- Да, Ваше Величество, - кивнул граф в ответ на вопрос короля. Жутко было сознавать, что он видит лучше, чем мальчик на двадцать лет моложе него.

- Придется восстанавливать, - просипел Балдуин и зашелся кашлем из-за клубящейся в воздухе пыли. – В атаку! – надрывно прокричал он, не успев толком прокашляться, и поднял обнаженный меч подрагивающей рукой. В солнечных лучах заблестело узкое лезвие и золоченые звенья королевской кольчуги.

- Ферран! – закричала Мари, пропустив появление христианской армии – из-за чего ей почудилось, будто конница возникла из воздуха – и вместе с тем заметив ее первой. Брат обернулся, на мгновение опустив массивный арбалет, проследил взглядом за ее рукой и тоже выкрикнул так громко, как только мог, чтобы быть услышанным каждым из защитников Шастеле:

- Балдуин! Балдуин пришел!

Мари вновь отступила под защиту ведущего внутрь башни дверного приема, чутко прислушиваясь к доносящимся из темноты внизу звукам. Сарацины наступали с двух сторон одновременно, взбираясь на стену по пристроенным к ней каменным лестницам и пробиваясь в башню через нижний вход, стремясь зажать христиан в углу, из которого не будет выхода и перебить их одного за другим.

- Госпожа, - рыдала единственная уцелевшая из ее служанок, та, что стояла к Мари ближе всех, когда сарацины прорвались в крепость, и которую она, не задумываясь, схватила за руку и утянула за собой в башню под защиту мечей и топоров. Другие лежали внизу с проломленными черепами и вспоротыми животами. – Что с нами будет, госпожа?

Мари молилась, стиснув саднящие пальцы и не обращая внимания на боль. Граф Раймунд тоже. И благодарил небеса, когда король всё же пропустил перед собой первые ряды конницы, налетевшей на сарацин и смявшей их под победные крики защитников крепости. Те перестали отступать и сами бросились на штурмующих стену врагов, продолжая кричать и занося мечи, словно появление короля с армией вдохнуло в изнуренных сражением воинов новые силы.

- Босеан*! – гремели рыцари Ордена тамплиеров, рубившиеся и на стене, и на поле перед крепостью, и их белые сюрко медленно краснели от сарацинской крови.

- Нужно уходить, - дрогнули советники султана Салах ад-Дина. – Возвращайтесь в Дамаск, господин, скорее, пока они не отрезали нас от переправы через реку.

Возглавлявший франков прокаженный уже кричал, гарцуя среди клубов пыли и дыма на белоснежном жеребце, и указывал мечом в сторону Иордана. Серебряная маска слепила взгляд всякий раз, когда на нее падали солнечные лучи.

- Де Сент-Аман! – звал Балдуин Великого Магистра тамплиеров, надрывая больное горло. – К реке! Остановите султана!

Храмовники бросились под сабли с той самоотверженностью, на которую были способны лишь рыцари-монахи, поклявшиеся посвятить жизнь одному только служению Господу. Сарацины ответили с той яростью, которую питали лишь к безумцам, вступавшим в ряды тамплиеров и госпитальеров и предпочитавшим мучительную смерть отречению от своей веры.

- Уйдет, - просипел Балдуин, почти не разжимая искаженных губ, и всадил золоченые шпоры в белые, в пене, лошадиные бока. Жеребец с надрывным ржанием сорвался с места и по широкой дуге понесся к бьющимся у самой воды храмовникам.

- Балдуин! – закричал где-то за спиной бывший регент королевства, пришедший в ужас от этого безумного броска, но рядовые сарацинские воины даже не думали рубить одинокого всадника и сами испуганно пятились, порой даже бросая сабли, при виде серебряной маски.

- Прóклятый! – выли испуганные магометане и молились, чтобы павшая на короля неверных кара не обрушилась и на их головы. Белоснежный жеребец ворвался в их ряды, прорезая их широкой грудью, как византийский дромон* рассекает волны, и короткий, выверенный, чтобы не тратить понапрасну силы, взмах меча отсек первую голову.

- Остановите его! – закричал один из братьев султана, указывая саблей на всадника в темных одеждах и золоченой кольчуге. Охранявшие правителя мамлюки* развернули коней, синхронно натягивая изогнутые луки. Слово «остановите» для них означало лишь одно.

Убейте его.

Белоснежный жеребец повалился на влажную от речной близости землю, прокаженный вылетел из седла и закричал, схватившись затянутой в перчатку рукой за грудь. Услышавшие этот душераздирающий крик магометане в ужасе отшатнулись, зажимая уши, словно вместе с криком на них могли броситься терзавшие короля демоны. Они попали в коня, но ни разу - в прокаженного.

- Стреляйте! Добейте его! – кричал брат султана, но король неверных уже поднимался, пошатываясь на нетвердых ногах. Серебряную маску перекосило от удара, из-за чего он и в самом деле стал походить на демона с неподвижным искривленным лицом, меч отлетел в сторону и переливался в солнечных лучах.

- Салах ад-Дин!

- Скачите, господин! – требовали советники, пока мамлюки выхватывали новые стрелы из колчанов и клали их на тетиву.

- Беги! – неожиданно закричал вместе с ним прокаженный король, нещадно терзая больное горло. – Скачи во весь опор, и пусть вся твоя армия видит! – он поперхнулся, схватился второй рукой за горло, но не замолчал. – Пусть весь магометанский мир знает, что ты вновь сбежал от прокаженного! – и сипло, надрывно рассмеялся, раскинув руки, озаренный бьющим ему в спину солнечным светом.

- Щит, - велел султан, заговорив впервые с того мига, когда к осаждаемой крепости подошла христианская армия. – Я покончу с этим юнцом раз и навсегда.

- Что это?! – охнула Мари, ни к кому толком не обращаясь. Мужчинам было не до нее, они с победным ревом гнали из крепости сарацин. – Что там происходит?

- Госпожа, уйдите со стены! – жалобно воскликнула служанка, но Мари не слышала, жадно вглядываясь вдаль в надежде рассмотреть поединок у самого брода через Иордан. Это же… король. Что же он делает?

Салах ад-Дин невольно задавался тем же вопросом. Что он делает, этот безумный мальчишка? На что надеется, один в окружении десятков врагов, пока его рыцари пытаются прорваться к реке далеко позади него? Не успеют. Не спасут своего прокаженного, прóклятого истинным Богом короля. Но тот будто не понимал, что обречен умереть в считанные мгновения. Поднял меч одной подрагивающей рукой и схватился второй за запястье возле самого навершия клинка. Он даже не мог удержать оружие в одной руке, но упрямо сипел, выплевывая слова сквозь узкую прорезь маски:

- Это моя земля, курд. И я не отдам тебе ни пяди.

Граф Раймунд кричал в бессильном отчаянии, торопя рвущихся к реке рыцарей, но до брода было слишком далеко. Слишком много сарацин стояло у них на пути. Даже если Балдуин сумеет победить в этом фарсе, в этом бесчестном подобии поединка, разгневанные смертью султана мамлюки расстреляют его из луков прежде, чем до короля доберется хотя бы один христианин. Но Балдуин не победит. Какое бы благородство ни приписывали султану, тот не станет щадить врага. Не сейчас, когда может самолично обезглавить христианскую армию одним ударом.

- Dominus regit me, et nihil mihi deerit, - сипло заговорил Балдуин, поднимая меч на уровень глаз.

Господь – Пастырь мой, и я ни в чем не буду нуждаться.

Султан презрительно усмехнулся, разобрав в сиплом шепоте слова католического псалма, и со свистом рассек воздух саблей. Прокаженный не выдержал первого же удара, отлетел, как тряпичная кукла, ударившись спиной о каменистую землю пологого, постепенно спускающегося к берегу реки холма. Зеленые глаза слезились в прорезях маски от дыма и боли, воздух с хрипом вырывался из пораженной болезнью гортани, но упрямый глупец вновь потянулся к мечу, словно еще на что-то надеялся. Добить его можно было одним ударом, но много ли в подобном убийстве справедливости? И будет ли оно угодно Аллаху, пожелавшему, чтобы этот грешник умирал годами, а не простился со своим подобием жизни от одного удара сабли?

- In loco pascuae, ibi me collocavit. Super aquam refectionis educavit me.

Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим.

Следующее столкновение неверный выдержал, пошатнулся на нетвердых, подкашивающихся ногах, и вновь отступил. Но не упал, словно его молитвы и в самом деле могли вдохнуть силы в разваливающееся тело. Чувствовал ли, что его щадят из невольной жалости? И если да, то каково ему было это сознавать?