце успеет подняться в зенит. Мари сбилась со счету, сколько раз она опускала ведро в колодец, давила изо всех имеющихся у нее сил на шершавую от ржавчины ручку вóрота, безжалостно терзая совсем непривычные к тяжелой работе руки, и, задыхаясь, вытаскивала тяжелую кадку, и передавала ее другой женщине, одной из своих служанок, стараясь не расплескать драгоценную воду. А затем забирала другую, уже опустошенную в попытках погасить пламя, и всё начиналось сначала.

- Воды!

- Именем Господа, скорее!

- Где же король?!

- Балдуин, - кощунственно шептала его имя Мари, почти не разжимая пересохших губ, и на мгновение поднимала глаза, словно надеялась увидеть – сквозь камень стен и выбившиеся из-под жемчужной сетки золотисто-медные волосы – несущуюся во весь опор армию Иерусалимского королевства. Реющие на ветру знамена, белые и черные плащи рыцарей-монахов, золотую корону, надетую поверх покрывавшего волосы платка, и серебряную маску, что повторяла тонкие черты лица и скрывала уродующую их болезнь. Мари видела его лишь несколько раз и больше издалека, но отчетливо запомнила образ фигуры – не слишком высокой, не слишком широкой в плечах – в темных одеждах, не оставлявших открытым ни единого дюйма кожи. Король двигался резко, дергано, словно у него подкашивались ноги и каждый шаг отдавался болью во всем теле, но защитники Шастеле знали: ни один христианин не бросится им на помощь с той же отчаянной решимостью, что и Балдуин Иерусалимский. Их единственной надеждой был прокаженный король.

Спасение было так близко, всего в полудне пути на юг от брода Иакова через полноводный, бирюзовый, как ее блио из тончайшего бархата, Иордан, и вместе с тем так далеко. Казалось, что лишь мгновение назад ее брат смеялся, гарцуя на своем белоснежном жеребце, и говорил, что совсем скоро он покажет ей новую крепость Шастеле, призванную защищать королевство с северо-востока, а затем отвезет в Тивериаду, возвышающуюся на берегу одноименного Тивериадского озера. Крепость поначалу разочаровала ее, поскольку строители успели возвести только стены и одну из башен, но когда они оказались заперты в Шастеле из-за хлынувших к стенам форпоста сарацин, Мари с неимоверным облегчением обнаружила, что уже построенного достаточно для того, чтобы сдержать вражеский натиск. Хотя бы на время. Хотя бы до того часа, когда на западе поднимутся белые с золотыми крестами знамена Иерусалимского королевства.

- Нам нужно продержаться до прихода короля! – прокричал ей брат, бросаясь на стену. – Помоги, чем сможешь!

Мари старалась, безропотно выполняя любое поручение, каким бы трудным и болезненным оно ни было для ее не знавших тяжелой работы рук. И молилась, просила, звала, задыхаясь от тошнотворного запаха крови и черного дыма.

Ваше Величество… Балдуин… Спасите нас.

- Воды! – кричали за спиной с крепостной стены, и в задымленном воздухе свистели стрелы и арбалетные болты.

***

Король сидел в седле с неестественно выпрямленной, будто одеревеневшей спиной и напряженными ногами: бедра сжимали лошадиные бока, а носки сапог с силой давили на стремена, оттягивая их куда сильнее необходимого. Балдуин словно только и ждал, что внезапного нападения, готовый в любое мгновение приподняться над седлом и встретить противника ударом копья. Граф Раймунд Триполитанский узнал эту неестественную позу с первого же взгляда.

Мальчик мучился от боли. Золоченая кольчуга - привычная броня, вес которой без труда мог вынести любой мужчина - порой становилась для короля неподъемным грузом. Но Балдуин не произносил ни звука, только покрасневшие, воспаленные после бессонных ночей глаза в прорезях серебряной маски выдавали, насколько ему плохо.

Раймунд, бывший регент королевства, сложил с себя эти полномочия еще два года назад, когда Балдуину исполнилось шестнадцать, но по-прежнему называл короля мальчиком, словно тому еще не исполнилось и десяти. У того мальчика еще оставалось много времени. Мужчину, которым Балдуин был теперь, стремительно пожирала неизлечимая болезнь.

- Сделаем привал, - предложил Раймунд, подъехав почти вплотную к белоснежному королевскому жеребцу. Как ни жаль ему было гарнизон Шастеле, тот ни при каком раскладе не станет для графа важнее Балдуина.

- Нет, - сипло, со свистом, ответил король, и Раймунд увидел слабое движение губ в узкой прорези маски. Разъедавшая лицо болезнь исказила линию прежде красивого, по-девичьи алого рта, в гротескном подобии усмешки, и о его прежней форме теперь напоминали только серебряные губы королевской маски. – Уже близко.

Балдуин неотрывно глядел куда-то вперед, словно высматривал сарацин, но у Раймунда давно уже появилось подозрение, что король стал видеть намного хуже, чем прежде. Мутная, будто подернувшаяся белесой пленкой радужка правого глаза только усиливала эти подозрения.

- Слышишь? – просипел Балдуин, и граф молча кивнул, на мгновение встретившись с ним взглядом и с трудом удержавшись, чтобы не опустить глаза. Всего каких-то два года назад Балдуин ликовал, самолично возглавив атаку и разгромив сарацин при Монжизаре, а теперь…

Нельзя было пускать короля в бой. Раймунда Балдуин видел, но успеет ли он разглядеть врага с занесенной саблей?

Позади отрывисто отдавали приказы командиры, тяжелая рыцарская конница в длинных кольчугах и с копьями в руках перестраивалась для атаки, ржали боевые кони, почувствовав нетерпение всадников.

- Ни слова, - просипел Балдуин, едва его дядя и бывший регент вознамерился уговаривать короля перепоручить командование армией другим. – Я не сарацин, чтобы прятаться в шатре, пока мои воины проливают кровь.

На памяти Раймунда их главный и наиболее опасный противник действительно ни разу не участвовал в сражении. Сарацинские полководцы командовали из их ставки – большого, тщательно охраняемого шатра, установленного где-нибудь на возвышенности позади атакующей армии. Христианские короли возглавляли войска самолично, координируя их действия из первых рядов атакующей конницы. Но сможет ли Балдуин…

Король определенно считал, что сможет, раз пустил коня сначала рысью, а затем и галопом, давая сигнал всей остальной армии, растянувшейся по тракту длинной, медленно ползущей и позвякивающей стальной броней кавалькадой.

А не слишком ли нас мало? – запоздало подумал Раймунд, трясясь в седле под гул и рокот приближающегося боя, и попытался обнадежить самого себя воспоминаниями о Монжизаре. Их было впятеро меньше, чем сарацин. Но Балдуин разбил Саладина, и тот, по слухам, спасался от христианского короля, от мальчика, годившегося ему в сыновья, верхом на верблюде.

Балдуин справится с чем угодно. Кроме разъедавшей его тело проказы.

Выдвинувшаяся из-за вершины холма единственная возведенная башня Шастеле то скрывалась в густом черном дыму, то проглядывала вновь, дразня врагов упорно развевающимся знаменем с золотыми крестами.

- Они обрушили часть стены? – сипло спросил Балдуин, увидев всю свою крепость целиком и приподнявшись на стременах. Часть сарацинской армии торопливо перестраивалась, готовясь встретить наступающего с юга неприятеля. Раймунд смотрел на сотни шатров и палаток за Иорданом. Силы, пожалуй, будут равны.