Разрезать атмосферный туман тупым лезвием слова призван человек, который вечно всё портит. Я решаюсь, я спрашиваю о главном:

— Господин Ландерс, так это получается, он же и убил… Аню.

Взгляды зарываются в пол, губы закусываются в кровь.

Он расправляет плечи, раскрывая грудную клетку для глубокого вдоха. У оглушённой рыбёшки открывается второе дыхание.

— Следствие это выяснит, Юлия. На данный момент все материалы по данному сообществу извращенцев готовятся к отправке в Европол — у них громадные наработки по делам о распространении порнографии, торговли людьми, сообществам педофилов… Они знают, как распутывать кибер-клубки. Масштабы дела превосходят рамки нашего региона и даже страны. А мы пока сконцентрируемся на дополнительных следственных действиях по раскрытию убийства. Убийств. Я буду держать вас в курсе.

Выдержав паузу, он переводит взгляд на меня.

— А тебя, Юлия, впереди ждут судебные заседания. Держись скромно, отвечай так, как на сегодняшнем допросе, а я сделаю всё возможное, чтобы настроить суд и обвинение на снисхождение. Родители найдут тебе хорошего адвоката. За друга своего драчливого не беспокойся — я созвонился с вашим тренером и договорился, чтобы тот взял его на поруки. Ни к чему парню судимость…

Немного оправившись, если это в целом было возможно, Ландерс и Анькины родители собираются нас покинуть. Я даже представить себе не могу, что их всех сейчас ждёт. Полицая — разговор с жертвами Линдеманна и с их родителями. А осиротевшую семейную пару… ждут их мысли. Я желаю им потерять память. Я желаю, чтобы они навсегда забыли об этом разговоре. А лучше — о том, что у них вообще когда-то была дочь. Такая память убивает покрепче самой смерти. Пока мои родители провожают гостей до порога, я сижу на диване, погружаясь в себя. Вещь в себе — несвежая, невыспавшаяся, растоптанная. А ведь я чуть не подставила Динку, чуть не подложила её, в прямом смысле слова, чуть не окунула во всю эту грязь! И как теперь ребятам в глаза смотреть? Родители возвращаются в гостиную, но опять не одни. С ними Алекс! Зачем здесь тренер?

— Дочка, — заискивающим тоном начинает мама, кажется, это ещё не все новости на сегодня, — мы обсудили ситуацию с Алексом и решили, что для тебя будет лучше покинуть город. Сама понимаешь, что здесь сейчас начнётся. И от тебя не отстанут. СМИ, соцсети, зачем тебе это…

— Как… Вы хотите, чтобы я уехала? Но куда?

Алекс берёт слово. По его лицу можно понять, что он даже не злится. Ещё бы: когда в твоём городе обнаруживают гнездо извращенца, мелкие пакости стайки малолеток, врывающихся в чужие дома, отходят на второй план. Но всё же…

— Юля, я договорился с администрацией Академии, они готовы в качестве исключения принять тебя, не дожидаясь нового семестра. Медкомиссию и тесты пройдёшь уже на месте. Отправляйся в университет, забирай свои документы и… Твои родители хотят, чтобы ты немедленно отправилась в столицу. И я с ними солидарен.

— Но как? Здесь же все!

— Будешь приезжать на каникулы, да и на суды придётся являться. Но в нашем городе тебе жизни не будет. Слишком много всего здесь произошло. Ты молодая, ещё сможешь начать всё заново. Вся жизнь впереди.

— Вот так просто? Вы все, — слёзы наворачиваются на глаза, но в душе теплится огонёк одобрения. Они правы.

***

Искупалась, поела, немного поспала. Собираю вещи. Да, вот так просто. Беру по минимуму. Паковать чемоданы — это способ отвлечься такой. Мне больно, горько и одиноко. А когда было по-другому? Было же… С Анькой было. С Лоренцом было. При мысли о докторе сердце заходится острой болью. Нет, я ничего ему не скажу. Не скажу “До свиданья” — я просто не смогу. Кто мы друг другу? Друзья? Любовники? Близкие люди? Случайные люди? Мне хорошо было с ним, ну и что ж с того. К моменту, когда он наслышится о моих подвигах от болтливой секретарши из деканата, я буду уже далеко. Он даже номера моего не знает, да и сменю я его, свой номер. Был Лоренц, и не будет его. Хороший, нежный, добрый, необыкновенный Кристиан… прости. Ты позабудешь меня скоро — сколько ещё таких будет у тебя? А сколько было? У меня второго такого не будет никогда, потому что не бывает вторых таких. Ты первый и единственный. Ты — моё прошлое. Размазываю нюни по щекам. Поздравляю, Юля, ты повзрослела.

Вечером позвонила Маруся, попросила выйти во двор. Бегу со всех ног, накидывая куртку на ходу, игнорируя удивлённые взгляды родителей. Во двор, где возле древнего раскидистого дерева, удерживающего на сухих ветвях последние листы уходящей осени, меня ждут. Здесь все: Маруся, Динка, Олег и ребята из клуба. Первым делом подумала, бить будут. Но не бьют, только спрашивают, спрашивают. Говорю им всё, как есть — о Линдеманне, о предстоящих судах, о том, что уезжаю. Болтаем долго и шумно, прощаемся быстро и тихо. Остаются трое — две мои подруги и я.

— Динка, ещё раз прости, — снова реву и лезу обниматься. Тереблю рыжий хвост в последний раз.

— Юлька, прекрати, тут такое, а ты! — тоже ревёт. — Как я без тебя теперь, как сдам медицину? С кем буду прикалываться над доктором?

Счастливая, она даже не знает, что для меня значат эти слова и сам доктор. Хорошо, что не знает — было бы ещё больнее. Наконец, и рыжая отправляется восвояси. Уходит спешно, не оглядываясь, а я смотрю ей вслед, пока фигуристый силуэт в экзотическом фиолетовом полушубке не исчезает в густой дымке сырого морозного вечера. Остаёмся с Марусей вдвоём. Нет, не так — не быть нам с Марусей вдвоём.

— Значит, это всё, — тихонько спрашивает, заглядывая мне в глаза, читая мои мысли.

— Получается, что… да.

— Жаль. А могло бы что-то получиться…

Мы обнимаемся, шаря руками по спинам друг друга, всхлипывая, зарываясь в воротники курток. Вдруг она берёт моё лицо в свои ладони, и наши губы соединяются. Это невыносимо. Ветер скользит холодком по влажным губам, режет ножом наши сердца. Она отрывается от моих губ, а затем — вырывается из моих объятий. Ветер остаётся между нами, и через секунду нет уже никакого “между”.

— Жаль, — снова бросает она и бежит прочь. Ей вслед я не смотрю — невозможно это. Ещё недолго сижу на холодной лавочке. “Не сиди на холодном — детей не будет”. Будь ты проклят. Подставляю зарёванное лицо вихрям — пускай остудят. Сейчас бы сюда Ландерса с его сигаретами. Сигарет нет. У меня вообще больше ничего нет. Ничего и никого.

***

Следующий день встречает снегом. Настоящим таким, добротным снегом. Он погребает под собой всё, он чётко знаменует конец. Начало. Чистый лист.

Захожу в деканат посредине пары — специально так подгадала, чтобы не встретиться в коридоре ни с кем. Мои бумаги уже готовы — родители позвонили заранее, постарались. Секретарша отдаёт их мне и сухо прощается. До свидания. Стремлюсь к выходу по пустому коридору, тороплюсь — поезд вечером, a нужно ещё с родителями успеть проститься.

— Снова бежишь? — как выстрел в спину. Мне бы бежать себе дальше, не останавливаясь, не оборачиваясь, но он настигает меня в два шага, одёргивает за куртку, заставляя застыть на месте, парализованной мерзким, скользким страхом.

— Доктор Лоренц? Кристиан? Извините…

Ну что тут ещё скажешь?

— И почему я думал, что ты не такая? Спрашивал же тебя, нужна ли помощь? И что теперь —разбежались и забыли?

— Простите, доктор Лоренц, — с силой дёргаюсь, вырываясь из его хватки. Стараюсь не смотреть в его лицо — я не способна сейчас его видеть, это слишком тяжело! Он же взрослый, он всё поймёт! — Простите, — бросаю уже на бегу, задыхаясь, а он и не преследует меня больше. Я не вижу его, но чувствую спиной, чувствую, что он… растерян. Мой добрый доктор! — Простите, — я уже почти добежала до лестницы, а он стоит один, длинная потерянная фигура в пустом университетском коридоре, — Простите! Я люблю Вас!

Уже на автобусной остановке, пытаясь отдышаться, копаюсь в дебрях кратковременной памяти. Неужели я могла так подумать? Или подумала? Неужели я могла это сказать? Или сказала? Не помню! Память, выручай, стирайся на хрен! Нет, не говорила! Не говорила! Не говорила!