— Давай помогу, — Маруся тянется к рукам подруги. — Соревнования в феврале, а настроения нет… Да ещё доктор этот — выявил гемоглобин какой-то и отправил на дополнительные анализы. Не дай Бог не допустит, глиста очкастая!

Ассоциативный ряд неспешно выстраивается у Дины перед глазами. Доктор — глиста — очкастая. Развелось их…

Чуть не прозевав первую двоечку, она берёт себя в руки и мужественно выстаивает все три минуты, которые Маруся отвела себе для нон-стопа.

— Фух! Ты молодец — быстро учишься! — Маруся сгибается, операясь ладонями о колени, и шумно дышит.

— Мар? — Дина несмело пытается вернуться к теме. — А что за доктор-то?

— Ну этот, придурок из диспансера. Роксанку нашу замещает. Сначала нормальным показался, но с этими дополнительными анализами… А ещё.. Странно… Ну, забей. Какая разница?

— Что странно, Марусь, что странно?

Конечно, они подруги, но Динка никогда не интересовалась внутренними спортсменскими делами. Все эти медосмотры, аттестации. Ей бои подавай — движуха, шоу, да и только. А тут вдруг интересуется, будто чует, что личное это. Очень личное.

— Слушай, Дин, мы все на взводе, вот и видится всякое. Иногда мне кажется, что я параноик, — спортсменка пытается уйти он неловкой беседы.

— И всё же?

Понятно, что актрисочка не отвяжется. Поговорить её потянуло — лишь бы не тренироваться.

— Ну ладно, скажу. Ты же знаешь, мне везде Юлька мерещится, дело такое… Не забываю о ней ни на миг. И тут стою я на днях у этого врача на приёме, а он вдруг возьми да и ляпни: “Я знаю, Вы потеряли подругу, мы все скорбим вместе с Вами”. Я чуть не наорала на него: “Скорбите? Скорбят по мёртвым! А Юлька жива — я чувствую это!”. Еле сдержалась, короче. Допуск до соревнований сейчас важнее.

— Марусь, — Дина понижает голос до хриплого шёпота и склоняется над её ухом, — а доктора случайно не Лоренц зовут?

Спортсменка резко дёргается, выпрямляясь во весь рост и нечаянно врезав подруге головой по подбородку.

— Откуда ты знаешь?!

***

Кристиан выбегает из клуба, добирается до припаркованной машины, забирается внутрь и пытается отдышаться. В “Карамели” все на ушах — слух об аресте бармена моментально распространился среди постоянных посетителей, и многим из них теперь страшно. Гадают — проболтается Ханц или нет; некоторые даже серьёзно задумались о том, чтобы бежать из города. Он понимает: рано или поздно за ним придут — теперь это только вопрос времени. У него мало времени, и он судорожно пытается придумать, как ему своим временем распорядиться. Бежать — не выход: с полублаженной девочкой на руках далеко не убежишь. Бросить её и бежать самому? Такой вариант он даже не рассматривает — он не для того пестовал свою Юлю, чтобы от неё отказаться. Он растил её для себя. Значит, всё отмерянное ему время они проведут вместе. Да и не может он её обмануть — она ждёт его, ждёт Рождества, ждёт обещенного подарка. Ждёт того сказочного момента, когда станет подарком для него. Нет, он её не обманет. По крайней мере, не во всём.

Лоренц заводит мотор и спешит домой. По дороге он останавливается у круглосуточного супермаркета и покупает много-много ёлочных игрушек. А сама ёлка растёт у него в саду — он её спилит для своей Юли. У девочки должен быть праздник, даже если потом не будет ничего.

***

Не знаю, сколько сейчас времени — в моей комнате часов нет — но чувствую, что уже поздновато. Кристиан задерживается, и это страшно. А вдруг он ко мне не вернётся? А вдруг я ему разонравилась? Зеркала в комнате тоже нет — как же понять, какой он меня видит? Ощупываю себя, выпрямившись в полный рост — да, я сильно похудела. Из-за болезни совсем не хочется кушать, я заставляю себя есть то, что готовит для меня доктор, чтобы его не обидеть, но всё же через силу. Рёбра отчётливо прощупываются сквозь лёгкую ткань домашнего платья, грудь почти исчезла. Лифчиков у меня нет, есть только трусики. Скольжу руками ниже — впалый живот слегка постанывает. Значит, традиционное для нас время ужина уже давно прошло. А его всё нет. Да и вода у меня закончилась. Одновременно хочется и пить, и в туалет. Что же со мной не так, почему он не идёт? А если с ним что-то случилось? Я же не выживу без него — умру от тоски! Дрожащими пальцами нащупываю выпирающие косточки таза; смыкаю руки посередине, внизу живота. Да, в туалет хочется. Осматриваю руки и ноги — тонкими веточками они торчат из-под платья: коленки и локти заострились, а запястья и щиколотки истончились. Видеть бы своё лицо, но как… Оглядываюсь кругом в поисках хоть какого-нибудь предмета с отражающей поверхностью. Мимоходом взгляд проскальзывает по нераспечатанной пачке прокладок — Кристиан сказал, что они могут мне пригодиться. Но пока не пригодились, даже не помню, зачем они вообще нужны. Вдруг замираю: в глаза бьёт свет потолочной лапмы, отражающийся от большой пластиковой коробки, в которoй я храню свои карандаши. Коробка гладкая, тёмно-синего цвета. Подношу её к лицу и всматриваюсь в гладь: в ней очертания моей головы, можно различить волосы и уши, но черты лица — нет. Продолжаю всматриваться — хочу её загипнотизировать, эту коробку, пусть покажет мне меня!

Минута за минутой, и картинка в предмете напротив начинает меняться. Очертания головы стираются, а на их место приходит… море. Я даже слышу его шум! Мягкими волнами море бьётся о сероватый песок. Знаю, что море существует, но ведь я никогда его не видела! Значит, снова лживые видения, порождения проклятого недуга. Мне бы закрыть глаза, но не могу: что-то приковывает взгляд к картинке с морем, такой живой, будто всё это по-настоящему. На берегу возникают две фигуры. Две девочки. Они бегут вдоль линии прибоя, наперебой смеясь, одна из них — со светлыми волосами и тонкая, как берёзка. Вторая бежит следом — чуть пониже, с короткими волосами и крепкой фигуркой. Она нагоняет блондинку, хватает её за руку и разворачивает к себе. А блондинка тем временем достаёт из кармана спортивной куртки телефон и фоткает их обеих. Две фигуры исчезают с импровизированного экрана, уходит и море, но остаётся фото. То фото, что они только что сделали — на них две улыбающиеся девчонки: блондинка и… Кажется, я узнаю себя. Помладше, другую, чужую, но это точно я. Какая нелепая галлюцинация — главное, ничего не говорить Кристиану. Ему не нужна сумасшедшая!

Звук хлопнувшей двери заставляет тело содрогнуться, коробку — выпасть из рук, карандаши — рассыпаться по полу. Кристиан. Он пришёл! Он вернулся! Неплевав на созданный бардак, бегу к нему и кидаюсь ему на шею. А вдруг оттолкнёт? Но нет — подхватывает меня под попу, приподнимает над полом и прижимает к себе всем телом. Целует моё лицо, а я — его, не могу остановиться!

— Ну что ты, Юлька, соскучилась? Извини, пришлось на работе задержаться.

Бережно ставит меня на пол и теребит мои взлохмаченные волосы. Как же хорошо!

— Крис, скажи, а я когда-нибудь была на море?

— Ну что за глупости — конечно нет! Пойдём скорее, ужинать будем, а потом купаться, а потом… В гостиной тебя ждёт кое что.

— Что? Что?

Неужели подарки? Новый наряд?

— Ёлку наряжать будем!

***

— Если я заговорю, они меня найдут и убьют.

Вот уже неделю Ландерс пытается расколоть арестанта — тот пока ещё сопротивляется, но видно, что он в полушаге от того, чтобы сдаться. Этот парень не так крепок, как выглядит, и полицейский хочет выудить из него информацию до того, как Ханца приберёт к рукам Европол. На носу рождественские каникулы, и он рассчитывает, что у него в запасе есть несколько дней до того, как умные дяди и тёти из высокой организации отнимут у него единственную надежду. Да, пусть в последнее время натасканная многолетним опытом работы интуиция его и подводила, но сейчас он чувствует, что именно бармен — его зацепка в беспросветном деле.

— А если ты не заговоришь, Ханц, то они тебя не найдут и не убьют, потому что ты ближайше годы проведёшь в тюрьме, а за это время мы и без твоей помощи переловим их всех.

Арестант с увлечением рассматривает собственные ногти. Развязный мужчина средних лет, на теле которого, кажется, не осталось и места свободного от тату и пирсинга, теряется под нажимом невысокого, скучного полицая. Таких, как Ландерс, в среде Ханца, в среде, в которой он провёл всю жизнь, принято называть конформистами. Такие, как Ландерс, не ходят в заведения вроде “Карамели”, они не ищут приключений за гранью, они — напротив, создают грани, водружают границы и охраняют их.