Вскоре я зашиваю кожу и в итоге весьма доволен результатом с косметической точки зрения. Не совсем уверен, насколько Терри прислушается к моим рекомендациям по уходу за раной и удалению швов, однако все равно их ему даю, в то время как он благодарит меня дрожащим голосом и тянется к бутылке, решив больше никогда не есть фасоль. Я тихонько спрашиваю у Ли про то, каковы могут быть юридические последствия случившегося для меня. Он смеется и сразу же меняет тему разговора, отправив меня домой на такси с бутылкой хорошего рома в руках (скорее всего, из Терриных запасов).

По дороге домой до меня доходит, что после нашей немного подпольной операции Терри будет не лишним несколько дней попить антибиотики. Я звоню Ли сказать, чтобы он обязательно отвел Терри с утра к терапевту. Я извиняюсь, что не выписал рецепт сам, объясняя это тем, что Генеральный медицинский совет не рекомендует выписывать рецепты друзьям и родственникам. Кажется, я услышал, как Ли закатывает глаза. «Думаю, это меньшее, о чем тебе следовало бы беспокоиться».

16 октября 2008 года, четверг

Передавал чрезвычайно загруженное родильное отделение вышедшему на замену врачу. Мы работали в поте лица весь день напролет, и ночка тоже не обещает быть спокойной.

Нескольким женщинам, скорее всего, понадобится делать кесарево, еще у нескольких все идет к необходимости в инструментальной помощи при родах, и это не говоря про аншлаг в приемном покое, а также поступающих одна за другой пациенток из отделения неотложной помощи. Я рассыпаюсь в извинениях – загруженные работой дежурства даются в два раза тяжелее, когда работаешь врачом на замену и толком не знаком с особенностями больницы. Я чувствую, что сменщика разрывает от беспокойства, однако он не произносит ни слова.

До меня доходит, что, возможно, я слишком уж его запугал, так что начинаю понемногу давать задний ход. «На самом деле в пятой палате роды должны пройти нормально, да и не думаю, что прямо сейчас в отделении неотложной помощи есть что-то срочное, так что…» Мои слова явно не возымели желаемого эффекта – он по-прежнему в ужасе. На ломаном английском он спрашивает меня, придется ли ему делать кесарево. Решив, что он на самом деле хочет узнать, умеет ли оперировать работающий с ним в смене старший интерн, я объясняю ему, что он совсем неопытный. Но нет, он на самом деле спрашивает, вынужден ли он будет делать кесарево сечение – раньше он его не делал никогда.

Я начинаю мысленно готовиться к тому, что на самом деле все это результат чудовищного недопонимания. Наверное, он должен был выйти на работу ординатором нейрохирургии, однако ошибся отделением, и наш настоящий врач на замену – тот, который на самом деле умеет делать то, что нам от него нужно, – с минуты на минуты зайдет, обвинив во всем какую-нибудь двусмысленную вывеску. Увы, этот парень действительно взял на себя дежурство в агентстве по найму в качестве ординатора акушерства и гинекологии, и никто ни там, ни в больнице не удосужился спросить, работал ли он когда-либо прежде в родильном отделении.

Я отправляю его домой и звоню консультанту, чтобы узнать, как быть, слишком хорошо осознавая, что его ответ будет подразумевать для меня еще одну 12-часовую смену, за которую мне к тому же и не заплатят.

20 октября 2008 года, понедельник

С пациенткой Г.Т. все в полном порядке – во всяком случае, с физической точки зрения. У нее нормальные результаты анализов крови и соскоба, гистероскопия и лапароскопия не выявили каких-либо отклонений. Нет никаких гинекологических или каких бы то ни было других логических причин описываемых ею тазовых болей, и ни один из бесчисленного множества испробованных нами способов лечения не дал какого-либо результата.

Она настаивает на том, что проблема именно гинекологическая. «Я знаю свое собственное тело!» Она даже знает, какое именно лечение хотела бы от нас получить. Она хочет, чтобы мы полностью удалили ей все органы малого таза.

Я вместе с рядом коллег, а также нашими начальниками обстоятельно ей объяснили, что не думаем, будто это хоть как-то поможет с ее симптомами. Кроме того, это серьезная операция, которая несет нетривиальные риски, в том числе вероятность развития спаечных процессов[98] с последующим усилением тазовых болей.

На меня ложится задача выписать ее наконец из клиники и направить к специалисту по лечению болей, который в конечном счете попросту назначит ей антидепрессанты. Она не особенно рада этому, и я слышу в свой адрес много всего, начиная от «Я плачу налоги всю свою жизнь» до «И вы себя называете врачом?», а также список людей, которым она собирается пожаловаться, начиная от главврача больницы и заканчивая ее терапевтом. Я говорю ей, что с пониманием отношусь к ее недовольству, однако и правда считаю, что мы сделали для нее все, что было в наших силах. Она просит, чтобы ее осмотрел кто-то еще, на что я отвечаю, что она уже была у многих врачей, все из которых придерживаются одного и того же мнения.

«Я не уйду, пока мне не назначат операцию», – заявляет в итоге она, сложив руки на коленях. Она явно настроена серьезно. У меня нет времени с ней возиться, так что я решаю записать ее на еще один прием через несколько недель, тем самым бросая одного из своих коллег под тот же самый автобус, из-под колес которого только что увернулся сам. У меня нет никаких сомнений, что она может – и будет – тратить попусту время людей в этой клинике еще добрый год, а то и дольше.

Прежде чем я успеваю предложить записать ее на этот прием, она выкрикивает: «Ну почему никто не воспринимает меня всерьез», после чего хватает контейнер для игл[99] и швыряет его мне в голову. Взвизгнув, я нагибаюсь, и мой анус сжимается до одного миллиметра в диаметре. Контейнер ударяется о стену возле моего стола, и заразные иглы дождем осыпают меня сверху. Каким-то чудом ни одна из игл в меня не попадает и мне удается избежать заражения двенадцатью разными штаммами ВИЧ. На шум прибегает медсестра и тут же вызывает охрану. Все, прием закончен. Следующий!

6 ноября 2008 года, четверг

Я потерял ручку. Точнее, ее украли. А если еще точнее, ее украл один из трех человек в пятой родильной палате: пациентка А.Г., ее парень или ее мама. Я бы не переживал так сильно, не будь это подарок от Г., не будь это ручка фирмы «Монблан» и не прими я только что у их семьи роды.

Сами роды прошли без особых происшествий, однако все время, что я пробыл с семейством, оно вело себя довольно агрессивно. Плюс их злобное фырканье вкупе с суммарным количеством татуировок – у всех, за исключением пока что ребенка, – словом, немногое меня останавливало от того, чтобы обвинить их в краже.

Я пожаловался на случившееся мистеру Локоису, которому не доверил бы стричь ногти моему пациенту, однако всегда приятно получить совет и услышать историю из жизни бывалого. Совет заключался в том, чтобы обо всем забыть, постараться не угодить под нож, а также отдать должное пациенту за то, что тот знает толк в ручках. После этого он рассказал свою историю.

Прежде чем заняться акушерством и гинекологией, мистер Локоис в 1970-х работал какое-то время терапевтом на юге Лондона. Заполучив постоянную работу в общей практике, он решил отметить это дело покупкой голубого спортивного кабриолета. Он в этой машине души не чаял: без конца рассказывал про нее своим пациентам, друзьям и коллегам; покрывал ее воском и полировал каждые выходные; еще чуть-чуть, и он бы поставил ее фотографию в рамке у себя на столе. А затем, в один прекрасный день, всему пришел конец, как это часто бывает с безответной любовью. Уходя с работы, он обнаружил, что его голубого спортивного кабриолета на парковке и след простыл. Он обратился в полицию, которая сделала все, что могла, однако в конечном счете так и не нашла машину. Теперь разговоры Локоиса с пациентами, друзьями и коллегами переключились на обсуждение того, куда катится этот мир – как кто-то мог украсть его прекрасную машину?