Тень Еще сверкал твой зоркий глаз, и разрывалась грудь на части, но вот над нами Сладострастье прокаркало в последний раз. От ложа купли и позора я оторвал уста и взгляд, над нами видимо для взора, струясь, зашевелился яд. И там, где с дрожью смутно-зыбкой на тени лезли тени, там портрет с язвительной улыбкой цинично обратился к нам. И стали тихи и серьезны вдруг помертвевшие черты, и на окне узор морозный, и эти розы из тафты. Мой вздох, что был бесстыдно начат, тобою не был довершен, и мнилось, кто-то тихо плачет, под грязным ложем погребен. И вдруг средь тиши гробовой, стыдясь, угаснула лампада, и вечный сумрак, сумрак ада приблизил к нам лик черный свой. Я звал последнюю ступень, и сердце мертвым сном заснуло, но вдруг, мелькнув во сне, всплеснула и зарыдала и прильнула Ее воскреснувшая Тень. Предсуществование И всё мне кажется, что здесь я был когда-то, когда и как, увы, не знаю сам!.. Мне всё знакомо здесь, и сладость аромата, и травка у дверей, и звук, что где-то там вздыхает горестно, и тихий луч заката, — и всё мне кажется, что здесь я был когда-то!.. И всё мне кажется, что ты была моею, когда и как, увы, не знаю сам!.. Одно движенье уст, и весь я пламенею, лишь упадет вуаль, и вдруг моим очам случится увидать блистающую шею… И всё мне кажется, что ты была моею!.. И всё мне кажется, что это прежде было, что времени полет вернет нам вновь и вновь всё, всё, что Смерть рукой нещадною разбила, надежду робкую, страданье и любовь, чтоб радость день и ночь в одно сиянье слила, и всё мне кажется, что это прежде было!.. Женщина с веером Свершен обряд заупокойный, и трижды проклята она, она торжественно-спокойна, она во всём себе верна! Весь чин суровый отреченья она прослушала без слез, хоть утолить ее мученья не властны Роза и Христос… Да! трижды тихо и упорно ты вызов неба приняла, и встала, кинув конус черный, как женщина и башня зла. Тебе твое паденье свято, желанна лишь твоя стезя; ты, если пала, без возврата, и, если отдалась, то вся. Одно: в аду или на небе? Одно: альков или клобук? Верховный или низший жребий? Последний или первый круг? Одно: весь грех иль подвиг целый? вся Истина или вся Ложь? Ты не пылаешь Розой Белой, Ты Черной Розою цветешь. Меж звезд, звездою б ты сияла, но здесь, где изменяют сны, ты, вечно-женственная, стала наложницею Сатаны. И вот, как черные ступени, сердца влекущие в жерло, геометрические тени упали на твое чело. Вот почему твой взор не может нам в душу вечно не смотреть, хоть этот веер не поможет в тот час, как будем все гореть. Глаза и губы ты сомкнула, потупила тигриный взгляд, но, если б на закат взглянула, остановился бы закат. И если б, сфинкса лаской муча, его коснулась ты рукой, как кошка, жмурясь и мяуча, он вдруг пополз бы за тобой.  Михаил Кузмин
Михаил Александрович Кузмин (1872–1936) – русский поэт и прозаик, переводчик, композитор, критик и публицист. В литературе дебютировал поздно – в 36 лет, начав одновременно печатать стихи и прозу в символистском журнале «Весы». Автор многочисленных романсов и трех опер. После революции остался в России, участвовал как переводчик в работе издательства «Всемирная литература», стихи и проза Кузмина в СССР больше не издавались. Его творчество отличалось невероятной широтой тем – от гностических и оккультных сюжетов и исторической тематики до «балаганного» эстетства и сентиментальной эротики (будучи гомосексуалистом, он впервые в русской литературе сочувственно изобразил связь между мужчинами, впрочем, вполне целомудренно), а также мастерством стилизации, раскованностью и гибкостью формы. Одним из первых в русской поэзии Кузмин начал разрабатывать свободный стих, часто перекладывал свои произведения на музыку и выступал с мелодекламациями. Сохраняя творческую независимость, Кузмин периодически примыкал к разным творческим группам – вращался в театральных кругах, был близок с художниками группы «Мир искусства». Михаил Кузмин Будучи, по выражению Георгия Адамовича, «плоть от плоти литературно-богемного Петербурга», ни с одним из поэтических течений он тем не менее не был формально связан. Но воспринимая искусство как средство духовного познания мира и не прекращая духовных, религиозных поисков, в своем поэтическом творчестве Кузмин был ближе всего к младосимволистам. |
