- “Можно”? Что – можно?

- Хочу к тебе...

- Так в чем проблема? Иди сюда! – Усами потянул юношу на себя, заставляя устроиться на своих коленях, укутал шерстяным пледом и убаюкивающим движением уложил голову Мисаки себе на плечо. Такахаши прижимался теснее но все равно не смог совладать с ощущением холода, пробирающего до костей. То ли сказывались волнения тяжелого дня, то ли усталость брала своё, и организм, измученный перелетом и бессонницей, начинал впадать в анабиоз, то ли... Мисаки не заметил, что неосознанно тянется к любимому всем своим существом, как будто пытается врасти в него, как дерево впивается корнями в землю, раствориться, как кубик сахара в стакане горячего крепкого чая. Ледяной озноб сменился жаром, и всё нерастраченное за год желание возродилось в каждой клеточке его тела. Пульс зачастил, дышать стало труднее, и пальцы уже не лежали спокойно на коленке своего хозяина, а невесомыми движениями касались Акихико, неторопливо перебегали от локтя до плеча, к шее, теребили пуговицу пониже воротничка, вырисовывали замысловатые завитки на груди... Никакой реакции в ответ.

- Усаги-сан... – шепотом позвал Мисаки, внимательно вслушиваясь в ритм дыхания писателя, который все это время оставался недвижим. – Ты спишь?

- Нет... – глупый вопрос, ведь руки Акихико по-прежнему крепко стискивали хрупкую фигурку, испуганно скованную, и не ослабляли хватки.

- Усаги-сан! – Мисаки набрал в легкие побольше воздуха.

- М-м-м?

- Ты меня больше не хочешь? – выдохнул снова шепотом.

- Что?! – Усами словно очнулся от забытья. – Что за вопросы?

- Ну... Ты как будто все время стараешься отстраниться, не подпускаешь...

- Держу на расстоянии вытянутой руки?

- Верно.

- Да, это так. Но это не значит, что я тебя не хочу.

- Не понимаю! Усаги-сан, я настолько тебе противен?

- Да нет же, Мисаки, не в этом дело! Все дело во мне.

- Ты что, заболел?!

- Прекрати выдумывать и дай мне уже сказать! Я долго думал о нас, о том, что же все-таки сломало наши отношения. Так вот... Секс – одна из причин.

- А?!

- Я опрометчиво думал, что чем его больше, тем ты мне будешь ближе...

- Ты думал? По-моему, ты просто делал то, что желал, – игривым тоном возразил Мисаки.

- Ну да, и это тоже! – Акихико позволил себе слегка улыбнуться.

- Вот я и говорю, теперь, значит, не хочешь.

- Да я просто не хочу принуждать тебя, идиот!!! И да, если бы я не трахал тебя каждый раз, когда мне хотелось продемонстрировать нежные чувства, возможно оказался бы намного ближе к тебе! Я бы услышал тебя, узнал, чего хочешь ты!

- Акихико, я хочу тебя!

Мисаки приподнялся, перекинул колено поверх бедер возлюбленного, прижимаясь к Усаги как можно крепче, чтобы ощутить губами, как слабеет удивлённое сопротивление его сомкнутых губ, почувствовать пахом, как оказывается крепко ответное возбуждение, а руки, уже, не мешкая, высвобождали мелкие пуговки из петель, оголяли, стягивали, захватывали с одной лишь целью – уничтожить любые барьеры между сплетающимися в ласках телами.

- Мисаки... – каких сил стоило оторваться хотя бы на секунду. – Пойдём наверх...

- Потом! Хочу прямо здесь!..

Других приглашений не потребовалось. Конечно, случилось и “потом” – в душе, и в постели, как полагается, уже после восхода солнца, в перерыве между утренним зыбким забытьем и пробуждением...

Мисаки спал беспокойно, если вообще можно было назвать сном эту сладко-тревожную дрёму: стоит только смежить веки, и уже снова хочется убедиться в реальности человека рядом, прикоснуться, переплести пальцы, спросить о чем-нибудь – неважно... И, несмотря на усталость, жаль потерять даже минуту, проведенную вместе. Он смог заставить себя по-настоящему отключиться, когда солнце уже нахально пробивалось сквозь щели между плотно задернутыми шторами, а очнулся изрядно за полдень, и сразу же пожалел, что так расточительно расходовал время. “Потом высплюсь... в самолёте...” Мисаки мрачно пересчитал оставшиеся часы – меньше суток до отлёта, бесшумно склонился над Акихико – тот тоже не мог сомкнуть глаз до позднего утра и пока еще крепко спал.

Юноша мечтательно улыбнулся, припоминая все тонкости пробуждения утомлённого Усаги, и автоматически потянулся к пояснице. К спасительной “подзарядке” он вряд ли был готов, поэтому комнату стоило покинуть как можно незаметнее.

После наскоро проведенных водных процедур перед Мисаки закономерно выросла новая проблема – что надеть. Вчерашняя одежда, он прекрасно помнил, осталась валяться в совершенно невообразимом состоянии где-то в гостиной. “Где-то...” Он и сам себя ощущал приблизительно так же – грубо скомканным, безвольным, слабым, волшебным на всю голову... Счастливым!

Такахаши не без волнения толкнул дверь своей прежней комнаты в надежде найти что-то из старых вещей – все было на своих местах, ровно так, как оставил год назад перед уходом. Как будто никто никуда не уходил, как будто и не было ничего. В груди остро кольнуло: “Усаги-сан, правда, ждал меня. Как будто я всего-лишь вышел за хлебом, приду с минуты на минуту и снова стану жить в своей комнате как ни в чем не бывало. Он верил, что я вернусь!”

Наскоро натянув на себя любимые джинсы и свитшот, Мисаки привычно потрусил на кухню – Великому и Божественному как никогда был необходим завтрак – завтрак по-парижски.

Двери наверху захлопали, быстрый топот шагов на галерее... Мисаки обернулся: по лестнице вихрем летел Акихико – и пусть с помятой подушкой щекой, босой, без очков даже, в одной только наспех наброшенной рубашке, зато с широкой улыбкой на лице и с медведем Судзуки под мышкой.

====== Эпилог ======

- Отгадай загадку. Вот ты ждёшь поезда. Поезда, который отвезёт тебя очень далеко. Ты знаешь, куда тебе хотелось бы уехать, но куда отвезёт поезд не знаешь. Но это не важно. Почему не важно, куда этот поезд тебя отвезет?

- Потому что вы будете вместе.

“Начало”, 2010

Акихико, гладко выбритый, облаченный в один из идеальных своих костюмов, ловко орудовал ножом и вилкой над тем феерическим блюдом, которое Мисаки скромно именовал “яичницей”. Впрочем, нельзя было сказать, что содержимое тарелки и его вкус сколь-либо сильно занимали писателя. С таким же успехом он мог поглощать вместо яичницы и жареную подошву. Только долгие годы тренировок со столовыми приборами не позволяли проносить завтрак мимо рта. Всё его внимание было приковано к Мисаки, который снова – о чудо – подобно солнечному зайчику хозяйничал за столом, беспрестанно что-то перекладывал с места на место, передвигал, доливал в чашки чай и, не умолкая, болтал – делился впечатлениями. Информация лилась бурным потоком, и Акихико настолько увлёкся, пытаясь не упустить ни слова, ни интонации, ни выражения на довольном личике возлюбленного, что не сразу понял – он уже давным-давно упустил нить разговора. В какой момент интонация с восклицательной сменилась на вопросительную?

- Усаги-сан, когда ты в последний раз видел Такахиро?

- Г-хм, – Акихико едва не подавился кусочком запеченного с креветками и сыром шампиньона. – Год назад примерно.

- Так давно?!

- А сам-то?

- Н-ну да... Но я писал брату. Я думал... Вы по телефону общались, наверное?

- Нет, не общались. Ни по телефону, ни лично, ни письменно.

- Но как? Вы же лучшие друзья!

- Мисаки... Мы с Такахиро больше не друзья. Не то что не лучшие, вообще никакие. Совсем.

- Усаги-сан, почему?!

- Видишь ли, когда ты сбежал, так уж вышло, я рассказал ему о нас всю правду.

- Какую... правду? – Мисаки запнулся.

- Что мы были близки все три года с твоего поступления в университет, что я люблю тебя, и ты тоже, кажется, меня любишь.

- И ч-что он сказал?!

- Сначала не поверил, потом пытался разбить мне лицо, потом сказал, что во всем виноват только я, и я ему больше не друг. Я тоже был хорош, не скрою. Обвинил его в излишнем давлении на тебя. Мисаки, ну что ты так испугался? Не молчи!