— Надо было голландского звать, — равнодушно констатирует Круспе, забирая свой телефон.

— Этот тоже нормальный, голландского ему подавай. Может, ещё американского? Пойди лучше разберись, что за шумиха — нам скандалы не нужны.

Круспе послушно опускает телефон в карман брюк и направляется ко входу в клуб.

— Что там? — спрашивает он у одного из охранников.

— Какая-то дама, без приглашения, да и в списке гостей её нет. Ксивой трясёт...

— Ксивой?

Круспе протискивается к двери и на пороге видит ту самую даму, из-за которой весь сыр-бор. За её спиной беснуется толпа пассионариев, недовольных тем, что их так долго держат на морозе, но дама своих позиций не сдаёт. А Круспе не в силах сдержать улыбку.

— А говорила, что спишь по ночам. Ирочка.

Он галантно цепляет нежданную гостью под локоток и уводит вглубь помещения, походя кидая недоумённым охранникам: “Это со мной”.

— Могла бы просто позвонить, к чему вся эта показуха, праздник же!

Он плотоядно разглядывает немного смущённую прокуроршу. Синий мундир сменился маленьким чёрным платьем, а безликие офисные “лодочки” — блестящими туфлями на высоком каблуке.

— На машине добиралась? Надеюсь, не замёрзла?

Ирина понимает, что тыкать Круспе его вздёрнутым носом в его же “тыканье” сейчас было бы совсем неуместно — она не на службе, а он не подследственный. Её план скоротать очередную тоскливую новогоднюю ночь был прост — проникнуть в ставший уже знаменитым на весь регион клуб, используя служебное удостоверение, открывающее все двери, поглядеть, что да как, возможно, издалека понаблюдать за необычным знакомым, возможно — просто напиться в одиночку. А если что — всегда можно списать своё присутствие здесь на проведение служебной проверки и рабочую необходимость. Но что-то пошло не так, и вот уже Круспе подносит ей коктейль, удобно расположив гостью за одним из вип-столиков.

— А Вы почему не пьёте? — собравшись с духом, начинает она разговор, не изменяя своему официально-деловому тону.

— Мне пока рано — выступать ещё. Потом успею, ты главное дождись.

Он игриво подмигивает, а Ирина пытается понять — что изменилось в нём с момента их первой встречи? Теперь ясно — он просто сегодня без очков. Если смотреть в его глаза, то можно заметить, что один из них слегка косит, что ни чуточку не портит его чуть ребяческого, но по-зрелому благородного лица.

— Выступать?

— Ну да, ты же слышала про концерт.

— Конечно слышала, но причём здесь ты? — Она и сама не замечает, как переключается с официоза на панибратство. — В рекламах говорилось о какой-то заморской звезде, Пауль... как его...

— Ландерс — да, наше лицо. Лицо группы.

Круспе чувствует себя старшеклассником, щеголяющим перед одноклассницами бравадами в духе “А я на гитаре играть умею”, “И петь”, “И вообще у меня рок-группа”. Странное чувство, забытое, разъедающее сознание кислотной вспышкой ностальгии — он уже и забыл, что когда-то для того, чтобы подцепить девушку, ему надо было что-то из себя представлять. Уже очень давно никого вокруг не интересует, кто он и что он — девушкам достаточно смазливой мордашки, модных шмоток и толики банального флирта. На самом деле, так было всегда — дерзкому красавчику из привилегированной семьи никогда не надо было стараться, чтобы привлечь к себе внимание. Внимание окружающих всегда следовало впереди него, просто когда-то, очень давно, ещё в отрочестве, он об этом не знал, но потом узнал, принял и свыкся. А потом и вовсе забыл, что бывает по-другому. Очень странное, необычное, непривычное чувство: впервые в своей зрелой жизни он хочет, чтобы девушка напротив узнала в нём человека, а не мордашку. Живого, далеко не совершенного, в какой-то степени даже неприятного, но настоящего. А когда узнает — пусть сама решит, нужен он ей такой или нет. Лишь бы всё по-честному. Наверно, это старость — Круспе не хочет играть, он хочет быть честным. Он хочет найти себя, потерянного давным-давно, встретиться с собою, пусть даже для этого придётся воспользоваться помощью другого человека. Он теряется в неожиданных мыслях, повернувшись к собеседнице боком, задрав по привычке нос и устремив блуждающий взгляд под потолок, не замечая, как захмелевшая прокурорша уже непозволительно долго не отрывает глаз от его резкого, задумчивого профиля.

Тем временем, зал уже полон, бармены едва справляются с заказами, Машка с прытью электровеника курсирует между официантами в зале и кухней, а Ландерс и Флаке в последний раз проверяют подключение аппаратуры к сети на сцене.

— Ну всё, мне пора, — Шнайдер в кожаной безрукавке и шортах на подтяжках предпринимает последнюю попытку высвободиться из тесных Стасовых объятий.

Дверь “гримёрки”, спонтанно организованной в одной из тесных комнатушек в служебной части клуба, открыта настежь, народ снуёт туда-сюда по коридору, и на них, кажется, никто не обращает внимания.

— Ладно, ступай. А я в зал.

Они снова целуются и разбегаются в разные стороны. На часах без четверти десять. Добравшись до зарезервированного столика в самом центре вип-зоны, Стас занимает место между притомившимися Олей и Дианой.

— Сейчас принесут шампанское, я заказал.

Девушки воодушевлённо встрепенулись. Они здорово набегались, а покончив с размещением гостей, лишь наскоро перекусили на кухне, и наконец позволили себе расслабиться.

Не успели доставленное шампанское разлить по бокалам, как свет в клубе погас. Лишь на мгновение, чтобы вспыхнуть снова — вырвиглазная иллюминация на сцене приковывает взгляды публики. От любой пиротехники было решено отказаться, и её заменили на современное лазерное шоу, что ничуть не убавило зрелищности. Минуту зал пребывает в относительной тишине, нарушаемой лишь единичными возгласами из толпы, как вдруг всё пространство вокруг сотрясает звук. Нет, это не звук, это грохот. Диана даже подавилась своим шампанским — такого усиления никто не ожидал. На сцене становятся видны силуэты музыкантов, и пока обескураженная публика пытается лучше их разглядеть в мерцающем свете огней, на передний план выходит вокалист.

— Du, du hast, du hast mich…

Экран за спинами музыкантов загорается эмблемой группы — заключённой в стилизованный крест буквой R. Зал заходится в истерике. Назад пути нет.

...eins…

— Поверить не могу, что они такое написали ещё в школе! — Стас, пытаясь переорать звук со сцены и из зала, обращается к девушкам.

— А я поверить не могу, что они потом просто взяли и на всё это забили! — откликается полупьяная Ольга.

— А я поверить не могу, что сейчас они вдруг взяли и решили взяться за это снова, да ещё у нас во Мценске, — реагирует красная, как помидор, Диана.

...hier kommt die Sonne…

Ирина пытается вспомнить число опрокинутых за сегодня коктейлей, но быстро оставляет эту затею. Трезвость уже не вернёшь, и она позволяет себе расслабиться и насладиться моментом. Расслабиться? Вот чего она не вспомнит точно, так это когда данное слово последний раз бытовало в её лексиконе. Службу — к чёрту! Приоткрыв рот и задрав глаза, она взгляда не отводит от сцены, а точнее — от соло-гитариста. Остатки здравого смысла подсказывают, что пялиться так бесстыдно всё же не комильфо, но другие остатки здравого смысла отвечают первым, что как бы она ни пялилась — за стеной иллюминации, в толпе, во тьме зала он всё равно этого не заметит. Да он вообще её не разглядит! А значит — можно!

...zwei…

С началом представления еду перестают заказывать. Проконтролировав, чтобы лёгкие закуски и алкоголь были у барменов под рукой в необходимом количестве, Машка отпускает изнывающих от нетерпения поварят в зал, посмотреть концерт, и остаётся на кухне одна. Ещё раз оглядевшись по сторонам и убедившись, что её никто не видит, она, наконец, откладывает в сторону рацию и вытирает пот с лица подолом изрядно уже замызганного маскарадного платья. Вот тебе и мечта — кумир всей её жизни сейчас на сцене, а она — на своём рабочем посту. Кухарка. Почему-то сложившаяся ситуация её ни капли не волнует — ведь у неё ещё ни разу в жизни не было чувства, которое испытывает она сейчас. Чувства собственной нужности, значимости, даже необходимости, чувства причастности к чему-то большому, грандиозному и даже великому. Она переводит дыхание и кидает усталый взгляд на настенные часы — сорок минут до Нового Года. Некое сомнение не оставляет её, и она долго силится понять — что же всё-таки не так? Всё же круто, даже слишком. Вот именно, что слишком. Какие-то молодчики ещё совсем недавно поджидали её у колледжа, чтобы набить морду, а сегодня никто из них даже носу не показал на мероприятие. Никаких тебе пикетов возле клуба — хотя Флаке их и ожидал, никаких провокаторов в зале — да, Круспе провёл хорошую подготовительную работу по подбору гостей, никаких нападок со стороны властей — хотя они грозились ими даже в прессе. Вот это-то и странно. Будто бы затишье перед бурей, хотя слово “затишье” едва ли применимо к царящему в клубе кипешу. Отбросив странные мысли, она решает отправиться в зал и посмотреть на Пауля хотя бы последние полчаса его нахождения на сцене.