— Бедный мой мальчик, — слова Шнайдера можно было бы принять за сарказм, но одного взгляда на его бледное бесхитростное лицо хватило, чтобы понять, что он искренен.

— Шнай, не называй меня так, ладно?

— Хорошо, не буду. Почему раньше об этом не попросил? Я не впервые тебя так называю.

— Раньше... это был вроде как не ты... Извини, но от Фрау это как-то по-другому звучит. Гармонично.

— Хорошо, понял.

Неудобная пауза заставляет обоих уткнуться в свои бокалы и судорожно искать способ ухода от неловкости.

Тын-тын-тыдын-тын-тыдын...

Первые звуки новой композиции заставляют Стаса посмотреть на сцену. Да это же Рихард там, с микрофоном, и “тын-тын-тыдын”!

— Ой, бля, только не это! — Стас в энергичном порыве закрывает лицо руками и сокрушённо качает головой в такт Тимберлейковской “Сеньориты”.

— Что такое? — Шнай уже улыбается, — не бойся, Круспе отлично поёт, немного гнусаво конечно, но краснеть за него не придётся.

— Да я не из-за него, просто вспомнилось...

— Расскажи! — Шнай подсаживается ближе, всем видом изображая заинтересованность.

— Да ничего особенного. Просто на первом курсе у меня была девушка, которая фанатела по этому Тимберлейку. Она постоянно торчала в моей комнате в общаге и крутила на бумбоксе весь альбом “Justified”, он тогда как раз только вышел. День и ночь, понимаешь? Я все эти жуткие треки до сих пор наизусть помню, несмотря на стойкую к ним ненависть. Но на какие жертвы только не пойдёшь ради женского общества, когда тебе восемнадцать!

Шнайдер от души смеётся. Круспе тем временем отжигает на сцене, приковав к себе всеобщее внимание. Поёт он действительно неплохо, да и произношение на высоте:

— It feels like something’s heating up can I leave with you?

А стройный хор девушек у сцены воодушевлённо вторит ему:

— I don’t know but I’m thinking about really leaving with you!

Стас осознаёт, что от силы лишь каждая десятая понимает смысл текста, считываемого с караоке-экрана, но всем весело, а значит, ничто не имеет значения.

Композиция заканчивается бурными и продолжительными аплодисментами. Рихард-звезда тут же распивает бутылку шампанского, презентованного ему от имени заведения, и ныряет в толпу возбуждённых поклонниц.

Шнайдера явно веселит происходящее:

— Девочки любят красивых мальчиков, даже если тем под сорок — глянь-ка на нашего Риху!

— Да, он феноменально красив, — зачарованно вторит ему Стас.

— И феноменальный придурок к тому же! Правда, верный придурок, ты позже это поймёшь.

Оба снова смеются, Стас махом осушает остатки пива на дне бокала и вдруг выдаёт:

— А знаешь, кто красивее всех?

— Кто же?

— Фрау Шнайдер.

— О да, поверь мне, я знаю, — взгляд серых глаз Дума чуть теплеет, в то время как гладкие щёки Стаса наливаются румянцем, что вполне можно расценить и как результат действия алкоголя.

— Шнай, ты прости меня, кажется, у меня сегодня день словесной диареи.

— Станислав, у тебя сегодня день открытых дверей, — Шнайдер, не спуская глаз с лица собеседника, легонько, как бы невзначай, касается мизинцем манжета Стасовой рубашки, — Спасибо, что позволил ненадолго заглянуть в твою душу.

В этот момент Рихард буквально наваливается всем телом на них обоих, становится очевидно — он уже не стоит на ногах. Спешно расплатившись и кое-как отделавшись от гурьбы не желающих отпускать своего нового кумира девиц, троица покидает заведение. Стас и Шнайдер тащат Круспе под руки в сторону отеля сквозь отрезвляющий морозный воздух полуночной Тверской.

Едва переступив порог углового люкса, Рихард обрушивается на диван гостиной:

— Я — спать, а вы — зануды! — Круспе, прилагая нечеловеческие усилия, стягивает обувь, и в тот же момент в комнате раздаётся храп.

— Надо хотя бы бельё постелить, — суетится Стас, но Шнайдер жестом пресекает его инициативу.

— Ему и так хорошо, лишь бы проспался. Я в душ по-быстрому, а ты потом, ладно?

Стас кивает, решив позвонить в хаускипинг насчёт дополнительной кровати позже. Он спускается вниз, в отельную курилку, ради последней ночной сигареты, а когда возвращается, находит Шнайдера уже сидящим в кресле, облачённым в гостиничный махровый халат и спокойно попивающим зелёный чай.

— Будешь? — обращается он к парню, кивая на россыпь чайных пакетиков на журнальном столике.

— Нет, спасибо, я сперва помоюсь.

В ванной комнате Стас обнаруживает Шнайдеровскую одежду, бережно сложенную стопкой прямо на полу, а также сохнущие на батарее боксеры. Точно — на завтра даже свежего белья нет, ведь они не собирались ночевать в Москве! Стас таким же образом складывает и свою пропахшую потом и табачным дымом одежду, и вскоре на батарею водружаются ещё одни свежевыстиранные боксеры. Он долго нежится под тугими горячими струями, намыливаясь ароматным гостиничным гелем для душа и ловя себя на мысли, что специально тянет время, словно опасаясь покидать надёжные стены ванной.

Наконец, он насухо вытирается, надевает тяжёлый банный халат с фирменным логотипом в виде наклонённой влево буквы “М” на груди и входит в спальню. Шнайдер уже лежит: в таком же халате, поверх одеяла — постель он не расстилал. Его длинное тело скромно расположено вдоль самого края огромной кровати спиной к двери ванной. Внимательно прислушавшись к ровному и глубокому дыханию, Стас понимает, что Шнайдер уже спит. Парень долго стоит в бездействии, но, в конце концов, обходит кровать и всматривается в безмятежное лицо своего невольного соседа по комнате. В свете ночника его кожа выглядит не просто бледной, а бледно-голубой, обычно едва заметные морщинки на лбу сейчас разглажены, обычно чуть поджатые тонкие губы расслаблены, отчего нижняя губа кажется полнее. Стас опускается на пол у изголовья кровати, не в силах отвести взгляда от этого лица: что-то психоделическое есть в нём, завораживающее, гипнотизирующее. Кончиком безымянного пальца он касается лба спящего Шнайдера, проводит от линии роста густых каштановых кудрей к переносице. Проводит по обеим бровям, дейтвуя, как ребёнок, получивший в подарок книжку-раскраску, но не получивший карандашей. Проводит по спинке носа, отчего Шнайдер забавно морщится, не просыпаясь. Едва касается губ и линии подбородка. Трогает разбросанные по подушке пружинки ещё сырых волос. Стас сидит так вечность, будто верующий в молчаливом экстазе перед святым образом, пока не начинает клевать носом — организм не казённый, а завтра за руль. Стас поднимается с колен, обходит кровать в обратном направлении и устраивается на противоположной её стороне. Сегодня они обойдутся без дополнительного спального места. Так сложилось.

Из глубокого, тягучего сна, полного путешествий к звёздам, чередования знакомых лиц с незнакомыми и редких островков простого целительного небытия, его вырвал навязчивый рингтон мобильника:

— Алло, — чёрт, голоса нет. Прокашлявшись, он смотрит на экран — ровно девять утра. — Алло?

— Ты ещё спишь? — голос Шнайдера энергичен и бодр. Только сейчас Стас окончательно осознаёт, где он находится, так же как и то, что того, с кем он делил постель прошлой ночью, сейчас нет рядом. — Я в торговом центре, покупаю нам шмотки. В отличие от некоторых, у нас с тобой нет при себе чемодана со свежим барахлом. Думаю, с размером не прогадаю. Кстати, что там Круспе поделывает?

Стас вскакивает на ноги на удивление легко — голова совсем не болит, хотя пить очень хочется. Он открывает дверь в гостиную и находит сопящего Рихарда там же, где они вчера его и оставили.

— Спит ещё, — Стас продирается к окну сквозь режущую глаза и нос пелену перегара и распахивает его настежь.

— Ладно, я скоро буду, а ты пока подумай, как нам поставить его на ноги, — заканчивает разговор Шнайдер и трубка мобильного в руках парня умолкает.

Стас спешно умывается, чистит зубы, залпом опустошает бутылку прохладной минералки из мини-бара, не без отвращения натягивает вчерашние джинсы и рубашку. Лишь выстиранные, тёплые от батареи трусы создают толику комфорта. Он накрывает храпящего Круспе одеялом, чтоб не надуло из открытого окна, запрыгивает в кроссовки, хватает куртку и спешит прочь из комнаты.