дочка состоятельных родителей, устала от их невнимания и постоянной занятости, от надменности и эксцентричных замашек одногруппников в престижном университете.

Несмотря на то, что клуб открылся официально только вчера, гостей было много, и шли они один за другим, образуя своеобразную очередь. Мисаки удивился – все они, если разговориться, оказывались довольно приятными и неглупыми собеседниками. Разные и внешне, и внутренне, эти люди были похожи в одном – им не хватало простого человеческого участия. Совершенный дилетант, он никогда не умел изображать из себя того, кем не является, но оказалось, окружающим нравилось проводить время с парнем, который может позволить себе и другим просто быть собой.

Ни часов, ни окон в зале не наблюдалось, но Мисаки чувствовал, что уже глубокая ночь. Последний клиент задержался до самого утра – сильно пьяный дядька лет пятидесяти, грузный, оплывший, весь как будто масляный – не только внешне, но и в общении. Господин Дайто Кио. Его внешность оправдывала имя: Кио – рыжий. Рыжеватые неопрятные волосёнки едва прикрывали потную лысину, а черные бегающие глазки напоминали не то угольки, не то наоборот крохотные ледышки. Этот навязчивый тип заказывал на счет новичка-хоста немыслимое количество дорогого алкоголя, оставил неприлично крупную сумму на чай и стойкое желание вымыться как можно скорее с головы до ног.

Мисаки устал, жутко хотел спать, голова едва соображала, а в глаза будто насыпали пригоршнями песок. Много раз за вечер ему казалось, что нить разговора безнадежно упущена, и единственное, что остается делать, – это из последних сил заставлять себя не зевать. “Еще сегодня утром я был уверен на сто процентов, что работа хоста – это не труд!” – размышлял Мисаки, вяло передвигая ноги по вымощенному гранитной плиткой тротуару. – “Легче было подносы таскать и машины разгружать!” Возвращаться домой пришлось пешком, какой уж там общественный транспорт в четвертом часу! Впервые за долгое время деньги в карманах были, и вполне достойные. Но тратить их на такое роскошество, как такси, было жалко. Тяжелый гул ночного клуба до сих пор стоял в ушах, спертый воздух душного помещения, пропитанный парами алкоголя и запахами чужих тел, переполнял лёгкие. Хотелось раствориться в юном майском утре, вдыхать в себя сочный пряный воздух, слушать тишину спящего города, брести по безлюдным улицам, прямо посреди дороги – машин нет, правил нет, запретов нет. Есть ты, есть город, есть рассвет. Есть... нереальность. И в этой нереальности его окружили давно и, как казалось, безвозвратно утерянные мечта и надежда. Мисаки сам не знал, какая она – его нежданная мечта, о чем? Надежда? Надежда на что? Он пожал бы плечами, спроси его кто-нибудь, к чему эти чувства и откуда. Но сейчас он был счастлив лишь тем, что мечта и надежда снова были с ним. Как долго еще можно было оставаться на месте? Он убежал от прошлого, чтобы стремиться в будущее, но застрял на первом же препятствии и бездействовал непростительно долго. Теперь, наконец, движение началось.

Парень медленно взобрался по ступеням на мост и остановился, как в ту апрельскую ночь, перевешиваясь через перила, и смотрел – нет, не вниз, – вдаль, на небо, залитое ярким заревом нового дня, туда, где над крышами зданий вот-вот собирался показаться краешек солнца. Взойдет солнце, испепелит фантазии, город обратится в раскалённую добела преисподнюю, и каждый продолжит свой мучительный путь по кругу...

Веселая перекличка пробуждающихся птиц, шелест ветра в кронах японских слив, окутывающих пышным кружевом этот квартал района Синдзюку, затихающий звон последних ночных цикад, далёкий перестук колес и гудок поезда, подходящего к вокзалу... Умиротворение прелестного утра взорвал рваный рёв мотоцикла, вылетевшего из-за угла близлежащей высотки на сумасшедшей скорости. Мисаки едва успел обернуться, а мотоциклист, резко сбросив газ и выжав тормоза ровно посреди моста, в нарушение всяческих правил, уже глушил свой байк у края тротуара.

- Хиро! Как ты меня напугал! – воскликнул Мисаки, когда водитель, наконец снял с себя шлем, и на его плечи хлынул поток роскошных, густо-каштановых волос.

- Мисаки, я помолчу, как напугал меня ты! Что ты здесь делаешь?

- Стою... – парень явно замешкался. – Ты сам откуда взялся?

- Тебя искать поехал! Пришел с работы поздно, тебя нет. Нашел твою записку про собеседование в клубе. Поел, подождал тебя – ты не идёшь, задремал. Просыпаюсь – уже солнце светит, а тебя по-прежнему где-то носит. Уже четыре утра! Ты всё это время на собеседовании был?! И почему тебя так мосты притягивают? Снова настроение плохое?

- Хиро, ты о чем? Настроение как раз нормальное. В первый раз за последнее время. А собеседование я прошел, в клуб меня взяли и сразу отправили работать. Вот я и работал до последнего клиента.

- Ага, позвонить сложно? В этом весь ты!

- Прости, ты прав. Я совсем потерял счет времени.

- Спать теперь будешь до вечера! Как тебе? Трудно было?

- Трудно. Устал, как собака, по правде говоря. Но думал, будет хуже.

- А что ты с ними делал? Глазки строил, за ручку брал? – в своей обычной манере начал подсмеиваться над другом гитарист. – Пить заставляли? Целоваться не приставали?

– Хиро!.. – с упреком протянул Мисаки и залился румянцем. – Ничего такого не было, я просто с ними разговаривал! Не знаю, почему, но клиенты меня выбирают достаточно... часто. – Мисаки постеснялся сказать правду о своей неожиданной популярности.

- Шучу, шучу, не заводись! Ты правда не понимаешь?

- Что не понимаю?

- Не понимаешь, почему.

- Почему – что?

- Мисаки! Ты, прости меня, тормоз! Поэтому вряд ли поймешь, что я имею в виду даже если увидишь себя со стороны. Самое смешное, я знаю, о чем веду речь, но объяснить словами тоже толком не могу... Ты... ты умеешь нравиться. Природный магнетизм! Ты добрый, открытый, неиспорченный... Это редкость в наши дни.

- Не заставляй меня краснеть еще больше! Что за ерунда? Я самый обычный, во мне ничего нет особенного. Ни внешности, ни ума – ничего!

- Если бы в тебе ничего не было, стал бы твой парень жить с тобой?

- Я тебе говорил, так обстоятельства сложились.

- Обстоятельства длиной в три года, как же! Если бы ты ему на самом деле надоел, он сто раз успел бы придумать за это время, как тебя спровадить! Не рассказывай мне сказки, что он держал тебя из добрых чувств к твоему брату или вместо домработницы! Если он таков, как ты описывал, то нанять помощницу по хозяйству было бы куда как удобнее, а может и дешевле, чем терпеть никчемного недоросля у себя в квартире круглыми сутками.

- Ну... не только это...

- Что? Секс? Да, это по крайней мере более весомый аргумент для взрослого мужчины. Только давай откровенно, Хару, я уже говорил, уговаривать тебя на интим себе дороже! Ради такой, извиняюсь... волокиты тебя тоже никто не стал бы терпеть, даже не льсти себе.

Мисаки насупился и сложил руки на груди.

- Ну вот потому всё и закончилось.

- Да не потому всё закончилось! Если бы это была причина, ты бы не сам ушел, тебя бы аккуратно слили. Ты думай как хочешь, но мне видится, что он тебя любил. Причем любил со всеми твоими причудами и комплексами. Так не каждому еще везет. Единственное, чего я на самом деле не могу понять, так это любил ли его ты? Сильно сомневаюсь...

- Прекрати так говорить, слышишь?! Ничего ты не знаешь!!!

- Что ты орешь на меня, Мисаки?!

- Потому что я его любил, понятно?!!

Мисаки ошарашенно замолчал, сам не веря в произнесенные слова. Сейчас они казались единственной правдой из всего, что он мог привести в своё оправдание.

====== Глава 17 ======

Комментарий к Глава 17 В целях выравнивания Акихико и Мисаки во времени Глава 16 и Глава 17 были поменяны местами. Поэтому свежая глава оказалась по счету предпоследней.

Дни бежали за днями, постепенно заполняя доверху один месяц, переливаясь в другой, третий... Время шло. Усами Акихико втянулся в рабочий ритм. Привычными стали и ранний подъем, и вечная спешка к утренним парам, и сами занятия, и тягомотные заседания кафедры. Вечно сонные и невнимательные студенты выглядели однородной серой массой, в которой слишком редко мелькали проблески таланта или хотя бы интереса. Самое удивительное, что Акихико было не всё равно. Когда Усами учился сам, и после, когда закончил университет и наблюдал за работой Камидзё, студенческими мытарствами Мисаки, отношения преподавателей с их подопечными казались ему совершенно индифферентными, как касты в Индии – высшая и низшая. Каждый проживает свою отдельную жизнь от начала и до конца. Если праведно закончить свои дни среди “низших”, есть шанс родиться для лучшей жизни в среде “высших”. Вот и Усами, пройдя череду перерождений, проник в этот “светлый мир”, и понял, что в его системе верхи с низами, пожалуй были перепутаны местами.