В эйфории, Евгения Захарова.

Записка 5.

Дышать воздухом и зажигать свет.

Для кого-то коммунальные квартиры – это пережитки прошлого, а для кого-то – недожитки настоящего. Как, например, для меня. Мои соседи уже довольно долго и безуспешно пытаются меня выселить. Вот с того рокового для них дня как я заселилась, с того самого и выселяют. Причины каждый раз они изобретают новые, но суть остаётся одна. На днях ко мне переехала сестра Ксюша с детьми, чем вызвала в соседях ещё большее негодование, возмущение и острое, ну просто непреодолимое желание «принять меры». Это желание преследует определенный тип людей, особенно их много в Петербурге (видимо, все желающие «принять меры» съезжаются со всех уголков в этот город) ещё с советского союза, с прошлого века, в котором они судя по всему жили и живут до сих пор. Они такие же старинные, вечные, недвижимые, неприкосновенные, как все питерские дома в центре культурной столицы… Такие же вечные, как и питерские мыши, мухи, клопы, блохи, вши, тараканы, комары, которых ничем не выведешь. Жильцов этих тоже ничем не выведешь ни из квартир, ни из привычного образа мышления, ни даже из себя. Как и живущих с ними родственников-алкашей, которые ходят под себя, блюют и источают зловония по всей квартире. Они будут там вечные и неизменные, пока их не снесут вместе с этими домами. Но их не снесут. Ибо они тоже представляют собой некую «культурную ценность». Лично для меня. А то б жила и не знала, что бывает такое. Они вечные, как памятники в славном городе Петербурге. Их тоже нужно показывать туристам со всеми остальными культурными ценностями. Зря не показывают. Где они еще такое увидят?

Мы с сестрой решили устроить общее собрание, дабы выслушать все их претензии и прояснить тем самым причины «принятия мер», вместо того, чтобы читать развешенные ими по дому записки с требованиями, замечаниями и пожеланиями. Да что я на них, в конце концов, ну что люди зря что ли писать учились? Теперь вот записульки калякают и находят хоть какое-то применение своим умениям. Ни то, чтобы мы не любим читать, напротив – очень даже любим, но пишут они неинтересно и однотипно. Хуже, чем Дарья Донцова. Гораздо.

– Скажите конкретно, что вас не устраивает? – обратилась Ксюша к соседям, когда те собрались. Все это действо напоминало мне почему – то школьную «стрелку». Речь почти всех соседок имела грубоватый окрас. В них было что-то общее с базарными бабами. Такие люди в принципе не умеют разговаривать ласковым тоном или просто дружелюбным, или хотя бы нейтральным, их интонации всегда грубы, раздражительны, как бы с наездом, даже если они хотят поговорить «по-хорошему» и не собираются хамить в данный момент. Но что-то внутри них уже настолько привыкло это делать, что тон голоса практически не меняется. Порой мне казалось, что ещё немного и они и заговорят по фене.

– Вот чей это фейри там стоит? – отреагировала соседка Лариса, указывая на бутылку моющего средства возле раковины.

– Наш, – ответила я.

– Так вот кто-то постоянно оставляет его в центре стола и не задвигает к стене.

– Я задвигаю, – сказала Ксюша.

– А кто тогда не задвигает? – пыталась докопаться до истины соседка Лариса. Если это не Ксюша, то автоматически под подозрение сразу попадаю я. В общем-то, я всегда автоматически первая попадаю под подозрение, даже без Ксюши, чтобы в этой квартире не происходило. Все соседи одновременно, словно по команде, выпучили на меня глаза, как на преступницу. Мол «Так это ты-ы-ы не задвигаешь фейри к стене! Стерва такая!». Я бы и рада признаться, что это я, но я не помню, правда, задвигаю я фейри к стене или нет. Никогда не задумывалась об этом и вообще, о том, что фейри должно стоять у стены. Обычно когда я мою посуду, думаю о смысле жизни. В последний раз, когда я мыла посуду, я думала о том, что прошлое, которое мне приносило столько радости и счастья, и которого мне так не хватает в настоящем, нужно оставить в прошлом. Потому что в будущем прошлого точно нет, и не надо его там больше искать, но будущее может быть лучше, чем настоящее. Оно может быть совсем другим. Старое здание под названием «прошлое» в моей жизни давно снесено, а новое ещё не построено. А о фейри я не думала, нет. О нем я вообще, честно говоря, никогда не думала. Но этого я им сказать не могу, потому что они не поймут.

– Вы поймите, что не все люди придают значения таким бытовым мелочам, – обратилась Ксюша к соседям.

Я подошла к раковине и задвинула фейри к стене.

– Вот, фейри у стены. Впредь я буду работать над собой и развиваться в сфере успешного передвижения фейри от центра стола к стене, – пообещала я соседям.

– А более адекватные претензии у вас есть к нам? – с иронией спросила Ксюша.

– Волосы там в ванной чьи-то тёмные я нашла, – опять сказала Лариса и покосилась на меня. Лариса – это такая собака-ищейка. Она все время что-нибудь находит. Никому это не дано, только ей. Вот скажешь ей: «Лариса, фас! Искать!». И она найдёт, все что ты потерял и все, что ты никогда не имел.

– А с чего вы взяли, что они мои? – спокойно поинтересовалась я. – Чем докажете?

– Ну, точно не мои, я то, как видишь, блондинка. Если найдёшь белый волос – предъяви. – У Ларисы одна логика. Если не мое, значит точно твоё. Есть только ты и я. Думаю, это любовь. Особенно когда она произносит мое имя, чувствуется особое отношение.

– Белые волосы не так хорошо видно, как чёрные, – заметила язвительно Ксюша.

– Брюнетка здесь не я одна, – вставила я, предварительно осмотрев присутствующих. Брюнеток у нас 4 – я, Ксюша и две соседки, одна из которых отсутствовала. И того на собрании было три брюнетки.

– Когда я заехала, волосы уже там были, – сказала с уверенностью Ксюша, – так что точно не мои. Оставалась я и ещё одна соседка. Но так как я всегда первая автоматически попадаю под подозрение, все соседи опять уставились на меня кровожадными глазами. Я бы и рада признаться, что волосы мои, но правда не помню, оставляла я их в ванной или нет, потому что когда я принимаю душ, думаю о высоком. В последний раз, когда я принимала душ, я думала о том, что мое настоящее привело меня к расстройству адаптации. Выходит, от прошлого к настоящему я не адаптировалась. Выходит, я не адаптировалась к этому дому, к мухам, мышам, алкавшам, собакам-ищейкам и прочей живности. А может я и вовсе не адаптировалась от неба к земле. А может вся эта неадаптация и есть часть моего пути, и я непременно должна была слегка сойти с ума, чтобы создать настоящее, которое вновь будет приносить мне радость, но пока это будущее. А о волосах я не думала, нет. Вероятно, некоторая оторванность от этого мира лишает меня возможности контролировать свои волосы и следить за их дальнейшей судьбой.

– Ещё какие-то претензии, кроме фейри и волос есть у вас? – продолжала расследование Ксюша, насмешливо улыбаясь.

– Да, у меня есть,– подала вдруг голос до этого молчавшая соседка Татьяна, – Вас слишком много. Вот вы конкретно заехали и все время льёте нашу воду, сжигаете наш свет, ставите свой матрац в нашу кладовку…

«И дышите нашим воздухом», – добавила я про себя. Да и всегда так было, где бы я не оказывалась, массы и группы всегда меня пытались «выселить», потому что имели ко мне какие-то претензии или подозрения. Как правило, такие же неясные и несоразмерные с действительностью. Да я обычно и не интересовалась, какие у кого претензии. Потому что знала ответ – я постоянно думаю о смысле жизни, зажигаю свет и дышу. А фейри задвигать забываю. А когда сама попадала в группы в редких случаях, то оказывалось, что все ее члены такие же – думают о высоком и забывают задвигать фейри к стене. И мы все вместе думали о смысле жизни, дышали одним воздухом и зажигали свет. Поэтому сегодня я решила «принять меры»: построить новый дом. А вот как это сделать, я подумаю в следующий раз, когда буду мыть посуду или принимать душ.

И буду строить новый дом. И дышать воздухом. И зажигать свет.