Какой-то голос, совсем не чужой, негромко произносит:

– Эй, Свет-Анвар! Тебе требуется еще одно имя. Данное тебе матерью, – для вечности. А второе будет для здесь… Вот это подойдет?..

Я тут же соглашаюсь и воодушевленно восклицаю:

– Мама! Пусть с этого дня все, кроме тебя, меня зовут Валерием.

Кто говорил со мной? Мама утвердила предложение. Два мира, – два имени. Это важно на Земле. Злу труднее достать тебя, так как оно действует только через внешнее. А суть человеческая – в имени внутреннем. В пять лет я понимал, что за пределами маленького моего семейного пространства, в большом мире, царят зло и беспорядок. Это понимание пришло от мамы и стало общим для двоих.

Второе имя пришло вовремя, – мир с судьбой закончился. Пришли страх и ощущение бессилия. Скрывающееся за бесформенной судьбой зло взяло в плен маму. Она стала болеть, все чаще и тяжелее. В семейный лексикон вошло ненавистное слово «приступ». Оно влекло к дому белую машину с воющей сиреной и жирным красным крестом. Потом, – носилки, больница…

Тайный враг стремился разъединить нас. Он крепко знал, что без нее мне в этом мире делать нечего. Без нее все кругом чуждо и лишено жизни. За безжизненный мир держаться никакого смысла.

Медицина – одна из устойчивых иллюзий земного бытия. Врачи ничего не могли, как всегда и везде. Безнадежность порождает магию. За магией прячется все тот же невидимый враг. Амулеты, обереги, заговоры… Магия вытесняла веру, звучавшую в моих песнях на картофельном поле. Младший брат носил в кармане прядь маминых волос. Кто его надоумил?

У мамы хватило сил на прощальное путешествие. В начальный центр Империи, на свою родину. Но и туда я не в состоянии пробиться; места рождения и взросления отца и матери, – в Стертом Времени. Удалось, ценой предельного напряжения, сделать всего три проникновения. И, – они напрямую не связаны с мамой.

Вначале оказался в родной деревне отца. Дом на холме, внизу извивается ярко-голубая речка, окаймленная розовым тальником. В другой стороне за край горизонта уходит желтое поле зрелой пшеницы. Точно как на картинке с обложки учебника «Родная речь». Живой хлеб вижу впервые. Как не коснуться его?

И вот, я внутри ожившей картины, среди золотых колосьев. Колыхание и аромат хлебных волн заставили забыть обо всем. Отыскали меня в конце дня. Почему мне был показан земной хлеб прошлой жизни? Людей в той картине нет…

Второе проникновение… Я на коленях столетнего деда по отцу. Он седобород и румян, как здоровый мальчик. Подбрасывает меня в воздух одной рукой, а другой подхватывает, – ощущение восхитительное. В свои сто дед способен тянуть воз с сеном на гору сам, жалея уставшую лошадь.

С того времени в моей биографии нет места ни дедушкам, ни бабушкам. И в этом скрытый смысл, знамение.

Третья попытка привела к развалинам непонятного строения. Я сижу на сухой бестравной почве и сооружаю домики из осколков бетона и стекла. Домики выстраиваются в улицы. Таких поселений из стеклобетонных коробок тогда не возводили. Они из будущего.

Цели я не достиг. Увидеть маму живой не получилось. Несколько черно-белых любительских фотографий недостоверны. Темное Нечто устранило ее из моей памяти одним ударом и навсегда. И за это я с ним посчитаюсь.

А пока ничего не могу. Он собирает вокруг меня войско. Оно состоит из злых черных собак, пауков, комаров, змей… И – темных людей. Складывается жуткая сказка, пострашнее тех, которые рассказывает Гена Епифан. Дом Гены на соседней улице и он знает страшных историй больше, чем кто-либо в Нижне-Румске. Я иногда поздними вечерами включаюсь в компанию кругом него и слушаю с замиранием сердца. Возвращаюсь один, но откуда-то приходят яркие видения, отгоняющие страх. И прихожу домой спокойный. У отца нет повода переживать из-за меня.

Мама отказалась от больницы и прощалась с миром в родном семейном доме. Она знала время ухода и то, что скажет напоследок. Такое дается немногим.

Этот момент запечатлен в памяти накрепко и не требует реконструкции. Мне одиннадцать, брату девять. Она простилась с нами и говорила с отцом. Говорила о главном, потому что видела варианты будущего.

– …Ты не найдешь такую, как я… Береги детей. Не женись раньше, чем через год…

Да, она знала: отец переживет ее более чем вдвое. Он здоров, силен и красив. Увиденное и услышанное впиталось в мою кровь. Она уснула насовсем тихо и спокойно. Ангелы позаботились об этом.

Отец с братом разрыдались и обнялись. Я вспомнил в тот миг: они точно так же плакали, когда из черной тарелки на стене государственный голос сообщил о смерти Вождя.

Я не заплакал. И не стал прижиматься к отцу. Ощущая, как качаются небо и земля, вышел в другую комнату и упал ничком на кровать. Я твердо знал, чего хочу и что делаю: то была попытка уйти следом за ней. И мир померк для меня.

Очнулся я в следующий полдень. Оранжевое декабрьское солнце светит слишком ярко. Желтый снег искрится и слепит глаза. Смотрю через окно Михиного дома, через улицу напротив. Рядом с отцовским домом стоит грузовая машина с опущенными бортами. На ней обитый красным ситцем гроб, суетящиеся люди… Я хорошо понимаю, что происходит. Но не переживаю нисколько.

Там, где я пробыл последние сутки, из меня вынули часть предыдущей памяти. Взамен дали иммунитет к новой жизни. Что стало спасением, но я это не сразу понял. Стало не с чем сравнивать наступающее настоящее, оно воспринималось естественным. С данным природой не спорят. Такое положение исключает протест, способный исказить будущее. И если в устранении воспоминаний замешан мой враг, он ошибся.

В тот день я закрылся. Схлопнулся, как звезда, которой надоело светить.

Отец через полгода поехал на «родину» и вернулся с мачехой. Нечто из темноты указало ему на разумность такого решения. Ошибку он понял уже там, но после юридического оформления нового союза. Я узнал раньше, предвидел. И запретил ей называть меня именем, которое дала мама. Она усвоила непреклонность запрета не сразу. Пришлось несколько раз обрывать попытки присвоить мамино право. Первые опыты резкого отпора…

Наир. Новая точка отсчета

Граф на меня сильно повлиял. Свою жилую комнату превратил в копию его кабинета. Хотел проникнуть в ядро личности. Не вышло. Опеку над ним с появлением Анвара с меня сняли. И вот, – неожиданность! Граф собрался бежать из «семейного рая». Он понял, что дорога отсюда ведет прямиком в ад. Он испугался. У меня ни права, ни возможностей помочь ему. Да и понятия не имею, как. Рай и ад – не пустые ли слова? Тяжело наблюдать со стороны над душевными муками великого человека, ставшего почти родным.

Хронометр Базы настроен на ритмы планеты. Мы говорим, – Внизу. А вот, она висит над головой в обрамлении крупных немигающих звезд. Во вселенскую черноту меж ними купол Базы добавляет оттенок нежной синевы.

Я вышел на час раньше. Предстоит полное воплощение, первое в Нижне-Румске. Там что-то зреет… Полное воплощение – маленький прыжок в неизвестность. Всегда есть риск выскочить где-нибудь в созвездии Стрельца. Люди отряда перед дежурством предпочитают побывать в Секторе Отдыха. Мне там не очень нравится. Подделка, фикция, мираж… Имитация природы планеты. Даже Радугу создать невозможно. Сколько раз пробовали.

Так что разомнем косточки в Центре Боевой Подготовки, сказал я себе. Тут есть чем позабавиться. Тренажеры-трансформеры позволяют испытать ощущения хоть пилота боевого дисколета! Полоса препятствий, стрельбище… Всякое-разное холодное и горячее оружие… Пульт управления боем позволяет проверить верность любого тактического решения. Горячий металл, плазма, огонь… Я предпочитаю совмещать полигон и полосу препятствий. Нагрузка что надо, иногда появляется что-то новенькое из стрелкового оружия. Лучшее, – автоматы сурианского производства. Свежего экземпляра не нашлось, добавил к амуниции пистолет-пулемет Коламбийской Федерации.